На пике супружеских раздоров в 1603 году король тяжело заболел: приступ болезни, вызванной камнями в почках, заставил его подумать, что пришел его последний час. Врачи прописали тогда Генриху IV полное воздержание, так что королева и фаворитка смогли вести образ жизни, который позволял соблюдать приличия. Тот же Сюлли рассказывает о трогательной заботе королевы, проводившей долгие часы у изголовья больного супруга.
Когда здоровье вернулось, король вновь начал оказывать знаки внимания Генриетте, но та принялась за старое, прибавив к своей обычной наглости еще и участие в заговоре, в результате чего ей пришлось на время удалиться от королевского двора. Едва оказавшись на свободе после казни Бирона, графы д’Овернь и д’Антраг возобновили свою подрывную деятельность. Об их замыслах известно мало, поскольку король распорядился почистить архивы. Их главным козырем, вероятно, было обещание жениться, опрометчиво данное Генрихом IV Генриетте. Их намерения простирались значительно дальше, чем у маршала Бирона: воспользовавшись королевским обещанием, объявить брак Генриха IV с Марией Медичи недействительным и заменить дофина бастардом, сыном Генриетты, которого предполагалось объявить законным наследником короны Франции. Для реализации столь экстравагантной программы намечалось призвать на помощь Испанию, Савойю и Англию. Восстание внутри страны недовольных из обеих конфессий должно было обеспечить успех заговора. Предусматривалось даже физическое устранение короля; дофину тоже готовилась смерть или высылка из страны. Возможно также, что заговорщики рассчитывали на естественную смерть короля, учитывая резкое ухудшение его здоровья.
Тайна раскрылась в апреле 1604 года. У английского шпиона, Томаса Моргана, были найдены доказательства заговора, в который был замешан Николя Лост, собственный секретарь министра иностранных дел Вильруа, поддерживавший связи с Испанией. Участие Генриетты д’Антраг в заговоре не оставляло ни малейших сомнений, и Генрих IV адресовал ей резкие упреки. Однако фаворитка и на сей раз ловко выкрутилась, сумев убедить бессильного перед ее чарами короля в том, что она связалась с испанскими агентами лишь из опасения за свое будущее и будущее своих детей, ибо в случае кончины короля Мария Медичи не пощадила бы их. И Генрих с готовностью проглотил эту ложь. Во избежание крупного скандала, который мог бы замарать двор и королевскую семью, не стали предавать дело огласке. Генрих IV потребовал только возвратить его обязательство жениться на Генриетте д’Антраг, которое после долгих запирательств наконец-то было получено. В результате неоднократных изобличений в заговорах единственным пострадавшим оказался, как уже упоминалось, граф д’Овернь, просидевший 12 лет в Бастилии.
В связи с заговорами Бирона и семейства д’Антраг оказался сильно скомпрометированным старинный товарищ Генриха IV Анри де Ла Тур, виконт де Тюренн, которого женитьба на Шарлотте де Ла Марк сделала наследником суверенного герцогства де Буйон. Документы, найденные у перехваченного курьера, доказывали, что он пытался поднять протестантских князей Германии против Генриха IV и что его агенты пытались организовать восстание протестантов внутри Франции, в частности в Лимузене и Пуату. Надеясь обезоружить суверена чистосердечным признанием, 29 сентября 1605 года он направил ему письмо с уверениями в собственной покорности. Великодушие Генриха IV в отношении герцога Буйонского не распространялось на его сотоварищей: пятеро из них были казнены в Лимузене, а шестой — в Провансе, по обвинению в намерении сдать Марсель испанцам.
Пока шло следствие по делу о заговоре, королева торжествовала, полагая, что одержала победу над соперницей, но это была лишь иллюзия. Король не только тайком навещал Генриетту, но и поселил в Лувре новую фаворитку, Жаклин де Бюэль, которой пожаловал титул графини де Море. Эта мнимая простушка потребовала 30 тысяч ливров, прежде чем уступить натиску короля. Дабы обеспечить ей общественное положение, Генрих IV повторил прием, примененный им в отношении Габриели д’Эстре: мадемуазель де Бюэль была выдана замуж за некоего Арле-Шанваллона, сына бывшего любовника королевы Марго. Вечером дня свадьбы он торжественно был приведен к брачному ложу, после чего супруга незамедлительно отправила его в отведенное для него помещение, а место подле новобрачной занял король. На сей раз Мария Медичи повела себя менее агрессивно, нежели обычно, надеясь, что Жаклин де Бюэль окончательно избавит ее от Генриетты д’Антраг, но опять ошиблась. Король продолжал отношения с Жаклин, не порывая с Генриеттой. Эти две адюльтерные связи не помешали ему завести третью любовную интрижку на стороне: он увлекся Шарлоттой дез Эссар, которая родила ему двоих девочек-близняшек. Но, не довольствуясь этими тремя официальными метрессами, он вступал в многочисленные мимолетные связи, из которых история сохранила два имени: мадам де Сурди, герцогиня де Невер, и мадемуазель Келен, герцогиня де Монпансье.
Как раз в то время вернулась в Париж из своего заточения в Юссоне королева Марго, заслужившая признательность бывшего супруга тем, что своевременно донесла на графа д’Оверня. Она оказывала подобающие знаки уважения Мария Медичи и стала ей доброй компаньонкой. Генрих IV тоже забыл прежние обиды и рассматривал свою первую жену как верную подругу, хотя она, несмотря на возраст и чрезмерную полноту, умудрялась продолжать ставшие для нее обычными любовные похождения, находя себе все более молодых любовников.
Правда, король не мог упрекнуть ее в этом, поскольку у него самого сексуальность приобрела совершенно болезненный характер. Как-то раз, приударив за фрейлиной Марии Медичи, Генрих IV натолкнулся на решительное сопротивление. Дабы спасти свою фрейлину, Мария хотела удалить ее от королевского двора, чем до невозможности раздосадовала супруга. Вне себя от ярости, Генрих IV пригрозил ей, что если она отошлет фрейлину, то он саму ее выдворит из Франции, отошлет назад в Италию «вместе с четой Кончини». Вконец обезумевший от полового бешенства, он, наверное, так и сделал бы, если бы не Сюлли. Министру пришлось вмешаться, дабы спасти от этого «спасителя» Франции интересы королевских детей и самого королевства, которое в случае подобного скандала подверглось бы серьезной угрозе.
Что же касается королевского потомства, то оно получало весьма странное воспитание, поскольку Генрих IV решил воспитывать бастардов вместе с законными детьми, устроив в Лувре своеобразный «детский сад». В нарушение всех правил приличия вместе росли его дети от пяти разных матерей: шесть Марии Медичи, трое Габриели д’Эстре, двое Генриетты д’Антраг, один сын Жаклин де Бюэль и две дочери Шарлотты дез Эссар. Мария Медичи была решительно против того, чтобы ее законные дети воспитывались вместе с «детьми шлюх». Самоуверенная Генриетта д’Антраг, в свою очередь, с присущей ей наглостью заявляла, что не хочет, чтобы ее сын-дофин воспитывался вместе с бастардами «флорентийки». К тому же дети от разных матерей плохо ладили друг с другом. Будущий Людовик XIII считал себя существом высшего порядка, третируя детей Габриели д’Эстре как «собачью породу», а про сына Жаклин де Бюэль говорил такое, что невозможно повторить в приличном обществе (характеристика «он хуже моего г…на» была из числа наиболее невинных). Так в каком же обществе находились сами дети Генриха IV?
Раймон Риттер, специально изучавший частную жизнь этого монарха, в книге «Генрих IV собственной персоной» отмечал, что в его действиях по отношению к своим детям можно выявить такую непристойность, которая, будучи ужасной сама по себе, предстает совершенно возмутительной в поведении отца. Невольно напрашивается вопрос: не являлась ли эта непристойность инстинктивным выходом сексуальной озабоченности стареющего фавна? В сущности, это явление было скорее физиологического, а возможно и патологического свойства, нежели чисто психологического — особенно, если вспомнить пристрастие сладострастного полового разбойника к молоденьким, желательно невинным девушкам, дошедшее до предела на последней стадии его жизненного пути и любовной карьеры.