— Мне известно еще меньше, чем доктору Ингльби. Сами посудите, мог ли мистер Фосдайк сообщать такому молодому человеку, как я, то, что он утаивал от своего старого друга-доктора?

— Очень жаль, но тогда, боюсь, вы не сможете мне помочь; однако я все же расскажу вам, в чем дело.

Сайлас Ашер вынул из нагрудного кармана огромный бумажник, а из него — знаменитое письмо, сложенное таким образом, чтобы, кроме подписи, ничего нельзя было разобрать.

— Вы узнаете этот почерк, сэр? — спросил сержант, показывая подпись доктору Ингльби.

— Нет, — ответил доктор.

— А вы, мистер Сомс?

Филипп рассмотрел подпись и ответил:

— Нет, я никогда не видел этого почерка.

— Неприятно, очень неприятно! — заметил сыщик. — Если бы я знал, кто написал эти строки, то представил бы публике самое интересное дело, какое мне только случалось разбирать. Но мне никак не удается выяснить самое главное, хотя должны быть сотни людей, которые могут узнать этот почерк. Остается только сфотографировать подпись и разослать ее во все газеты.

— Позвольте мне взглянуть, мистер Ашер, — попросил Морант.

— Сделайте одолжение!

Герберт несколько мгновений смотрел на подпись, а потом сказал спокойно:

— Я знаю, кто это писал. Это…

— Молчите, сэр, молчите, ради бога! — вскрикнул сыщик, вскочив с места. — Я попрошу вас в течение двух суток не называть этого имени никому, кроме меня. Если этот человек в Англии, я поймаю его за названный срок. Огласка гибельна в таких случаях, господа. Простите меня, доктор Ингльби, и вы также, мистер Сомс, но я попрошу мистера Моранта проводить меня до дверей, назвать мне это имя и не говорить о нем никому в течение двух дней.

— Вы, похоже, можете помочь мистеру Ашеру, — обратился доктор Ингльби к Моранту, — а мы с Филиппом обуздаем свое любопытство и подождем двое суток. Прощайте, мистер Ашер, я знаю, что вы хотите уйти. Проводите сержанта до дверей, мистер Морант, и шепните ему ваш секрет на пороге.

— Так и есть, сэр. Спокойной ночи, господа! Пойдемте, мистер Морант.

С этими словами сыщик и Герберт удалились.

XXX. Сватовство Кодемора

Как ни упорствовал Кодемор в своем намерении жениться на Нид, он видел, что это ни к чему не ведет. Он рассчитывал, что с исчезновением Фоксборо его жена, боясь потерять «Сирингу», окажется у его ног и совершенно подчинится его воле, а рука Нид станет наградой за его помощь. Но миссис Фоксборо оставалась безразличной к возможной потере «Сиринги», а с Нид Кодемору трудно было увидеться. Еще одно обстоятельство тревожило ростовщика: зачем его клерк Тим поднимался наверх? Он никогда не ходил за ним туда — почему же пошел теперь? Служащие всегда знали, дома он или нет, а если сомневались, то искали его в гостиной на первом этаже. Кодемор никак не мог допустить, чтобы кто-то вмешивался в его дела, и быстро смекнул, что может обойтись и без Тима. Ростовщик пригласил клерка в свой кабинет и благодушно заметил:

— Вы очень смышленый и хороший молодой человек, Тим, но вы забыли, что служащий должен заниматься только своим делом. Я взял вас младшим клерком и щедро платил вам — пятнадцать шиллингов в неделю, — и ваши обязанности ограничивались только тем, чтобы принимать посетителей и узнавать у меня, желаю ли я их принять.

— Как же я мог узнать, на месте ли вы, если бы не пошел спросить?

— Это верно, но вы не были обязаны искать меня под кроватью, в ванне или, к примеру, чистить мое платье или сапоги. С вашей стороны был очень любезно взять на себя обязанности не только клерка, но и камердинера, но, видите ли, я предпочитаю, чтобы мои служащие исполняли только то, за что я им плачу. Так что, мой юный друг, вот вам жалованье за неделю, а ваши бесценные услуги мне больше не нужны.

— Стало быть, мне уже не надо завтра приходить? — сердито спросил Тим.

— Именно так. Я не прочь дать вам рекомендацию и подтвердить, что вы умны и усердны, даже чересчур. В следующий раз, мой милый, занимайтесь только своим делом.

Тим не сказал ни слова, но деньги взял и, спокойно поклонившись хозяину, вернулся в контору. Это привело ростовщика в еще большее недоумение. Он ожидал, что юноша будет просить оставить его, но Тим ничего этого не сделал, а безропотно покорился решению хозяина. Вряд ли его увещевания могли бы изменить мнение Кодемора, но все-таки ростовщик ожидал этого, и поведение слуги дало его подозрительному уму пищу для размышлений. Кодемор занимался разными делами — они не являлись незаконными, но их вполне можно было назвать «темными». Ростовщик не имел привычки доверять своим клеркам, а тем более таким мальчишкам, как Тим. Кодемор не мог припомнить ни одного важного обстоятельства, которое было бы известно Тиму, но его все же беспокоило то, как легко клерк примирился с увольнением. Странным ростовщику казалось и еще кое-что: таинственный господин, не назвавший своего имени, больше не приходил.

С такими мыслями Кодемор схватил шляпу и отправился в Тэптен-коттедж. Он так решительно потребовал немедленного свидания с миссис Фоксборо, что девушка, отворившая дверь, тотчас провела его в гостиную. Нид, сидевшая в большом кресле перед камином с романом в руках, не успела убежать.

— Мисс Фоксборо! — обрадовался Кодемор. — Вот неожиданное удовольствие! — И он подошел взять руку девушки, хотя она не протягивала ее.

Нид вскочила с места и церемонно поклонилась гостю, но Кодемор был наглым развратником, к тому же, сходил с ума по этой девушке, так что ее холодность его нисколько не обескуражила.

— Элен, доложите маменьке, что мистер Кодемор здесь, — сказала Нид.

— Сию минуту, мисс! — ответила служанка, догадавшись по тону своей госпожи, что ей не следовало пускать этого гостя без доклада.

— Пожалуйста, передайте миссис Фоксборо, что ей не к чему торопиться, мое время к ее услугам, — смело сказал Кодемор, когда Элен выходила из комнаты.

Нид очень рассердилась, но все-таки Кодемор был гостем, и с ним пристало обходиться вежливо. Она пригласила его присесть.

— Если бы вы знали, мисс Фоксборо, как я ждал этого случая!

— Я уверена, что мама придет очень скоро, — ответила Нид, умышленно придав другой смысл его словам.

— О, я желаю побеседовать с вами, а не с вашей матерью, — ответил Кодемор. — Женщины не слепы, и мне нет никакой надобности говорить о том, как страстно я люблю вас.

— Вы ожидали, что я стану слушать такие признания при теперешних обстоятельствах? — возмутилась Нид. — Вы, кажется, забываете, сэр, какое горе постигло нас, какая беда пришла в наш дом.

— Я говорю об этом, Нидия, потому что вам может грозить еще большее несчастье. Вы можете лишиться «Сиринги», если не послушаетесь моего совета.

— Значит, — вскрикнула Нид, и щеки ее запылали, а глаза засверкали, — вы хотите, чтобы моя рука стала наградой за вашу помощь?

— А знаете, вы ведь чертовски хороши! — дерзко заметил Кодемор. — И никогда не были прелестнее, чем в эту минуту!

— Я ухожу, не хочу слушать ваши дерзости! — воскликнула Нид. — Будь жив мой отец, вы никогда не посмели бы говорить со мной так; но и теперь вы еще можете раскаяться в этом!

— Я не знал о смерти вашего отца, — грубо ответил Кодемор, встав между Нид и дверью, — а если вы грозите мне мщением вашего рыжего обожателя, то я его не очень-то боюсь.

— Он джентльмен, сэр, а вы нет, — с яростью произнесла Нид, — и будь он в этой комнате, он сию минуту вышвырнул бы вас вон.

— Ну, это еще неизвестно! — хмыкнул Кодемор. — Выслушайте меня, Нидия! Герберт Морант — человек погибший. Денег у него нет и не будет; есть люди, не способные разбогатеть, так вот он из таких. Выходите за меня, и у вас будут бриллианты, экипаж — все, что радует женскую душу.

— Ступайте на рынок, мистер Кодемор, — ответила Нид с презрением, — и купите себе таких женщин, о которых вы говорите, но никогда не смейте оскорблять меня тем, что вы называете вашей любовью. Вы даже не понимаете значения этого слова.