Виктория Холт

Роковая женщина

Часть первая

ДОМ КОРОЛЕВЫ

1

Когда внезапно умерла тетя Шарлотта, многие решили, что ее убила я, и, если бы не показания, которые дала на дознании сиделка Ломан, непременно последовал бы вердикт: убийство невыявленным лицом или лицами, а за ним — доскональное судебное разбирательство темных тайн Дома Королевы, и правда вышла бы наружу.

Пошли пересуды: «У этой ее племянницы определенно был мотив».

Моим «мотивом» было имущество тети Шарлотты, которое после ее смерти переходило ко мне. Только на деле все было не так, как казалось!

Шантель Ломан, с которой я близко сошлась за месяцы, проведенные ею в Доме Королевы, посмеивалась над сплетниками:

— Люди не могут без драмы. Если ее нет, то выдумывают. Неожиданная смерть для них будто манна небесная. Не обращай внимания. Бери пример с меня.

Но ей не было нужды обращать внимание, возражала я. Она же только смеялась в ответ.

— Вечно ты со своей логикой! Анна, я в самом деле думаю, что если бы сбылась мечта противных старых сплетниц и ты оказалась на скамье подсудимых, то все равно рано или поздно убедила бы и судью, и присяжных, и даже обвинителя в своей невиновности. Ты способна за себя постоять.

Если бы это было так! Но Шантель не знала о долгих бессонных ночах, когда я ворочалась в кровати, строя бесплодные планы, гадая, как мне избавиться от всего и начать новую жизнь на новом месте, освободившись, наконец, от назойливого кошмара. Но утром все виделось в другом свете. Необходимость принимать практические решения наваливалась на меня. Я просто не могла никуда уехать: не имела финансовых возможностей. Сплетники даже не догадывались об истинном состоянии дел. Наконец, я не могла убежать, празднуя труса. Какое мне было дело до того, что думали обо мне, коль я была невиновна?

«Нелепость, парадокс, — тотчас находила я возражения, — и вдобавок неправда. Невиновные чаще всего и страдают от необоснованных подозрений: важно не только быть невиновной, но и уметь это доказать».

Но сбежать я не могла. Поэтому надела на себя то, что Шантель называла «маской», и выказала миру холодное равнодушие. Никто не должен был догадываться, как меня задела клевета.

Я попробовала смотреть на происшедшее объективно. Вряд ли я смогла бы пережить эти тягостные месяцы, если бы не усматривала в том, что случилось, чью-то бредовую фантазию, разыгрываемую на подмостках пьесу с главными героинями: жертвой и подозреваемой — тетей Шарлоттой и мной, а также медсестрой Шантель Ломан, доктором Элджином, кухаркой-экономкой миссис Мортон, служанкой Элен и приходящей уборщицей миссис Баккл на второстепенных ролях. Так я пыталась убедить себя в том, что на самом деле ничего этого не произошло и, проснувшись однажды утром, обнаружу, что это был всего лишь привидевшийся мне кошмар.

Так что я была нелогична и неразумна, и даже Шантель не подозревала, до чего я была задета. Мне недоставало смелости ни смотреть в будущее, ни оглядываться назад. Глядя на себя в зеркало, я замечала, как менялось мое лицо. Мне было двадцать семь лет, и я выглядела на свой возраст; прежде я всегда казалась моложе. Я представляла, как буду выглядеть в тридцать семь… сорок семь… как и тогда буду жить в Доме Королевы, постарею, преследуемая призраком тети Шарлотты, под передаваемые от старших младшим неутихающие шепотки, пока кто-нибудь, кого еще нет на свете, однажды не скажет: «Вот идет старая мисс Брет. Давным-давно она была замешана в каком-то скандале. Точно не помню, в каком именно. Кажется, кого-то убила».

Этого ни в коем случае нельзя было допустить. Днями напролет я уговаривала себя бежать, но в конце концов брало верх родовое упорство. Ведь я дочь солдата. Сколько раз мне говорил отец:

— Никогда не убегай от неприятностей. Всегда встречай их с открытым забралом.

Именно это я и пыталась делать, когда Шантель еще раз пришла мне на выручку.

Но мой рассказ начинается задолго до этого дня.

Когда я родилась, мой отец служил капитаном в индийской армии. Он доводился братом тете Шарлотте, в характере которой тоже было много солдатского. Люди непредсказуемы. Это только кажется, что их можно свести к определенным типам. Мы часто говорим: он такой-то, забывая, что люди редко бывают типами, если вообще бывают. То есть до определенного предела все соответствуют какому-то стандарту, но после вдруг резко отклоняются. Взять хотя бы отца и тетю Шарлотту. Отец без остатка отдал себя профессии. Армия была для него важнее всего на свете: мало что другое существовало вообще. Мама часто говорила, что, если бы она дала ему поблажку, он бы и дом повел на манер военного лагеря, а к нам относился бы так, будто мы были его «людьми». За завтраком он цитировал уставы, со смехом рассказывала она, а отец при этом конфузливо улыбался, справедливо признавая маму главным своим нарушением. Они познакомились, когда он возвращался из Индии в отпуск. Она рассказывала мне об этом в своей непринужденной, порхающей манере — я звала ее «мотыльковой». Никогда строго не держалась темы, вечно отклонялась, и ее приходилось возвращать к началу, если вам было интересно. Иногда лучше было просто дать ей выговориться вволю. Но мне хотелось услышать, как познакомились мои родители, поэтому я держала ее в узде.

— Только представь, дорогуша, ночь на палубе, залитой луной… Если бы ты знала, как романтично! Черное небо над головой и звезды словно алмазы… музыка, танцы… Чужие порты, фантастические базары. Тот чудный браслет… он купил его в день, когда…

Приходилось возвращать ее в колею. Итак, она танцевала со старшим помощником, когда заметила высокого военного, державшегося с таким демонстративным отчуждением, что она побилась об заклад: добьется, чтобы он пригласил ее на танец. И разумеется, добилась, а спустя два месяца, уже в Англии, они поженились.

— Твоя тетя Шарлотта рвала и метала. Неужто принимала бедолагу за евнуха?

Своей легкой, скользящей манерой говорить — даже летучей — она завораживала меня, как в свое время отца. Увы, сама я больше походила на него, чем на нее.

В раннем детстве я жила вместе с ними, хотя и проводила больше времени в обществе туземки-няньки. У меня сохранились смутные воспоминания о жаре и ярких цветах, о смуглолицых людях, стиравших в реке белье. Помню, как ехала с нянькой в открытой коляске мимо кладбища на холме, где, как говорили, оставляли незахороненными тела умерших, чтобы они снова могли стать частью земли и воздуха. Помню страшных стервятников в верхушках деревьев. Один их вид приводил меня в ужас.

Пришла пора мне вернуться в Англию. Я отправилась туда с родителями и увидела воочию роскошные тропические ночи на море, когда звезды кажутся бриллиантами, подвешенными на темно-синем бархате, словно подчеркивающем их яркость. Я слушала музыку, наблюдала танцы. Все мое внимание было поглощено матерью, прекраснейшим существом на свете, наряженным в длинное платье, с пышной копной темных волос и нескончаемой сбивчивой болтовней.

— Дорогуша, это совсем ненадолго. Тебе надо получить образование, а мы должны вернуться в Индию. Но ты будешь жить у тетушки Шарлотты. — Она почему-то всегда звала ее тетушкой. Для меня тетя Шарлотта всегда была тетей. — Она тебя полюбит, дорогуша, не зря же тебя назвали в ее честь — правда, только наполовину. Они рассчитывали, что ты будешь Шарлоттой, но я не захотела так называть свою дорогую дочь. Это бы напоминало мне о ней… — Она осеклась, вспомнив, что собиралась представить тетю Шарлотту в благоприятном свете. — Люди всегда питают слабость к тем, кто назван в их честь. «Только не Шарлотта, — сказала я. — Это, пожалуй, чересчур… строго». Так ты стала Анной Шарлоттой, а для простоты Анной, чтобы избежать путаницы с двумя Шарлоттами в одной семье. Так о чем это я?.. Ах, да, о тетушке Шарлотте… Да, дорогуша, ты будешь ходить в школу, моя бесценная, но есть и каникулы. Ведь не сможешь же ты каждый раз отправляться в Индию, правда? Поэтому тетушка Шарлотта примет тебя в Доме Королевы. Только вслушайся, как шикарно звучит. Кажется, когда-то там ночевала королева Елизавета. Оттого и название. А потом, сама не заметишь… Бог мой, как быстро летит время… ты окончишь школу и вернешься к нам. Как я жду этого дня, дорогая! То-то будет мне радости выводить в свет мою дочь. — Опять на лице мелькнула милая гримаска. — Это будет мне вознаграждением за то, что постарею.