В крохотном городке у самой границы автобус неожиданно останавливается. Даже в сумерках я хорошо вижу, как водитель открывает багажное отделение и прячет туда две больших сумки, которые он принял от двух мужчин в черных кожаных куртках. В сумках может быть все, что угодно — сигареты, коллекция полотен русских передвижников и запчасти для вечного двигателя. Это хороший знак — значит, водители надеются проскочить границу без лишних формальностей. Лишний раз они подставляться не будут, но зарплата у них небольшая, а семьи нужно кормить.
Было около половины седьмого, когда мы подъехали к пропускному пункту. За полгода там ничего не изменилось — ожидая своей очереди, перед границей выстроилась огромная очередь легковых машин, мотоциклов и фур, которая почти не двигалась. Нам повезло больше — для общественного транспорта имелась отдельная линия. Было хорошо видно, что перед нами стоит только один автобус. До него было не больше ста пятидесяти метров.
— Уважаемый пассажиры! — водитель с низким голосом Левитана снова вспомнил о нашем существовании. — Мы открываем двери, но не выключаем двигатель. Все желающие могут выйти на перекур, выпить чай или кофе. Туалет во время стоянки работать не будет. От автобуса далеко не отходить — на погранконтроль он должен подъехать вместе с пассажирами…
— Все? — нетерпеливо спросил Дэн. Ему явно хотелось выпить кофе, перекурить и вообще насладиться закатом на украинско-польской границе.
— Нет, не все, — Левитану явно не понравилось, что ему перебили, и он посмотрел на Дэна как прапорщик на грязный сортир. — Если мы хотим пройти границу более-менее быстро и без лишних проблем, нужно кое-что собрать, и я советую сделать это прямо сейчас. Если кто в первый раз едет, ему все объяснят.
Левитан сел, а между рядами побежала юркая, как молодой хомячок, женщина неопределенного возраста, сидевшая в первом ряду. В руках она держала непрозрачный целлофановый пакет, и казалось, что сейчас она расскажет всему салону о том, что сама неместная, что работы никакой нет, а детей нужно кормить, а затем попросить подать ради Христа...
— По пять евро, — приговаривала женщина, — по пять евро. Чтобы в сумки не лазили, не обыскивали, не придирались...
Дэну я велел ничего не платить, а сам встал и слегка помахал рукой ребятам. Они кивнули — ОК, сигнал принят. Тем временем женщина добежала до нашего ряда и посмотрела на мои руки.
— Извините, но мы ничего не дадим, — сказал я и подумал о том, что было бы неплохо заказать футболку с аналогичной надписью. — Мы журналисты, едем в командировку, а по деньгам нужно отчитываться.
Женщина удивленно посмотрела на меня, но спорить не стала — пассажиров в автобусе хватало, и при самых скромных подсчетах она собрала не меньше 160 евро. После этого, кулек был вручен водителям, а мы вышли на улицу и закурили. Я даже остатки пряников прихватил — в следующий раз мы сможем перекусить только в Германии.
Нет ничего лучше, чем курить Winston, стоя на еще теплом асфальте последних 150 метров украинской трассы, глядеть на закат, маячивших впереди пограничников и огромное количество людей, которые тоже собирались ненадолго вырваться из цепких объятий Родины. И мы курили, рассматривали стоявшие в очереди тачки и подталкивали друг друга локтем, когда замечали среди них заляпанные грязью мотоциклы с колясками, которые сошли с конвейера еще во времена Брежнева. А еще мы слушали рассказ Дэна о том, что в жизни каждой немецкой домохозяйки есть место подвигу.
— Я в Украину тоже на автобусе приехал, — говорил Дэн. — И ехала вместе со мной жещина, лет под шестьдесят, с украинским паспортом. Не то украинка, не то русская — не разобрать. Страшно нудная. До самой польской границы мозг выносила...
— Чем? — Лешу это история явно заинтересовала.
— Рассказами своем сыне, который в Вестфалии живет. И дом у него офигительно большой, и работает программистом в крупной страховой компании, и жена у него красавица, и дети вежливые — короче, не жизнь, а мечта эмигранта. Про невестку тоже много чего — мол, хоть она и приехала из Кировограда, но выглядит как немка, в доме порядок, выйдет на улицу — все соседи завидуют И, главное, очень вежливая, ни одного плохого слова. Сначала я решил, что эта баба врет: она за полдня так всех в автобусе достала, что человек, не пославший ее подальше через три часа, должен был иметь терпение арктического снайпера. К тому же она хвасталась, что торчала у сына очень долго — и там была, и здесь, и еще к каким-то друзьям в гости ездила... Приехали мы на польскую границу. Ночь, все спать хотят, злые как собаки. Заходит в автобус пограничник и собирает у всех паспорта. Штампов не ставит — только просматривает, для штампов паспорта куда-то уносят. Подходит к ней, берет ее паспорт и говорит: «А известно ли вам, пани, что вы находились в странах Евросоюза дольше, чем разрешает закон?» А тетка растерянно так лопочет: «А невестка мне сказала, что я могу еще месяц погостить...»
— И чем кончилось?
— Триллер был! Бабу эту просят из автобуса выйти, она в слезы! Сколько ей на границе сидеть, никто не знает, водитель ей даже сумку из багажного отделения отдал. Правда, ей еще повезло: поляки быстро разобрались, поставили ей запрет на въезд в течение пяти лет и отпустили, она даже автобус на попутке догнать успела. Почти до самого Киева сидела тихо, как мышь... А невестка у нее в самом деле умная: потерпела лишний месяц, зато теперь как минимум пять лет видеть ее не будет...
Обсудить эту историю мы не успели — водитель велел лезть в автобус и приготовить паспорта. Через минуту мы были на границе. Еще через пятнадцать минут наши паспорта были отданы пограничникам, а собранные в салоне пятерки — таможенникам. В результате проверка багажа была превращена в пустую формальность: водители открыли борта багажного отсека, мимо которых медленно прошла равнодушная пожилая овчарка. Понятию не имею, на что ее могли натаскивать: вывоз нескольких бутылок украинской водки разрешен законом, работы Бруно Шульца и Сергея Шишко уже давно не пахнут, а сигареты интересуют только поляков. Остается оружие и наркотики, но в Украине даже малые дети знают, что такой товар никто не возит в багажном отделении автобуса «Киев — Дортмунд».
Овчарка сделала вокруг автобуса круг почета и куда-то исчезла вместе с хозяином и водителями. Паспорта должны были принести в течение часа и чтобы хоть чем-нибудь себя занять, мы с Дэном начали играть в шахматы. Сначала я предлагал ему сдаться после восемнадцатого хода, затем — после двадцать пятого, а потом проиграл несколько партий кряду и начисто утратил интерес к процессу. Время тянулось медленно, как в камере пыток, секунды стучали в лоб тяжелыми каплями, минуты давили на позвоночник. Сами того не заметив, мы все очутились в середине 80-х — все ноутбуки на борту автобуса были разряжены, телевизор не работал, а туалет заперли еще перед границей — не ровен час, кто-нибудь в нем запрется и попробует нелегально пересечь границу. Выходить не разрешали, разве что для посещения пограничного туалета, размещенного в сером казенном доме с тризубцем на фасаде. Из-за плохого освещения нельзя было даже читать и нам оставалось только смотреть в окно, оставляя отпечатки своих носов на теплых стеклах.
Пограничник, вернулся почти через час. Нам роздали паспорта, подняли шлагбаум и разрешили ехать дальше. Правда, отъехали мы недалеко — через 200 метров автобус остановился на нейтральной полосе, после чего мы получили относительную свободу передвижений и вышли на перекур.
На нейтральной полосе
Французский роялист, маркиз Астольф де Кюстин, посетивший Россию в 1839 году и оставивший очень интересные воспоминания о своем путешествии, описывает свою беседу с хозяином гостиницы в немецком городе Любек. Узнав о цели путешествия своего гостя, трактирщик принялся его отговаривать
«Разве вы так хорошо знаете Россию? — спросил Кюстин.
— Нет, но я знаю русских, — отвечал хозяин гостиницы. Их много проезжает через Любек, и по физиономиям этих путешественников я сужу об их стране...»