Изменить стиль страницы

А в каких-нибудь пятидесяти верстах на гористом берегу Волги высятся христианские храмы города Козьмодемьянска, и звоны колокольные носятся над Волгою; а еще подальше, в каких-нибудь десяти часах езды на пароходе, стоит город Казань и там университет, духовная академия, разные высшие институты, множество гимназий; беспрерывно потрескивают телеграфные аппараты, по улицам бегают электрические трамваи и автомобили, говорят по телефону…

Разве все это не сказка?..

Стенькина казна[*]

(Легенда)

Выводятся уже теперь кладоискатели, эти мученики-поэты из темноты народной, поверившие в фантастическую сказку о заклятых кладах, сокрытых в лесах нашими легендарными разбойниками… А в старину их было много. Да и старина-то эта не так уж далека: на моей памяти еще жили-были эти несчастные фантасты-мечтатели, всю жизнь прожившие во власти этой сказки, много из-за нее претерпевшие, но и на краю могилы не желающие расстаться с властною мечтой овладеть заклятым золотом и внезапно превратиться из бедняка в миллионера!.. В начале восьмидесятых годов на улицах города Казани можно еще было видеть одного из таких мучеников-фантастов. Всю жизнь проискал клады, разбил свою личную жизнь, потерял или, как про него говорили, «прорыл» собственный домик где-то на окраине города, «прорыл» все достатки, лишился любимой жены, детей и на старости лет превратился в одинокого полоумного скитальца, бродившего по трактирам и по купцам, где кормили и давали ему приют на ночь за занятные разговоры и чудачество, веселившие скучающих по сказке людей…

Миф о сокрытых в земле богатствах, рожденный фантазией наших предков из языческой религиозной легенды, особенно крепко засел в памяти нашего приволжского народа. Погибшие в веках истории царства: Булгарское, Казанское, Астраханское, Золотая Орда, исчезнув с лица земли, оставили следы своего существования — в земле, откуда эти следы случайно, при обработке земли или во время земляных работ при постройках, открывались изумленному взору темного человека нередко в виде золотых и серебряных монет и предметов. Эти находки, конечно, питали народную фантазию, давая новую живучесть религиозному мифу о сокрытых злыми силами в недрах земли богатствах, а отбирание этих находок «в казну» и археологические раскопки под охраною правительственных властей только подливали масла в огонь народной фантазии. Затем, среднее Поволжье было преимущественной ареною наших политических движений народных масс во главе с легендарными героями-разбойниками, окруженными в народной памяти ореолом царственного величия, могущества и богатства. Куда же девалась богатая казна этих царственных разбойников? Конечно, они спрятали ее в земле, в горах, да в лесах! Бегство раскольников в дремучие леса по Черемшану и Керженцу, богатые скиты, тайно поддерживаемые богатым купцом «древляго благочестия»; необходимость хорониться от чиновных «щепотников»[166], нападение их на такие скиты и исчезновение последних — тоже давали толчок народной фантазии в эту сторону. Наконец, самая жизнь в Поволжье, тревожная от бесконечных столкновений племен и народов, от борьбы с разбойством, и боязнь держать в доме скопленные деньги действительно повели к обычаю в старину зарывать их в котлах и горшках в землю в укромных приметных местах — доказательством чему служат действительные находки таких кладов…

Вот причины, по которым миф о заклятых кладах не исчезает в Поволжье до настоящего времени… Особенно посчастливилось в этом отношении двум пунктам среднего плеса: Нижегородской и Казанской губерниям, входившим некогда в границы Великого царства Булгарского, и Жегулевским горам…

Река Керженец, протекающая глухими сосновыми лесами вплоть до впадения своего в Волгу, была удобным сокрытием и для разбойничьих шаек, делавших набеги на волжские ярмарочные караваны, и для гонимых раскольников, спасавшихся в лесах Керженца от преследования духовных и административных преследователей «Антихристовой печати». А Жегулевские горы, как известно, были излюбленным сокрытием Степана Тимофеевича с его «работничками»…

И с этими местами Поволжья всего больше связано преданий и сказок о сокрытых в земле богатствах…

Вот одна из этих жегулевских сказок…

По народным преданиям, у Степана Тимофеевича остался единственный сын, который подрос и, узнав про жестокую казнь своего отца, сделался тоже разбойником и, сокрывшись с шайкою молодцов в Жегулевских горах, начал жестоко мстить за отца купцам, господам и власть предержащим…

Про этого «разбойничка», родного сынка Стеньки Разина, сохранилась в народе даже песня:

А что во славном было во городе Астрахани,
Отколь взялся-проявился тут незнамый человек:
Баско-щепетко по городу погуливает,
Бархатный камзолъчик нараспашку одет,
Черна шляпа с прозументом[167] на русых на кудрях…
Приводили молодца к воеводе на двор,
Воевода молодца стали допрашивати:
— Ты скажи-скажи, детинушка, незнамый человек!
Ты с Казани ли, с Рязани али с Астрахани?
— Не с Казани я, не с Рязани, не из Астрахани:
Уж как есть я молодец, Стеньки Разина сынок!
Как хотел родной мой батюшка к вам в гости
                                                            побывать:
Приказал вам сделать стречу, лучше подчивати!..

Вот этот гордый сын Степана Тимофеевича долго после казни отца наводил ужас на господ, на купцов и царских слуг, имевших надобность проплывать по Волге, ибо всех их предавал той же лютой казни, которой был предан его родной батюшка; но в конце концов попался в руки властям вместе со своей шайкою. Доставшаяся ему по наследству от батюшки «Стенькина казна», однако, в руки врагов не попала, ибо хранилась она «во темных лесах, в Жегулевских горах», где и осталась до сей поры, заклятая ведуньей-старицей чарами бесовскими. Молва про этот клад в Жегулях идет из глубин исторических. Когда сын Степана Тимофеевича, как и все его добрые молодцы, был предан лютой казни, — от всей шайки уцелела только одна ведунья-старица; в разбоях эта старуха участия не принимала: разбойники уволокли ее к себе силою на потребу чаровных заговоров от пуль свинцовых, медных и каменных и от всех ратных орудий, для заговоров от разных болезней и на остановление руды (крови). Вот от этой колдуньи-старицы воровской и пошла в народе молва про «Стенькину казну».

Не предали казни воровскую старицу, а только, нещадно побив кнутом и допросив с пристрастием, сослали в Сибирь на поселение, где она должна была окончить немногие уже годы своей жизни. Не дошла старуха, искалеченная пытками, до поселения: умерла под Томском-городом на этапном арестантском дворе; а как помирала — и раскрыла тайну одному старому каторжнику с рваной ноздрей:

— Во темных лесах, в Жегулевских горах, что пониже кургана Молодецкого, в овраге родничок бежит; недалеко от родничка три сосны стоят, вершинами сплетаючись, а под соснами теми ход в подземную пещеру есть. В той пещере несметная казна Стенькина сокрыта от глаза человеческого, сокрыта и зачарована вещим наговором… Как бежишь ты с каторги в Рассеюшку, расскажи ты про тот клад свет-разбойничкам, пусть поминают меня словом ласковым да отслужат по мне панихидушку!..

Все поведала на смертном одре ведунья-старица, только не досказала, как тот клад в руки взять, как с него чаровный наговор снять. Не досказала самую малость, может, всего слова три, а без этих трех слов все-таки ничего не поделаешь: клад не дается…

вернуться

*

Печ. по: Чириков Е. Волжские сказки. М., 1916. С. 121–131. Впервые: Ежемесячный журнал, 1916. № 2. С. 123–132.

Интерес к Степану Разину Чириков проявлял к нач. 1910-х гг. В связи с этим огорченный М. Горький в письме к Е. П. Пешковой в кон. авг. 1909 г. признавался: «…очень огорчен слухом, что Чириков, будто бы, пишет Стеньку Разина. Моя тема» [Горький и русская журналистика начала XX века: Неизд. переписка. М., 1988. С. 184 (Лит. наследство. Т. 95)].

вернуться

166

«Щепотник» — бранное прозвище, данное раскольниками православным за то, что они осеняют себя тремя перстами — «щепотью».

вернуться

167

Прозумент — правильно: позумент. Тесьма, обычно шитая золотом или серебром.