— Учишься в Германии? — спросил я, когда автобус вырулил с парковки автовокзала. Вещи, которые были на Дэне, выглядели как привет из немецких супермаркетов.

— В Берлине, — ответил Дэн. — В колледже, на экономическом факультете.

— А почему на экономическом?

— Я денег от жизни хочу, много денег. А если хочешь денег, нужно идти учиться туда, где учат их зарабатывать. Плюс у меня способности есть, я много раз проверял.

— Подрабатываешь?

— Без этого никак. Есть один ресторанчик на Hackescher Markt, я там официантом работаю.

— Хватает?

— Вполне. Особенно, когда сезон — туристов полно, а у нас там пиво, кресла на воздухе, живая музыка. В общем, только успевай бегать.

— А когда сезон?

— Летом, когда тепло.

— А куда потом?

— Закончу — в корпорацию устроюсь. Я молодой, знаю, английский, немецкий и русский, не пропаду.

— А бизнес открыть не хочешь?

— Можно, только это непросто. Идея нужна, а ее у меня пока нет. Если у тебя есть скажи — мне в Германии пригодится.

Я кивнул и на некоторое время задумался. Идей для бизнеса у меня было сколько угодно, но я никогда не думал о том, чтобы стать предпринимателем в Украине. Это было почти то же самое, что объявить войну государству, не говоря уже про потенциальных конкурентов, а свой душевный покой я ценил намного больше денег. Впрочем, это не означает, что мне стоит подражать — в Украине хватает людей, которые сумели заработать большие деньги благодаря своему уму и таланту. Меня всегда занимал вопрос — насколько успешны они были бы в богатой и благополучной стране вроде Германии или Швейцарии, где не нужно давать взятки сотрудникам управления по борьбе с организованной преступностью, бороться с прокуратурой, жадным заместителем мэра и годами дожидаться возвращения налога на добавленную стоимость.

— Открыть бизнес в Германии легко?

— Несложно, особенно мне. Я ведь практически местный, живу там с трех лет, у меня гражданство, даже в армии успех послужить.

— С трех лет? А по-русски говоришь без акцента.

— Это все родители, ну и немного приятели. Мы ведь в Нюрнберге в русском районе жили, там сейчас каждый десятый из бывшего Союза.

— Здорово! А как в армии, не мешало?

— Нет, хотя эмигрантов там немного — немцы в основном служат. По крайней мере, у нас так было.

— Долго служить?

— Девять месяцев. Хотели меня оставить, можно было и про офицерские курсы подумать, но не захотел я — платят солдату негусто по нашим меркам. Но я не жалею, что пошел.

В биографии этого парня был один пробел, который не давал мне покоя, и я решил восполнить его немедленно.

— Слушай, ты не обижайся, но как ваша семья в Германию попала? На немца ты непохож, на еврея — тоже…

В евреях я разбирался — благо, сам был евреем.

— Тут, Сергей, военная хитрость помогла. В начале 90-х мы в Одессе жили, а мой папа машины из Германии гонял. И вот, как-то занесло его в Нюрнберг. Идет он себе по городу и вдруг натыкается на какой-то еврейский дом — не то синагога, не община. И тут он вспомнил, что читал статью о том, как определить еврейские корни. Есть такие законы?

— Есть. Для наглядности можно израильский «Закон о возвращении» почитать.

— Вот-вот. Папа еврей на одну четверть — по бабушке. И как-то так получилось, что у него были при себе документы, которые это подтверждают.

— И что дальше?

— Зашел папа в здание и видит — молитва идет. Ему дали кипу и молитвенник. Простоял он до конца молитвы и шевелил губами — как будто молился. Хотя Б-г его знает, может, и в самом деле молился, чтобы из Украины удрать получилось. А как закончилась молитва, он к раввину подошел и вопрос задал: «Правда ли, господин раввин, что у нас, евреев (Дэн подмигнул), еврейство по материнской линии определяется?» «Правда», — говорит раввин. Тут папа вывалил на стол свои документы и попросил, чтобы ему справку выписали на немецком, — что он на самом деле еврей, а никакой не русский, как в советском паспорте было написано. Раввин подумал, и справку отцу сделали.

— И что дальше?

— А дальше отец поехал в немецкое посольство в Киев, показал эту справку и нам без лишних вопросов разрешили в Германию уехать — как самым крутым евреям.

Разные люди

Я сделал два больших глотка из пакета с яблочным соком и занялся изучением окрестного пейзажа. Практически все пассажиры уже проснулись и чтобы развлечь их и заодно подготовить к ужасам пересечения границы, водитель врубил «Код да Винчи». Шел автобус небыстро — до самого Львова шел Великий Дорожный Ремонт, вызванный надвигающимся Чемпионатом Европы по футболу. Дорогу полировали турки, у которых по сравнению с местными работягами, было два неоспоримых преимущества — они не пили и не воровали строительные материалы. Продвигалась работа медленно — было видно, что ее начали всего несколько недель назад, хотя се знали, что по документам новую дорогую прокладывают уже полтора года. На обочинах стояли усатые турецкие мастера и желтые асфальтоукладчики, которые выглядели как участники неизвестного Шумахеру и Алонсо Grand prix Zhitomir, где нет победителей, а про машины, которые сошли с дистанции, не говорят в новостях.

Автобус медленно приближался к польской границе 1939 года. На карте этой границы уже давно нет, а лежащие за ней города давно перестали быть польско-еврейскими островками среди моря украинских крестьян, однако в наших мозгах по-прежнему остается красная черта, которая разделяет даже тех, кто живет в городах, расположенных по соседству. Лучше всего об этом сказал мой отец, инженер-транспортник, всю жизнь возившийся с трамваями и троллейбусами.

— Там совсем другие люди, сынок, — сказал он мне, когда я усомнился в том, что жители Винницы и Тернополя так сильно отличатся друг от друга.

Ты уверен? — спросил я — Да, наша родная Винница окончательно отошла к Советскому Союзу в 1920-ом, Тернополь — в 1939-ом, но ведь с тех пор прошло столько лет, были репрессии, войны, выселение поляков и немцев, еврейская эмиграция, Украина стала независимой, дикий капитализм…

— Все это ерунда, сынок — люди не одинаковы. Однажды у нас, в Виннице, троллейбус сломался. Дело было поздно вечером, так что отбуксировать его в депо смогли только на следующее утро. И что ты думаешь — за ночь какие-то сволочи вынесли из троллейбуса все, что смогли, даже рукавицы водителя забрали. А через пару недель такая же история была в Тернополе — мне главный инженер местного депо рассказывал. Так чтоб ты знал — за ночь в троллейбусе ничего не пропало, даже мелкие деньги остались на месте. Вот так.

Нашей следующей остановкой был город Ровно, до 1939 года входивший в состав Польши. Я знал стариков, живших здесь до войны: они с удовольствием рассказывали о мирной спокойной жизни и еврейской футбольной команде «Хасмонея». К сожалению, после войны Ровно превратилось в безликий советский областной центр, главной достопримечательностью которого стали воспоминания его жителей. Более того, мои приятели, выросшие в Ровно, категорически не советовали посещать родной город в качестве туриста. Этот совет я помнил и поэтому бывал в Ровно исключительно проездом.

Когда наш автобус прикатил на ровенский автовокзал, все пассажиры уже проснулись и почти в полном составе вышли на перекур. Я тоже вышел, помахал руками, чтобы размяться, и начал изучать окрестности. Система расстановки автобусов напоминала затянувшуюся шахматную партию: небольшая площадка перед угрюмым совковым зданием была хаотично заставлена легкими и тяжелыми автобусами типа «ЛАЗ», «Богдан» и Mercedes, ларьками, пассажирами и баулами двух цыганских семей. Лозунги на окрестных бигбордах были уже другие — если на подъезде к Житомиру красные рожи на бигбордах обещали европейские зарплаты, то здесь их предлагали заменить их национальным реваншем украинского народа.

Вздохнув, я отправился в туалет. Как и в Житомире, он находился в довольно просторном сарае, планировка которого напоминала карту из Counter-Strike. Правда, единственная заложница ждала не освобождения, а денег за право отлить в атмосфере культовой игры.