- Пельмени по-африкански? - размышлял он, приближаясь к блюду с Антуаном. - Или по-итальянски? Может, по-чикагски? А, в жопу по-чикагски - чернозадых не цепляет. Давай-ка, мать, по-нашему? Что может быть круче старых добрых новорусских пельмешек?! Хо-хо-хо-хо!
Кухонный нож в руке бандита взметнулся вверх и...
- Лысый, мать твою!!! - заорала Эммануэль в последнюю долю секунды.
- А? - остановился Бляха.
Сверкающее в лучах ослепительного света Зеркальной галереи лезвие повисло в считаных сантиметрах от уха Антуана.
Эммануэль тяжело вздохнула.
- Патрон его заказал, - раскололась мать криминала. - Он же и схавал. Не трогай Антуана.
Лысый опустил нож на черную скатерть, погасил огонь на плите и похвалил:
- А ты не такой веник, каким иногда прикидываешься. Можешь ведь, когда припрет?
- Могу, батюшка, могу, застращал ты меня, на хрен...
- И вообще, я смотрю, ты реальная телка.
- Раз житуха такая, Лысый, че поделаешь? Приходится.
- Большой Патрон? - переспросил Бляха.
- Большой Патрон, - подтвердила Эммануэль.
- Похоже на правду.
- Слава богу...
- Спасибо за честный и искренний ответ, большое человеческое спасибо.
- Не за что, Лысый, абсолютно не за что.
- Но это был всего лишь тест на искренностью. Экзамен продолжается.
- Мать твою!
- А я предупреждал: в билете два вопроса. Сколько пельменей у Антуана?
- Это второй вопрос? - Эммануэль цеплялась за каждую соломинку.
- Нет, чернушка, - обломал Лысый. - Это так, дополнительный.
- Ну, два.
- Вот и в билете два вопроса. Два вопроса - два уха. Одно мы с тобой уже спасли. Теперь давай сосредоточимся на втором: меня дьявольски интересует, где теперь Серафим?
- А я-то почем знаю? Поди гасит кого-нибудь или трахает, чё ему еще остается?
- Идет пурга, что эта срань примостилась под твоей крышей.
- Идет так идет... Я-то тут при чем?
- Блин, пашет он на тебя или не пашет?!
- Ну, было дело... подхалтурил маленько.
- Кувалду мазал?
- Ну, мазал.
- Я так и знал... - Лысый довольно прошелся вдоль стола. - Его манера: идет мазать одного лоха, а потом выходит, что размазано полгектара. Где он сейчас?
- Понятия не имею.
- Не темни, чернушка, ты меня знаешь.
- Я все сказала! Чё те еще от меня надо? Не докладывает мне Серафим, где ошивается! Не зна-ю!
- А телефон?
- Не помню.
Лысый вернулся к кухонному ножу:
- Будем вспоминать.
- Я те честно говорю: не пом-ню! - вскричала Эммануэль.
- А мы честно будем вспоминать... Разжечь огонь, - скомандовал он отморозку.
На плите вновь вспыхнуло пламя. Эммануэль побелела: она действительно не помнила телефонного номера киллера и поняла, что ее ждет самое трудное испытание.
Бляха эффектно рассек воздух смачным взмахом кухонного ножа.
- Даю тебе минуту, мать, - объявил он, входя в роль самурая. - Пока осталось время, прикинь, кого покрываешь, черная калоша. Слыхала, чё он мне отмочил? Облил дерьмом в прямом эфире, спер лемуру, обдолбал ее в хвост и гриву, так что эта Маня теперь родного отца не помнит! А я ж его, засранца, вскормил, вырастил из малого пацана героя. Веник ты, Эммануэль: вчера Серафим подставил меня, завтра подставит тебя, гнилая твоя душа.
- Ну, не помню, не помню я его телефонного номера, хоть убей!
- Эммануэль покачала головой. - Чё за дундук? Чё выпендривается, сам не знает.
Непоправимое произошло столь быстро, что Эммануэль хрен чё сообразила: перестав выпендриваться, Лысый полоснул воздух кухонным ножом... лезвие ударилось о китайский фарфор, и пельмень с тыквы ее бой-френда шмякнулся на тарелку.
Эммануэль тупо ойкнула.
- Нет телефона - нет базара, - подвел черту Лысый.
Кончиком ножа подхватив пельмешку с тарелки, он поиграл ею, словно шариком пинг-понга, и, оттянувшись, забросил на сковородку.
- Секи, мать! Секи, мать твою, как скотеет Бляха! - с наслаждением приговаривал Лысый. - О-хо-хо-хо-хо! А запах! Запах! Красота!
Шипение и шмон, исходившие от плиты, на которой вершился сей беспрецедентный акт вандализма, усиливались. Эммануэль проклинала себя за то, что, связавшись с убийцей Серафимом, не потрудилась взять у него ни номера телефона, ни паспортных данных.
- Классный я повар? - нахваливал себя осатаневший авторитет. - У тебя еще не проснулся аппетит, черномазая?
- Еще нет, - буркнула Эммануэль.
- Чё ты там гонишь? - Из-за треска на сковородке Бляха ее не расслышал.
- Нет, говорю!!! - крикнула она.
- А... - понял Бляха. - А телефон не вспомнила?
- Нет!!!
- Ну, ничего, - успокоил он, - ща вспомним, это не долго.
Ни много ни мало, полчаса продолжалась эта пытка. Сначала Бляха слегка поджарил пельмешку с обеих сторон, затем мелко нашинковал укроп, петрушку, сельдерей и помидоры, забросил приправу на сковородку и закрыл крышкой. Потом он вернулся в широкое кресло времен императрицы Екатерины, закинул ноги на стол и сказал:
- Подождем, пока дойдет, - и, глумливо хихикая, уставился в черную витрину Эммануэль наблюдать за ее реакцией.
Реакция была неадекватной: смирившись с непоправимым, хозяйка дворца сделала вид, будто ей все до фени, и непринужденно закумарила конопляную пионерку.
Когда ушная раковина бой-френда была готова, Лысый галантно проводил Эммануэль к черному столу, подвинул стул и поставил перед ее носом оформленную тарелку: помимо пельменины там лежали оливки, листики салата и стебельки зеленого лука.
- Бон аппетит! - пожелал он, завязав на шее жертвы белую салфетку. - Вот те нож. Вот те вилка. Что еще?
- Пожалуй, все, - сказала Эммануэль.
- Соль? Перец?
- Пожалуй, это лишнее. Хотя... Если самую малость.
- Самую малость, - кивнул Лысый, посолив и поперчив чертово блюдо.
- Хватит, хватит! - остановила Эммануэль. - Хочешь, чтоб ком в горле застрял?
Лысый убрал солонку:
- Может, возьмешь меня официантом?
- Стар ты больно для официанта.
- Ну, нет так нет. Валяй мать, наяривай, - может, чё и вспомнишь.
- Да ни чё я не вспомню уже, Лысый, зря время теряем! - Эммануэль откусила часть пельменя.
- Ну, как? - Он внимательно посмотрел в ее глаза.
- А что? - Ее глаза удовлетворенно моргнули. - Неплохо прожарилось, мать твою. Даже не ожидала. В самом деле, неплохо. Беру тебя поваром. Если, конечно, не передумал.
Лысый понял, что проиграл вторую партию: с чувством и нескрываемым аппетитом жевала мисс Каннибал то, что ей приготовили; создавалось впечатление, что она в любой момент может попросить добавки, - словом, вытянуть из этой адской черной пасти информацию о Серафиме не было никаких шансов.
Разделавшись с ухом своего любовника, Эммануэль неторопливо вытерла губы, взмокший от напряжения лоб и впервые за всю ночь улыбнулась:
- Теперь веришь, что я не знаю, где Серафим? Или будем готовить вторую пельмень?
- Оставим на другой раз, - огорченно ответил Лысый.
- А чё на другой раз-то? – разошлась мисс Каннибал. - Если такая пьянка пошла... Повар ты классный, официант нормальный. Валяй вторую!
- Обломись. - Бляха показал Эммануэль средний палец и стал надевать деловой пиджак.
- Уходишь, что ль? - Она прикинулась разочарованной.
- Да, мать. Дела-дела...
- Какие, на хер, дела в четыре часа ночи?
- А уже четыре часа ночи?
- А ты чё думал?
- Вот дерьмо, - выругался Лысый, посмотрев на часы. - Как быстро летит время!
- Ой, не говори, - поддержала Эммануэль. - Чем заняться-то собрался?
- Поеду, побазарю с Большим.
- А... - протянула Эммануэль. - Ну, канай, раз такие дела, не фиг тебе здесь тусоваться.
Напоследок Бляха бессовестно обнял мисс Каннибал и чисто по-человечески поблагодарил за теплый прием:
- Ну, спасибо тебе, мать.
- Да что уж...
- Все было нормально.
- Слава богу...
- Значит, не знаешь, где Серафим?