— Жаль, что вы не привезли вашего сводного брата, капитан, — попеняла она ему.

— У него дела в Сиднее, — объяснил Редверс. — Он очень занятой человек.

— То-то я заметила, как он был занят во время плавания. — Моник со смехом обернулась на Шантель. — А теперь тоже занят. Ухаживает за мисс Деринхем.

— Это молодая особа, с которой он познакомился на корабле? — спросила мадам де Лауде.

— О нет. Она уже была в Австралии. Если не ошибаюсь, она и была целью его путешествия. Они очень богаты, эти Деринхемы. Под стать Кредитонам, правда, Редверс?

— Не имея отношения к компании Деринхемов, я не знаком с их балансовыми листами, — холодно ответил Ред.

— У них много кораблей, как и у Кредитонов. Леди Кредитон считает, что неплохо бы соединить оба флота брачными узами.

— Я знаю, леди Кредитон исключительно разумная женщина, — заявила мадам де Лауде. — И когда эта пара поженится и произойдет… как это называется…?

— Слияние, — подсказал Дик.

— … Они станут вдвое богаче.

Ее глаза загорелись. Мысль о богатстве размягчила ее. Она говорила о деньгах как о предмете пылкой любви.

— Как романтично! — восхищалась она. — Любовь всегда прелестна.

— В данном случае ее можно назвать золотой, — вставил Дик, чуть заметно скривив губы.

— Он знал, чем развлечься во время плавания. — Притворно невинные глаза Моник остановились на Шантели, тотчас замершей.

Бедная Шантель, как я ее жалела!

— Он из мужчин, которые любят поразвлечься? — подхватила мадам.

— Какой мужчина этого не любит? — с усмешкой спросила Моник, поворачиваясь к Редверсу.

— В развлечениях нет ничего греховного, — ответил Редверс. — Более того, веселиться куда умнее, нежели скучать. Уверяю вас, мадам, мой сводный брат исключительно разумный человек. У него поистине светлая голова — незаменимая вещь в его положении.

— Я слышала, вы очень к нему привязаны, — заметила мадам де Лауде.

— Дорогая мадам, мы вместе росли. Мы настоящие братья. Приставка «сводный» никогда не смущала нас. С самой колыбели вместе. Едва ли есть что-либо, касающееся «Леди-линии», чего бы не знал Рекс.

— О да, он большой знаток по части леди, — развязно расхохоталась Моник.

Шантель с тревогой следила за ней: она всегда настораживалась, когда Моник слишком много смеялась. Часто это заканчивалось удушьем.

Шантель поднялась. На миг мне показалось, что сейчас она выдаст чувства, которые — я в этом не сомневалась — переполняли се. Я не верила в ее равнодушие к Рексу. Она обернулась к доктору Грегори.

— Не дать ли миссис Стреттон десять капель белладонны?

— Я бы дал, — ответил Айвор.

— Сейчас принесу.

— Чего ради? — возвысила голос Моник.

— У вас сбивается дыхание, — ответила Шантель.

— Ради предосторожности, — прибавил доктор.

— Вы собираетесь в свою комнату? — осведомилась мадам де Лауде. — Надо, чтобы вам посветили. — И, достав со столика фигурный колокольчик, позвонила. Меня поразил его пронзительный звук. Тотчас вбежала запыхавшаяся Перо. — Посвети сестре дорогу до комнаты.

Когда доктор и Шантель ушли, Моник закапризничала:

— Со мной обращаются как с ребенком.

— Дорогая, они о тебе беспокоятся, — сказала мадам.

— Сама знаешь, лучше предупредить приступ, чем пытаться справиться с ним после того, как начнется, — заметил Редверс.

— Никакого у меня не будет приступа. Я ей не верю. Это она, чтобы я перестала о нем говорить. Никак не может пережить, что он остался в Сиднее и женится на мисс Деринхем. Думала, что неотразима. — Она снова засмеялась.

— Прекрати, — строго сказал Редверс. — Не говори о вещах, о которых не имеешь представления.

Он высказал это таким решительным тоном, что все немного опешили. Из-под маски светского любезника словно проступил новый человек. Моник вцепилась в подлокотники и откинулась на спинку кресла. Разрядил обстановку Дик Каллум:

— Я слышал, в этом году рекордный урожай кокосов, и нам предстоит везти в Сидней хороший груз копры.

Это повернуло разговор в спокойное русло, злобная пикировка сменилась на более приличествующий застолью тон.

— К сожалению, хуже обстоят дела с сахаром, — грустно тряхнула головой мадам. — Однако мы забыли про свои обязанности, давно никого не принимали. Не желаете ли бренди, ликеру? Могу предложить хороший коньяк. Муж оставил мне отменный винный погреб. К счастью, его содержимое не портится с годами.

Вернулась Шантель и доктор. Шантель протянула Моник стакан — та сжала губы и отвернулась.

— Ну, пожалуйста, — тоном терпеливой сестры выговорила Шантель.

Моник взяла стакан и, уступая, словно капризный ребенок, выпила содержимое. Мать с беспокойством следила за ней. Я заметила, как на Моник смотрел Редверс: откровенная неприязнь, смешанная с раздражением и усталостью, читались на его лице. Это меня встревожило.

После этого разговор сделался беспорядочным, то и дело сбивался на частности. Сидевший рядом со мной Дик Каллум сказал, что мы должны увидеться (очевидно, подразумевая встречу наедине) до отплытия «Невозмутимой леди». Я ответила уклончиво, в том духе, что едва ли представится возможность.

— Попытайтесь все же найти возможность, — не отступал он. — Ну, пожалуйста.

Шантель обсуждала с Айвором Грегори лечение Моник.

— По-моему, настойка белладонны неплохая замена нитритамила, — сказала она.

— Да, она эффективна, только надо быть осторожным, когда даешь внутрь. Ни при каких обстоятельствах не давайте ей больше десяти капель. Во время приступов можно повторять дозу — скажем, каждые два-три часа. У вас достаточный запас лекарств?

— На два месяца хватит.

Они серьезно, не изменяя профессионального тона врача и сестры, беседовали о состоянии Моник.

Около полуночи Дик и доктор откланялись и вернулись на судно. Редверс остался.

Перо было велено сопроводить нас с Шантелью в наши спальни. Она двинулась впереди с керосиновой лампой в руках. Судя по всему, лампа считалась дешевле свечей. По пути они обе зашли в мою комнату. Перо зажгла свечу на туалетном столике. Я пожелала им спокойной ночи и закрыла дверь.

Сон никак не шел. Перед тем как лечь, я поднесла к кровати свечу и, раздевшись, задула. Светила луна, так что я не была в полной темноте. По мере того как я лежала без сна в постели, глаза постепенно освоились с темнотой, и я начала довольно ясно различать предметы в комнате. Сквозь щели в ставнях сочился блеклый свет. Их нужно было держать закрытыми, чтобы не проникали насекомые. Я вспомнила о Шантели, тоже, возможно, лежавшей без сна в комнате по соседству. Эта мысль утешила меня.

Услышав скрип половицы, я тотчас вспомнила Дом Королевы, где среди ночной тишины тоже без видимой причины трещали полы. Я перебрала в памяти всю цепь событий, приведших меня сюда, и заключила, что был момент в моей жизни, когда от моей воли зависел выбор. Я могла сказать: не еду. Могла остаться в Англии. И все сложилось бы по-другому. Всего остального из того, что случилось со мной — жизни в Доме Королевы, отношений с тетей Шарлоттой, — было не избежать. Уже после наступил момент решения, и я выбрала свой путь. Эта мысль возбуждала и тревожила меня. С полным правом я могла себе сказать: что бы ни случилось, ты сама выбирала.

Неожиданно тишину нарушили голоса. Моник и Ред говорили громкими раздраженными голосами. В доме бушевала ссора. Я встала с кровати, прислушалась. Подошла к двери, немного постояла, наконец открыла. Голоса сделались слышнее, хоть я и не разбирала слов. Высокий, страстный, обличающий голос Моник. Что было в низком, приглушенном тоне Реда? Попытка успокоить? Властность? Тотчас пришло на память выражение его лица накануне вечером. Угроза?

Я шагнула в коридор, открыла дверь в комнату Эдварда. В лунном свете мелькнуло его лицо: мальчик спал, разметав руки по покрывалу. Я притворила дверь и встала у входа в свою комнату.

Голоса не затихали. Вдруг я содрогнулась всем телом: что-то шевельнулось в конце коридора! Там кто-то стоял, наблюдая за мной.