Наконец, в рассказе о призвании князей воплотились и исторические идеи летописца. Прежде всего — идея единства княжеского рода. В соответствии с ней автор летописи создает и единую генеалогию династии, связывает всех деятелей родственными и функциональными отношениями: Синеус и Трувор — братья Рюрика, Олег — его родственник, а Аскольд и Дир — его соратники. Эта мысль нашла особенно яркое отражение в летописях значительно более позднего времени и в работах историков XVIII века. Здесь даже Аскольд и Ольга «оказались» генеалогически связанными с родом Рюрика. Впрочем, присутствие этой идеи в летописи само по себе не дает еще историкам права отрицать всю раннюю родословную русских князей.
С помощью добровольного призвания оправдывалась власть иноземной династии над Русью. Происходило узаконение, или, говоря научным языком, легитимизация Рюриковичей на Руси. Не захват или вторжение, не насильственное подчинение, а приглашение на престол служило оправданием власти варяжских князей в Древнерусском государстве.
Но призвание варягов также включало Русь в контекст общеевропейского и, шире, мирового исторического процесса. В «Повести временных лет» вообще очень много внимания уделено этому контексту, вот почему летописец начинает свой рассказ о происхождении и расселении народов, опираясь, конечно, на Библию. Славянские народы, в том числе и русский, занимают среди них свое особое и важное место. И наконец, призвание подчеркивало мысль о «даровании» Руси определенной династии и соответствующей формы правления. Призвание было сродни законному обретению княжеской династии, а власть князя из Рюрикова Дома считалась необходимым элементом государственной системы на всей территории Древнерусского государства. Даже в Новгороде, традиционно именуемом историками «боярской республикой», формально правили князья Рюриковичи. Приглашение Рюрика могло стать основой новгородской традиции приглашения князя на стол, или напротив, в летописном рассказе могли видеть историческое оправдание этой традиции.
Следует обратить внимание и еще на некоторые аспекты сказания. Сам факт появления династии да и правящей элиты (братья-варяги пришли «с роды своими») извне уже являлся существенным фактором легитимизации. Князья и их приближенные происходили, таким образом, не из местной, «своей» среды; они — принципиально «иные», как бы из другой системы, другого мира — и уже этим оправдывалось их высокое положение. Таким образом, иностранное происхождение совсем не лишало династию и элиту прав, а, напротив, оправдывало их власть и ведущее положение в обществе.
В этом плане можно, вслед за Куником и Тиандером, сопоставить русскую легенду с подобными преданиями других европейских традиций. В иностранных сказаниях тоже есть мотивы прихода родоначальника династии со своими приближенными, которые и составляют правящий слой, на земли каких-либо местных племен. В целом в европейских генеалогических легендах можно выделить несколько мотивов.
Родоначальник, первый правитель имеет местное происхождение. Он оказывается или порожденным землей, как греческий Эрихтоний — получеловек-полузмей, или же связанным с землей по роду своих занятий, как польский пахарь Пяст, основатель древней королевской династии в Польше. В этом случае родоначальник носит черты «культурного» героя, «возделывающего», «обрабатывающего» свою Родину. Можно вспомнить и римскую легенду о пахаре Цициннате, в момент угрозы принимающем власть, а затем возвращающемся к своему делу.
Родоначальник имеет божественное происхождение, то есть генетически связан с богами. Уже тем самым обеспечивается его законность в глазах подданных. Такие легенды были очень широко распространены. Греческие правившие династии возводили себя к богам-олимпийцам, а скандинавские и британские — к богам североевропейского пантеона. Основатели Древнеримского государства Ромул и Рем считались сыновьями бога войны Марса. Римские императоры династии Юлиев — потомками Венеры. Даже великие античные учёные Платон, Аристотель, Гиппократ среди своих предков числили богов. Этим подчеркивалась их уникальность.
Родоначальник мог появиться и «извне». Иногда вообще неизвестно откуда — как своеобразный «дар богов». Например, основатель датского королевского рода Скильд (Скьельд), по свидетельству англосакского эпоса «Беовульф», был найден младенцем в лодке, причалившей к датскому берегу. Как не вспомнить здесь и библейский рассказ о Моисее, младенцем найденным египетской царицей у берегов Нила. Или же основатель государства, народа, династии появлялся из другой, далекой, а иногда и вовсе мифической страны. К примеру, английские хронисты XII века писали, что основателем Британии был Брут, представитель древнего римского рода. Таким образом они связывали свою историю с мировой (в данном случае через античность). Античную прародину придумывали себе и другие народы. А в средневековой Скандинавии возникла легенда о происхождении верховных скандинавских божеств. Их именовали асами и по созвучию предположили, что они пришли из Азии.
Очевидно, что сказание о Рюрике и его братьях сходно именно с последним комплексом легенд. Хотя в той же «Повести временных лет» мы видим и другую легенду о прародителях, относящуюся еще к недатированному, как бы «доисторическому» периоду. Это рассказ о Кие, его братьях и сестре. Он, судя по происхождению имени самого князя, близок, по всей видимости, к первому пласту. Кий предстает в мифологизированном образе героя-кузнеца, приобретшего черты «культурного героя» местного происхождения. Он первопредок полян, их первый князь, почти равный по значимости самому императору Византии.
В летописном рассказе о призвании важно отметить и мотив неопределенности происхождения князей. Нет четких географической («из-за моря» — из какой страны?), социальной (братья — кто?) и этнической (варяги — какие?) локализаций. Эта неопределенность усиливается и отсутствием в летописи каких бы то ни было сведений о самих князьях до момента призвания. Да и их биографии удивительно кратки. Пришел — умер: Рюрик, Синеус, Трувор, отчасти Аскольд, Дир. Вообще более или менее развернутые биографии князей Рюриковичей начинаются в «Повести временных лет» только с третьего поколения династии, то есть со Святослава Игоревича. Конечно, летописец просто мог и не знать конкретных фактов о жизни и деяниях первых русских князей. Поэтому в данном случае, может быть, корректнее говорить не о том смысле, который был заложен в летопись изначально, а о том, который сформировался в процессе дальнейшего развития средневекового исторического сознания.
Тем не менее важно подчеркнуть особенности работы древнерусского летописца. Ведь во времена создания «Повести временных лет» книжная письменность была делом очень узкого слоя лиц, преимущественно относившихся к среде духовенства. Процесс письма, медленный и тщательный, и отношение к письму как к некоему важному и значимому действию определяли и отношение самого летописца к своему труду. Письмо воспринималось им как своего рода священнодействие, послушание, даже подвижничество. В этих условиях создатель летописи стремился скорее отразить как можно больше исторической информации и сделать это наиболее объективно, нежели путем субъективной редакторской работы искажать историческую правду, как зачастую предполагали историки. Естественно, субъективное отношение к тем или иным событиям у летописца проявлялось в том числе и с помощью использования библейских аналогий. Однако личный взгляд кардинально не снижал уровня объективности автора. Впоследствии летописи XVI — XVII веков, например Никоновская, пытались расцветить правления первых князей какими-либо деталями. Но это опять-таки не означает домысливания событий абсолютно во всех случаях: и в поздних источниках могли найти отражение сведения, не зафиксированные ранними памятниками.
Легендарные мотивы в известии о появлении Рюрика на Руси именно как основателя княжеского рода могли способствовать некоторой «сакрализации» самого этого имени. Исследователей не раз удивлял факт очень редкого использования имени Рюрик в дальнейшей истории династии. Но в принципе такова судьба значительной части имен родоначальников других раннесредневековых династий. Примерами могут служить основатели французской династии Меровей (равно как и Гуго Капет), польской — Пяст, венгерской — Арпад, датской — Скьельд. Как правило, имена таких предков не становятся родовыми именно из-за мифологизированной значимости их носителей. И имя Рюрик в данном случае не является исключением. Оно появилось вновь только в середине XI века у одного из сыновей внука Ярослава Мудрого — князя Ростислава Владимировича. Следует отметить, что эта ветвь рода была «изгойской», «выпавшей» из общей системы престолонаследия. Возможно, поэтому Ростислав и назвал трех своих сыновей именами основателя династии Рюрика и основателя христианской ее «части» святого Владимира (в крещении Василия) — Рюрик, Василько, Володарь. Так он стремился подчеркнуть свою преемственность от общего княжеского корня. Среди потомков Ростислава эта традиция существовала и далее: князья Владимирко Володаревич, Ярослав Осмомысл, Владимир Ярославич. В середине XII века имя Рюрик появилось еще два раза. Его носили Рюрик Ростиславич, внук Мстислава Великого, и Рюрик Ольгович из черниговской ветви Рюриковичей (по женской линии тоже потомок Мстислава).