Так постепенно создавался коллектив умных и способных людей, каждый из которых был специалистом в какой-то конкретной области и мог навербовать своих авторов. Уникальность «Пантеона» состояла в том, что мы работали слаженно. Считается, что ни в одной фирме не обходится без интриг — но у нас их почти не было. Важность идей, стоящих за нашей работой, перевешивала все прочие соображения. Так возникла сплоченная группа людей, сохранившая цельность до самого конца.

Я знал: мои коллеги не намерены мириться с демонтажом «Пантеона». Когда стало ясно, что грядет сокращение штатов, они без обиняков объявили мне, что, как один, сами подадут заявления об увольнении. Я убеждал молодых, в том числе недавно пришедшую к нам Сьюзен, выждать, не уходить, пока не найдется подходящая работа в других местах, — но в их глазах читалась решимость. Тогда я рекомендовал Витале и его коллегам пересмотреть их планы — ведь в случае массового ухода сотрудников «Пантеон» как коллективный проект прекратит свое существование, и я тоже буду вынужден уйти. Моим предостережениям не вняли — ведь в издательском мире не принято отказываться от «тепленьких местечек», если другое такое же местечко тебе не гарантировано. Обычно сотрудники издательств держатся за свои кресла, стараясь убедить начальство, что увольнения заслуживает кто угодно, но только не они, надеются обратить новые обстоятельства себе на пользу. Руководство «Рэндом хауз», должно быть, и при искреннем желании не могло поверить, будто мои коллеги единодушно проявят принципиальность.

Кстати, из позднейших рассказов очевидцев определенно явствует, что массовый исход сотрудников «Пантеона» поразил всех, как гром среди ясного неба. Поскольку молодость большинства моих коллег пришлась на 60-е годы, они владели тактикой организации акций протеста. Не прошло и нескольких дней, как по всему свету разлетелись адресованные нашим авторам и друзьям письма с просьбами поддержать нас и призывами действовать. Дело привлекло беспрецедентный интерес прессы. Несколько сот человек, в том числе писатели Курт Воннегут, Э.П. Томпсон и другие, а также большое число сотрудников нью-йоркских издательств вышли к зданию «Рэндом хауз» на демонстрацию. Стадс Тёркел практически вскочил на баррикаду. Более того, Стадс, презрев обещанные ему колоссальные авансы, придержал для нас свою новую рукопись, хотя мы ничего не могли ему гарантировать. Впоследствии мы выпустили ее в своем новом издательстве «Нью пресс» (которого на момент протестов, разумеется, еще не существовало). Витале получал сотни писем протеста. На целой полосе «Нью-Йорк ревью оф букс» на правах рекламы было опубликовано обращение, подписанное самыми разными писателями, в том числе очень многими авторами «Рэндом хауз». В профессиональном журнале издателей «Паблишерз уикли» («Publisher’s Weekly») появилась редакционная статья, где высказывалось сожаление о решениях Ньюхауза и Витале и звучал призыв их отменить. В программе «Воскресное утро» на «Си-би-эс» критик Джон Леонард убедительно выступил в защиту того, что воплощал в себе «Пантеон».

Со всем этим резко контрастировало равнодушие наших коллег по «Рэндом хауз» и «Кнопфу». Мы жгуче ощущали, что защищаем интересы всех редакторов в компаниях Ньюхауза. Мы были уверены: нажим, против которого мы протестуем, не ограничится рамками «Пантеона». Впоследствии Витале признался в одном интервью, что был вынужден проучить «Пантеон» в острастку другим — поскольку мы энергичнее всех настаивали, что прибыль от коммерчески успешных книг должна использоваться для возмещения расходов на «умную» литературу. За много лет своего существования «Кнопф» и «Рэндом» выпустили немало «неприбыльных» книг, и если уж «Пантеону» будет запрещено вести такую издательскую политику, то и им, очевидно, тоже…

К нашему изумлению, почти все редакторы других подразделений «Рэндом» и помыслить себе не могли, что мы действуем в их же интересах. Напротив, они энергично поддержали позицию Витале. По инициативе двух старших редакторов — Джейсона Эпстайна и Эша Грина — было распространено заявление о том, что наши доводы противоречат всякой логике, что издание достойных книг вполне совместимо со стремлением извлечь прибыль. Викки Уилсон и Бобби Бристоль из «Кнопфа», а также еще несколько отважных редакторов отказались подписать эту клятву верности и были вынуждены не один месяц терпеть притеснения начальства. Но около сорока редакторов «Рэндом хауз» и «Кнопфа», очень многих из которых мы считали своими давними друзьями, свои подписи поставили. Никто из них не позвонил мне и не расспросил, как обстоят дела на самом деле, никто даже не поинтересовался подробностями наших переговоров с Витале. Отсюда я заключил, что им велено с нами не общаться.

Некоторые пошли еще дальше. Кое-кто, пользуясь своими связями с европейскими издателями, схватился за телефон, пытаясь прекратить активную кампанию в нашу защиту, которая началась на том берегу Атлантики. Другие не жалели усилий, чтобы избавить меня от заманчивых предложений новой работы. Директор «Гарвард юниверсити пресс» («Harward University Press») Артур Розенталь, человек, при котором это издательство достигло больших успехов, как раз уходил на пенсию, и комиссия, созданная для поисков его преемника, решила рассмотреть мою кандидатуру. Сам Артур рьяно убеждал меня попробовать, и, хотя мне не особенно хотелось переселяться в Кембридж, я согласился встретиться с членами комиссии. Позднее мы обнаружили, что двое старших редакторов «Кнопфа» принялись обзванивать своих гарвардских друзей и авторов, призывая отговорить издательство от этого решения. По-видимому, мой переезд в Гарвард был бы воспринят как объективное признание моих заслуг за время работы в «Пантеоне», а этого допускать было нельзя.

Поразительно, что главные усилия «Рэндом хауз» как на уровне официальной пропаганды, так и в кулуарных беседах были направлены прежде всего на тотальную дискредитацию «Пантеона». Нас объявили людьми не от мира сего, которых никуда больше не возьмут на работу. Заявления «Рэндом» для «Нью-Йорк таймс» и других газет сводились к следующему: книгоиздание — дело слишком серьезное, чтобы допускать к нему интеллектуалов. Дескать, уж если сам Бернстайн, чья деловая хватка известна всем, по меркам современных корпораций оказался слишком мягкотелым — он ведь разрешал выпускать книги, не приносящие денег… «Пантеон» же — просто клинический случай: его редакторы не только спокойно относились к убыточности, но и возводили ее в принцип жизни.

Крупные газеты в основном соглашались с этими логическими обоснованиями. Правда, некоторые издания выступили в нашу защиту или, что было уже приятно, заняли позицию «поживем — увидим». Но совсем иначе среагировала Европа. Появилась целая лавина статей в защиту «Пантеона» и его концепции — статей столь убедительных, что «Рэндом хауз» попыталось обелить себя, отправив за границу лживые сведения о наших убытках. Когда доводы «Рэндом» оказались бессильны, Витале попытался применить силу принуждения: как впоследствии сообщили мне надежные источники, он пригрозил не давать в «Паблишерз уикли» никакой рекламы «Рэндом хауз», если этот журнал не прекратит поддерживать «Пантеон».

Не прошло и нескольких лет, как история повторилась: главный редактор «Нью-Йоркера» Боб Готлиб был внезапно уволен со своего поста. Близкий друг и советник Ньюхауза, Боб считал, что облечен полным доверием начальства. Работать в «Нью-Йоркере» он очень хотел, несмотря на протесты коллектива после смещения Уоллеса Шоуна. Поскольку Ньюхауз пообещал сотрудникам «Нью-Йоркера» сохранить индивидуальность журнала в неприкосновенности, вынужденный уход Шоуна был воспринят многими как предательство со стороны Ньюхауза. Но Боб Готлиб оказался верен традициям Шоуна более, чем ожидал Ньюхауз, и новый приказ об увольнении не заставил себя ждать. В Нью-Йорке поползли слухи, что Готлиб со дня на день лишится своего кресла. Сам Боб в это время гостил в Токио. Посреди ночи его разбудили, чтобы известить: сообщение в сегодняшней «Нью-Йорк таймс» о конце его издательской карьеры не является преувеличением. Тут же заработала пропагандистская машина Ньюхауза, уверяя, будто период Шоуна—Готлиба — безусловно, самый яркий в истории журнала — был лишь постыдным отклонением от первоначальной развлекательной миссии «Нью-Йоркера». Когда «Нью-Йорк таймс» опросила в связи с происшедшим ряд редакторов журналов, лишь у Рика Макартура из «Харперз» хватило отваги оспорить политику Ньюхауза. В остальном же Готлиб был выброшен на свалку истории быстро и ловко — так из «Большой советской энциклопедии» когда-то вырывали крамольные страницы, подлежащие замалчиванию и забвению.