Если Бирон и предал, в чем народ отнюдь не был убежден, то он не был и единственным виновником. Генриетта д’Антраг и ее родные являлись соучастниками заговора; метресса короля была изменницей не в меньшей мере, чем его старый товарищ по оружию, выбранный в качестве козла отпущения. Тем не менее граф д’Овернь и граф д’Антраг оказались на свободе, что с государственной точки зрения было столь же неразумно, сколь и опасно, однако доводы маркизы де Верней, не допускавшей сластолюбивого короля к своему телу до тех пор, пока ее условие — освобождение обоих графов — не было выполнено, оказались более весомыми.
Частная жизнь короля
Невозможно представить себе Генриха IV сидящим в своем кабинете и обсуждающим с министрами государственные дела. Вопросы политики, финансов и управления нагоняли на него скуку. Государственным делам он предпочитал игры, охоту и любовные похождения. Он полагался на верность и способности своих министров, которые кратко излагали ему суть дела, обычно во время прогулки, там же он принимал и решения.
Больше всего времени он посвящал охоте, предавался этому развлечению, не зная меры, до того, что, возвращаясь, буквально валился с ног. Любил подвижные игры на свежем воздухе, требовавшие ловкости и сноровки. В этом умении он превосходил многих. Не меньше нравились ему и азартные игры — кости и карты. В годы его правления Лувр превратился в настоящий игорный дом. Генрих IV иной раз проигрывал огромные суммы за один вечер, но и не церемонился с теми, кто готов был спускать немалые деньги ради оказанной чести сыграть партию с королем. Праздники и балы при дворе следовали один за другим. Король отдавал предпочтение балам-маскарадам, во время которых под прикрытием маски можно было позволить себе многое. Генрих IV иногда покидал двор, чтобы поучаствовать в народном празднестве. Во время ярмарок в Сен-Жермене он делал так много покупок, что приводил Сюлли в отчаяние, и, не церемонясь, играл в кости с первыми встречными.
Канцлер Юро Филипп де Шеверни в своих «Мемуарах» изобразил семейную жизнь Генриха IV как счастливую и спокойную, что совершенно не соответствовало действительности. Брак Генриха и Марии Медичи представлялся современникам отвратительным, и почти вся вина за это лежала на короле. Мария, дебелая блондинка, очень гордая своим происхождением, не требовала ничего иного, кроме гармоничной жизни со своим супругом. Не получив этого, она, осмеянная (ценителям «тонкого» юмора из окружения Генриха IV и его любовниц в ней казалось смешным все, начиная с ее комплекции и кончая плохим французским языком), искала утешения в своем окружении, привезенном с берегов Арно. Находясь под влиянием Леоноры Галигаи, она подпала также и под влияние ее мужа Кончино Кончини, сомнительной личности, начинавшей в качестве исполнителя женских ролей в театре, а позднее подвизавшейся в качестве крупье в игорном доме. Эта пара, преданная королеве, после смерти Генриха IV в течение семи лет по-хозяйски управляла Францией.
Есть все основания полагать, что дело обстояло бы иначе, если бы Генрих IV был внимательным и степенным супругом, чего королева по праву могла ожидать от пятидесятилетнего человека, который уже с избытком заплатил дань Венере. Но нет: буквально с первых дней супружеской жизни Генрих покинул жену, чтобы отправиться к любовнице и обрюхатить ее. Но и этого мало: когда обе, и жена и любовница, были беременны, Генрих IV пустился в одну из самых некрасивых своих любовных авантюр: он купил за 50 тысяч ливров благосклонность мадемуазель де Ла Бурдезьер, родственницы Габриель д’Эстре, и не постыдился прямо объявить об этой связи и жене, и метрессе. Впрочем, и эта хорошо оплаченная «любовь» не мешала ему заводить мелкие интрижки с фрейлинами королевы.
История с мадемуазель де Ла Бурдезьер получила широкую огласку благодаря главным образом упрекам Сюлли, которого приводила в ярость мысль о том, что придется выплатить из государственной казны столь значительную сумму. Внесли свою лепту и сетования доверенных людей королевы, утверждавших, что «бедняжка» не получает ни гроша из 12 тысяч экю своего пенсиона, тогда как король без счета тратит деньги на любовниц. Казалось, Генрих IV получал удовольствие, давая повод для критики: он похвалялся, что четыре дамы в Париже одновременно беременны благодаря его стараниям, и сокрушался по поводу того, что фрейлина королевы оказалась не девственницей. Когда Мария Медичи выговаривала ему за его любовные похождения, он без стыда ответил ей, что любит ее как свою супругу, а других — ради своего удовольствия.
Когда 27 сентября 1601 года королева рожала дофина, будущего Людовика XIII, король показал себя образцовым супругом, не отходя от жены во время родов и прослезившись от радости, узнав, что родился сын. Но уже 4 ноября того же года этот положительный образ супруга и отца он вчистую смазал, оказав те же самые знаки внимания Генриетте д’Антраг, разрешавшейся от бремени, и точно так же, как при рождении дофина, прослезившись от радости при появлении на свет бастарда. Генрих IV мало заботился о том, что говорят о нем. За неделю до рождения сына Генриетты д’Антраг он писал ей: «Дорогая, моя жена, полагаю, опять беременна. Поторопись же подарить мне сына, чтобы я мог сделать тебе еще дочь». Программа была безупречно выполнена, и во второй раз королева и фаворитка разрешились от бремени с интервалом в два месяца.
Это скандальное поведение Генриха IV не осталось без последствий в период заговора семейства д’Антраг: Генриетта утверждала, что именно она родила дофина, а у «флорентийки» — бастард. К Марии Медичи она относилась теперь с еще большей наглостью и презрением.
Всего за годы супружества у королевской четы родилось шестеро детей, и тем самым Мария с честью выполнила наказ, полученный ею от дяди, великого герцога Тосканского, в момент отъезда из Флоренции: «Постарайся забеременеть». К тому времени еще не изгладилась из памяти долгая бездетность Екатерины Медичи, ставшая для нее источником многочисленных неприятностей и огорчений. Только рождение здорового потомства могло упрочить положение Марии при дворе и завоевать если не любовь, то хотя бы признательность Генриха IV. Вслед за первенцем в 1602 году появилась на свет Елизавета, будущая королева Испании, в 1606-м — Кристина, в будущем герцогиня Савойская, в 1607-м — Николя, умерший в детстве, в 1608-м — Жан Батист (Гастон), будущий герцог Орлеанский, и в 1609 году — Генриетта, будущая королева Англии.
Королева показала себя не слишком изобретательной в своем противоборстве с фавориткой короля — она лишь негодовала и беспрестанно устраивала сцены супружеской ревности. Однажды она чуть было не отвесила беспутному супругу увесистую оплеуху, но присутствовавший при скандале королевской четы Сюлли, который и описал в своих мемуарах эту сцену, вовремя успел перехватить тяжелую руку Марии, предотвратив непоправимое. Монарх, словно нарочно желая обострить конфликт, заявил, покидая королевские апартаменты и отправляясь к своей метрессе, что не вернется в Лувр, если маркиза де Верней не поселится там. Мария отвечала, что не желает иметь ничего общего с королевской шлюхой.
И все же король добился своего, сделав собственную семейную жизнь еще более невыносимой. Проявив невероятную бестактность, он поселил Генриетту в апартаментах, располагавшихся рядом с покоями королевы. В этом могло заключаться большое удобство для Генриха, привыкшего переходить в течение ночи от одной к другой, однако очевидным было и то неудобство, что Мария постоянно злилась на него, поэтому своды Лувра то и дело оглашались криками, которые сопровождали выяснение отношений в благородном семействе. При этом мадам де Верней беспрестанно оскорбляла королеву, бесстыдно заявляя, что если бы на свете была справедливость, то она давно бы уже заняла место этой толстой банкирши. Совершенно порабощенный своей любовницей, Генрих не находил в себе сил что-либо сделать. А та, не любя и не уважая его, обходилась с ним как с существом низшего порядка.