Такого рода явления нередко приводили к нарушению этимологических связей между словами. Например, глагол спать трудно фонетически увязать в рамках современного русского языка с существительным сон (кроме начального с- у них нет ничего общего). Между тем перед нами — слова общего происхождения; но у глагола съп-aти (сравните: за-сып-ать) синкопировался гласный ъ, а у существительного *съп-н-ъ — согласный п, с последующим переходом гласного ъ в о в ударном положении. В русском языке имеется большое количество слов, этимология которых оказалась затемнённой из-за выпадения звуков, происшедшего в различные исторические эпохи.

Явление, прямо противоположное синкопе, представляет собой вставка так называемого «паразитического» звука в определённых группах согласных. Наглядным примером этого явления могут служить просторечные формы типа ндрав или страм. Правда, написание д и т у данных слов орфографическими нормами не предусмотрено, и сами эти слова в подобной форме не входят в русский литературный язык. Но вот, например, слова из литературного языка — остров и струя — содержат точно такое же «паразитическое» т, как и в слове страм. И только почтенная древность этой вставки в первых двух словах позволяет нам относиться к ней вполне терпимо. О вставном характере т в словах остров и струя свидетельствуют соответствия в родственных языках: литовск. srauja [срауя] ‘струя’, др. — индийск. sra-vati [срáвати] ‘течёт’ и др.

Легко убедиться, что и выпадение того или иного звука в слове, и вставка лишнего звука приводит подчас к существенному изменению фонетического облика слова, а это в свою очередь затрудняет его этимологический анализ.

Ладонь и долонь

В диалектах русского языка на месте нашей литературной ладони можно встретить также, другое слово: долонь. Какое же из этих слов является более древним и как они связаны между собой? Прежде всего, в русском литературном языке имеется устаревшее слово высокого стиля — длань, которое при сопоставлении с долонь явно указывает на старославянский источник. И действительно, в старославянском языке мы находим слово длань, в болгарском и сербском — длан и т. д. Во всех славянских языках, даже в белорусском и украинском, мы встречаем «двойников» нашей долони, а не ладони. Литовское слово delnas [дялнас] ‘ладонь’ окончательно решает вопрос: форма долонь (и длань) древнее, чем ладонь.

Откуда же взялось это последнее, столь привычное для нас слово?

Оказывается, слово ладонь явилось результатом метатезы (перестановки) звуков д и л в слове долонь (→ *лодонь → ладонь — в результате закрепления аканья в безударной позиции).

Метатеза также представляет собой нерегулярное, хотя и довольно распространённое фонетическое явление. Часто оно встречается в заимствованных словах. Объясняется это тем, что заимствованное слово лишается поддержки со стороны однокорневых слов своего родного языка, что способствует меньшей устойчивости слова, перенесённого в чуждую языковую среду. Кроме того, в этом новом языковом окружении могут возникать разного рода ложные ассоциации, приводящие к искажению заимствованного слова.

Вот несколько примеров метатезы в словах иноязычного происхождения (изменение могло в отдельных случаях произойти ещё в языке-посреднике): латинское marmor [мáрмор] → мрамор, немецкое Teller [тéллер] → тарел(ка), латинское florus [флó:рус] → Фрол, латинское silvester [силвéстер] —> Селиверст[123].

Иногда в языке и его диалектах могут параллельно существовать как формы с метатезой, так и без неё: тверёзый и трезвый, суворый (сравните: Суворов) и суровый, ведмедь и медведь. Нередко такой же параллелизм можно отметить, если привлечь материал родственных языков. Сравните, например, русское слово сыворотка и болгарское суроватка. Наше прилагательное сыро-ват(ый) показывает, что метатеза произошла в русском слове.

Некоторые из приведённых примеров с метатезой относятся к сравнительно позднему времени. Однако было бы ошибочным считать, что метатеза не встречалась в более ранние эпохи. Такие параллели, как русское ка-менъ — литовское ak-menį [áкьмени:] (винительный падеж единственного числа) ‘камень’, греческое ak-mōn [áкмо. н] ‘наковальня’, древнеиндийское aš-man [áшман] ‘камень’; русское pa-тай — литовское ar-tojas [артó:яс] ‘пахарь’, русское ра-ло, чешское rá-dlo [рá:дло] — литовское ar-klas [áрклас] ‘соха’ и др. показывают, что в ряде случаев факт метатезы в русском и других славянских языках может быть установлен только с помощью материала родственных индоевропейских языков.

Выше мы уже видели, что именно учёт метатезы у ряда производных глагола *ра-ти (орать) ‘пахать’ позволил объяснить этимологию русского слова ра-мень, которое относится к литовской форме винительного падежа ar-menį [áрьмени:] ‘пашня’ точно так же, как ка-мень относится к ak-menį.

Словообразовательные «рифы»

Очень часто простые имена и глаголы, играющие исключительно важную роль в этимологических исследованиях, исчезают из языка. Их вытесняют более сложные слова, «отягощенные» различными суффиксами, значение которых, однако, оказалось «стертым» по мере развития языка.

Возьмём, например, такую группу русских слов: палка, кольцо, солнце, сердце, улица, овца, палец. Все они исторически представляют собой образования с уменьшительным суффиксом *-k-, который в ряде позиций изменился в — ц-. Но уменьшительное значение этими словами было утрачено. Поэтому каждое из них послужило основой для образований с новыми уменьшительными суффиксами: палка — палочка, кольцо — колечко, солнце — солнышко, сердце — сердечко и т. д.

В то же время мы можем определённо утверждать, что каждое из перечисленных выше слов само когда-то было словом с уменьшительным значением. Об этом свидетельствуют следующие сопоставления: корка — кора, горка — гора, жилка — жила, но: палка — х; словцо — слово, мясцо — мясо, озерцо — озеро, но: кольцо — х; блюдце — блюдо, оконце — окно, но: солнце — х, сердце — х; девица — дева, лужица — лужа, рожица — рожа, но: улица — х; грязца — грязь, пыльца — пыль, рысца — рысь, но: овца — х; хлебец — хлеб, супец — суп, братец — брат, но: палец — х.

Во всех приведённых случаях знаком х отмечено то исчезнувшее простое существительное, которое послужило основой для образования соответствующего уменьшительного слова. Исчезнувшие слова сохранили свои следы или в родственных языках (польское pala [пáла] ‘дубина’, литовское širdis [ширьдúс] ‘сердце’, латышское ovis [óвис] ‘овца’ и др.), или в самом русском языке: солн-о-ворот, пере-ул-ок, серд-о-боль-ный, бес-пал-ый. Именно утрата простых основ в языке привела к тому, что их место заняли производные с уменьшительным суффиксом, но эту уменьшительность мы уже не воспринимаем, ибо нам не с чем эти образования сравнивать. Например, для слова палец у нас нет объекта для сравнения, как в случаях братец — брат или хлебец — хлеб.

Интересно, что подобную же тенденцию вытеснения простых слов их производными с уменьшительным суффиксом мы встречаем во многих языках мира. Например, во французском языке слова со значениями ‘солнце’, ‘ручей’, ‘птица’ и др. восходят к латинским существительным ‘солнышко’, ‘ручеек’, ‘птичка’ и т. п.

Эта особенность, характерная не только для существительных, но также для глаголов и других частей речи, значительно затрудняет этимологический анализ, так как язык часто утрачивает именно те простейшие слова, опора на которые обычно и составляет сущность И главную цель этимологического исследования.