«В сложившейся обстановке…» Билл положил трубку и вышел из кабины. Было уже совсем темно, в воздухе появились первые признаки плывущего с Темзы тумана, толпы пешеходов, спешивших домой, начали редеть. Все торопились домой, но у него не было дома, куда бы ему торопиться. Даже мысль о возвращении в пустую квартиру показалась ему отвратительной, и он, не думая, зашел в первую же таверну на углу и заказал виски.
«…В сложившейся обстановке для нас обоих будет значительно лучше забыть об этом письме». Единственным изменением в обстановке была смерть Мэри, и Билл начал догадываться (хотя и усиленно пытался отогнать от себя даже мысль об этом), о чем именно ему хотела сказать Рут Уэйн. Он уселся за уединенный столик в углу и развернул газету, чтобы хоть на несколько минут попытаться выбросить из головы мысли о смерти Мэри и о том, о чем, как он подозревал, ему намерена рассказать Рут Уэйн…
Он начал переворачивать страницу газеты, как вдруг заскрипел паркет, и тяжелая туша в черном костюме опустилась в кресло за его столиком, и круглое лицо, которое он видел из будки телефона-автомата, ухмыльнулось ему.
— Вечер добрый. — Толстяк сделал большой глоток из кружки, принесенной им с собой, и с величайшим удовольствием облизал губы. — Да-с, как всегда, очень, очень хорош. Это одна из немногих таверн в Лондоне, где еще можно выпить настоящий, выдержанный шотландский эль… Отвратительная погода, мистер Ирвин, и, судя по всему, обещает быть еще хуже.
— Вы знаете меня? — удивился Билл.
— В некоторой степени да. Например, так же, как я знаю премьер-министра и Грету Гарбо. Я видел вашу фотографию на суперобложке книги… У меня отменная память на лица. — Он распахнул пиджак, часовая цепочка блеснула на огромном животе. — Просто прочитал одну из ваших книг, В прошлом году, когда ездил в Испанию. Название теперь уж и не помню, но речь в ней шла о человеке, который пытался выставить отца из дела, чтобы занять его место, и плохо кончил.
— Да, «Овца в чаше». И вам понравилась моя книга? — спросил Билл.
— Не особенно, хотя она помогла скоротать время. Но вы только подумайте, сколько с меня содрали за нее эти макаронники! Цена обычного издания в мягкой обложке была отчетливо указана — «2 ш. 6 п.», а они имели наглость потребовать 4 ш. 6 п.
— Да, да. Было бы неплохо, если бы мне платили гонорар из расчета этой цены.
— Вы хотите сказать, что получаете иначе? — Незнакомец сделал еще большой глоток и принялся набивать коротенькую почерневшую трубочку. — Вам следовало бы организовать какой-нибудь профессиональный союз, чтобы охранять ваши права. Да, кстати, надеюсь, вы знаете, кто я?
— Боюсь, что нет. — Билл покачал головой, хоти у него и мелькнула мысль, что он видел где-то эту физиономию. Но где? В газетах, в журнале или на экране телевизора?
— Ну и ну! — Улыбка на лице незнакомца перешла в легкую гримасу раздражения или обиды. — Память, мистер Ирвин, у вас плохая. Я Поуд. Старший инспектор Поуд.
— Да, да, конечно, помню. — Билл вспомнил это лицо, ухмылявшееся под огромным заголовком в газете: «БЛЕСТЯЩАЯ ОПЕРАЦИЯ СТАРШЕГО ИНСПЕКТОРА ПОУДА», — и снимок этой огромной туши, церемонно поднимающейся по ступенькам на крыльцо дома, в котором произошло убийство, в сопровождении целой свиты подручных.
После ухода Джорджа Поуда в отставку его имя появилось под серией его статей в одной из воскресных газет: ПОУД ИЗ СКОТЛАНД-ЯРДА… ДЖОРДЖ ПОУД ИЗ ЛЕТУЧЕЙ БРИГАДЫ… УБИЙЦЫ, КОТОРЫХ Я АРЕСТОВАЛ…
— Да, как нелепо с моей стороны не узнать вас, — виновато улыбаясь, сказал Билл. — В последнее время мне пришлось многое пережить, и память стала несколько подводить меня.
— Знаю, знаю, нечего вам извиняться, — Поуд, наконец, набил трубку, закурил и пустил через стол облако едкого, вонючего дыма. — Между прочим, я сочувствую вам в связи со смертью вашей жены… А тут еще эта история с грабителем…
— Вам известно и об этом?
— А как же! Хоть я и в отставке, но по-прежнему держу ухо востро. — Он снова сделал большой глоток эля. — Я и с Майком Керном поговорил. В свое время он был одним из моих ребят. Я научил его всему, хотя, кажется, он почти все позабыл. Он не поверил вам в отношении грабителя, не так ли?
— Да, не поверил. Ну, а вы, мистер Поуд? Скажите честно, вы тоже считаете, что я выдумал его? А ведь я так хорошо помню все детали: башмаки, темные брюки, казавшиеся мне синими от света, руку в перчатке, опускающуюся для удара чем-то похожим на гаечный ключ.
— Не знаю, старина. Дела я не веду и могу судить о нем лишь на основании того, что мне рассказал этот юнец Керн, вот если бы дело вел я… — Поуд замолчал и высморкался с совершенно неоправданным усилием. — Вот если бы я вел это дело, пожалуй, мне пришлось бы поверить вам…
Билл пытался было прервать его, но Поуд поднял огромную, шишковатую лапищу.
— Нет, нет, мистер Ирвин, позвольте мне закончить. Керн не верит вам потому, что никаких следов проникновения кого-то в вашу квартиру не обнаружено и из квартиры ничего не похищено. Возможно, что он и неправ. Не исключено, что ваша жена, когда последний раз приезжала в Лондон, оставила что-то в квартире, что и оказалось похищенным, однако ни вам, ни вашей служанке неизвестно об этом. Разумеется, я высказываю только предположение, но меня интересуют также и обстоятельства потери вами памяти. Утром, примерно в 7.45, к вам явились местные фараоны, чтобы сообщить о несчастном случае с вашей женой. Дверь им открыли вы, у вас кровоточила рана на голове, но, помимо этой вашей истории с грабителем, вы показались им вполне в здравом рассудке. Потом сержант сообщил вам о гибели вашей жены, и с вами тут же произошел обморок, а затем-то и последовала потеря памяти. Она была вызвана, конечно же, нервным потрясением, а не ударом по голове. — Поуд долил эль и хмуро посмотрел в пустую кружку. — Коль скоро вы допрашиваете меня с таким пристрастием, как насчет того, чтобы заказать мне еще кружку, Билл? Вы, надеюсь, не возражаете, что я называю вас по имени? Терпеть не могу всякие церемонии.
— Что вы, что вы! Конечно, не возражаю. — Билл отправился к бару, впервые за несколько дней испытывая какую-то надежду. Во всяком случае, кое-кто хотя бы допускает возможность, что он говорит правду. Нет, «правда» не то слово. Возвращаясь с наполненными кружками к столику, он отдавал себе отчет, что испытывает нечто, состоящее из смеси надежды и боязни. Грабитель, безусловно, побывал в его квартире, но что же произошло в Сидэйле и, что он мог сделать во время затянувшегося возвращения домой?
— Господин старший инспектор! — заговорил Билл, который почему-то никак не мог заставить себя назвать собеседника «Джордж». — Скажите, исходя из вашего опыта, возможно ли, чтобы человек совершил какой-то отвратительный поступок и потом, в результате ли сильнейшего нервного потрясения, или пьянства, или чего-нибудь еще, полностью забыл об этом?
— Основываясь на своем опыте, скажу: вполне возможно, хотя большинство знахарей ни за что не согласятся со мной. Ваше здоровье!
Поуд поднял кружку и отпил добрую половину.
— Я много думал об этом деле. Вы знаете, сейчас у меня вроде хобби — читать между строк протоколов дознаний, поскольку это заставляет шевелить мозгами… Что-то тут очень неприятно попахивает.
— Попахивает?! — Рука Билла крепко сжала кружку. — Что вы имеете в виду?
— А все, старина, решительно все. Полночь, безлюдные улицы, она идет пешком на вокзал вместо того, чтобы поехать в такси, грязь на дороге, словно нарочно для того, чтобы объяснить невозможность затормозить машину вовремя, телефонная будка, так удобно оказавшаяся на обочине. Разве ваша жена была такой женщиной, которая сошла бы с тротуара, предварительно не убедившись, что дорога свободна? Кроме того, не забудьте, что грузовики с дизельными двигателями очень шумят.
— Да, вы правы, моя жена всегда была очень осторожна, — даже не задумываясь, ответил Билл.
— Вот-вот. А вы слыхали, наверное, что этот парень уже имел в прошлом привод в полицию?.. Чертовски хороший тут эль! — Поуд снова отпил и рыгнул, да не тихонько, как Макс Майер, а на весь зал, так, что заколыхалась его часовая цепочка. — Я имею в виду водителя. — Он извлек из кармана записную книжку, перелистал несколько страничек и продолжал: — Так вот, Джон Кеплин, сорока двух лет, 350-й Вересковый холм, Эскейн-хауз, квартира 9, Уэст Норвуд, Лондон, Ю. В. 25. В семнадцатилетнем возрасте он пытался угнать мотоцикл и угодил в колонию для несовершеннолетних преступников. А десять лет назад отсидел три года без скидки за хорошее поведение — ограбление со взломом.