Ища в мирной жизни остроты ощущений, Бирон увлекся азартными играми. Громадные проигрыши часто оставляли его совсем без денег. Генрих IV несколько раз уплатил его долги, но затем счел это чересчур разорительным для государственной казны, и тогда оскорбленный Бирон стал обвинять короля в скупости и неблагодарности. Мало-помалу маршал сошелся с людьми, недовольными королем: герцогами Буйоном, Лa Тремуйлем, Эперноном, графом д’Овернем — бастардом Карла IX и Марии Туше, братом по матери Генриетты д’Антраг, — и отцом фаворитки д’Антрагом. Усиление королевской власти и ослабление могущества сеньоров побудили их организовать заговор, к участию в котором были привлечены герцог Савойи и Филипп III Испанский. Речь шла ни больше ни меньше как о разделе Франции на независимые феодальные владения под сюзеренитетом испанского короля; Испания и Савойя намеревались ввести в страну свои войска. Бирона соблазняли лакомым куском в виде независимого территориального княжества в составе Бургундии, Франш-Конте, Лимузена и Перигора и обещанием выдать за него замуж дочь герцога Савойского. Став суверенным правителем этого государства, маршал Бирон мог бы соперничать с самим королем Франции.

Еще в 1596 году он начал секретные переговоры с Испанией, продолжив их в личных интересах, когда ему было поручено ратифицировать мир, заключенный в 1598 году в Вервене. Похоже, что с этого момента его намерением было добиться от короля предоставления ему суверенного княжества. Кризис достиг пика своей остроты в августе 1600 года, когда между Францией и Савойей началась война. Генрих 1Утогда находился в Гренобле и имел в своем распоряжении всего четыре роты, но к нему отовсюду стекались дворяне, привлеченные возможностью заняться привычным делом, так что вскоре король смог начать боевые действия. Приехал и Бирон, которому Генрих поручил командование одной из армий, подчинив его главнокомандующему герцогу Ледигьеру. Это оскорбило Бирона, но еще больше он был уязвлен, когда, захватив город Бург-ан-Бресс, потребовал от Генриха IV присоединить его к Бургундскому губернаторству и получил отказ. Тогда он по собственной инициативе вступил в переговоры с герцогом Савойским в надежде стать его зятем. Он объявил заговорщикам, что принимает их предложения. Между ними был заключен письменный договор, содержавший в себе взаимные требования и обязательства. С того времени маршал совершенно утратил чувство меры. «Я — король и говорю по-королевски, — порой позволял он себе высказываться в присутствии своих близких. — Как-никак эта шпага возвела Генриха IV на трон!»

Война закончилась в январе 1601 года победой французских войск. Это остудило головы вельмож, принимавших участие в заговоре. Но, несмотря на строгую секретность, соблюдаемую заговорщиками, к Генриху IV все-таки поступило несколько доносов на Бирона. Король ответил доносчикам, что не верит наветам, однако, чтобы рассеять свои подозрения, встретился с маршалом в Лионе и предложил ему совместную прогулку. Оставшись с Бироном наедине, он прямо спросил, что побудило его войти в сношения с неприятелем, и пообещал полное прощение за чистосердечное признание. Смущенный Бирон, застигнутый врасплох, сознался в своей вине, опустив при этом наиболее компрометирующие его подробности. Генрих IV был удовлетворен услышанным и, горячо обняв Бирона, обещал ему полное прощение. Эпернон, которому маршал поведал о своем разговоре с королем, посоветовал заручиться письменным свидетельством о прощении, однако Бирон лишь пренебрежительно ухмыльнулся, заявив, что вполне полагается на королевское слово.

Несостоявшийся заговор мог бы так и остаться тайной, если бы не предательство бургундского дворянина Лафена, посредника в переписке между заговорщиками. Надеясь то ли на королевское помилование, то ли на вознаграждение или, быть может, на то и другое вместе, он решил выдать королю архив заговорщиков. У него хранились многие их письма, но для пущей убедительности Лафен хотел добыть документ, написанный собственной рукой Бирона. Ему удалось обмануть маршала, воспользовавшись его излишней доверчивостью. Бирон, продолжавший переписываться с враждебными Франции державами, хранил у себя план действий заговорщиков, написанный собственной рукой. Лафен предложил ему ради безопасности сжечь оригинал, а переписанные копии спрятать в надежном месте. Получив на это согласие маршала, Лафен в его присутствии переписал документ, а затем сделал вид, что бросает оригинал в камин, тогда как на самом деле в огонь полетела другая бумага. Бирон допустил непростительную ошибку, не уничтожив столь важный документ лично.

Лафен получил аудиенцию у короля и передал ему бумаги заговорщиков, добавив к ним собственные показания. Генрих IV понимал, что это дело нельзя оставить без внимания, поэтому созвал в Фонтенбло тайный совет из ближайших сподвижников — Сюлли, канцлера Вильруа и графа Суассона. Он спросил их о том, какие меры допустимы в отношении заговорщиков, сплошь состоящих из наиболее знатных и влиятельных вельмож королевства. Сюлли и другие министры настаивали на немедленном аресте Бирона и других участников заговора. Выслушав их, король сказал, что хочет дать Бирону шанс раскаяться в своем преступлении, так как он не является зачинщиком измены, а позволил вовлечь себя в заговор из-за своего легкомыслия. Однако бумаги, переданные Лафеном, свидетельствовали о нечестности маршала, умолчавшего в Лионе о многих обстоятельствах.

Король вызвал Бирона в Фонтенбло для объяснений, не скрывая от него, что о нем ходят дурные слухи и что он ждет от него оправданий. Поскольку маршал заставил долго упрашивать себя, король внес ясность: если Бирон не приедет, он сам навестит его. Маршалу пришлось подчиниться. Сюлли в своих мемуарах настаивает на том, что Бирон поехал в Фонтенбло только потому, что еще не был готов к открытому мятежу и боялся отказом от встречи с королем навлечь на себя подозрения. Как бы то ни было, новая встреча короля и маршала состоялась 30 июня 1602 года. Утром, когда король прогуливался по главной аллее парка Фонтенбло, говоря про себя: «Бирон не явится», маршал появился вместе с графом д’Овернем. Он спешился, приветствовал монарха тройным реверансом и был принят по-дружески. Генрих, взяв маршала под руку, повел его по аллеям парка, рассказывая о планах благоустройства дворца и его окрестностей; маршал внимательно слушал и высказывал свои соображения на этот счет. Несколько часов они беседовали о пустяках, Генрих как будто не решался возобновить лионский разговор, быть может, из боязни разочароваться в честности собеседника. Наконец он вскользь упомянул о доносе на Бирона и, как в прошлый раз, пообещал все простить и предать забвению, если маршал добавит кое-какие подробности к тому, что он сказал в Лионе, и покается. Бирон, не знавший об измене Лафена, не понял, что ему протягивают руку помощи, дают последний шанс спасти свою жизнь. Твердым тоном он ответил, что ему не в чем сознаваться, поскольку он не знает за собой никакого преступления. Вместо того чтобы просить прощения, он пустился в препирательства, упрекая короля, что тот не ценит его, и уверяя, что его доблесть находит большее признание за границей, нежели во Франции. Что же касается клеветников, то он намерен отомстить за их гнусную ложь, как только узнает их имена. Король ничего не сказал и расстался с маршалом до вечера.

После обеда Генрих IV удалился в свой кабинет, позвав с собой Сюлли и королеву. Как только они остались втроем, король объявил им, что звание отца своего народа обязывает его всемерно обеспечивать безопасность государства и в данном случае он не видит иной возможности, кроме как арестовать Бирона. Однако воспоминание о лионском разговоре тревожило совесть короля, и после ужина он послал к Бирону Сюлли и графа Суассона, велев им от его имени пообещать маршалу прощение в обмен на его признание. Передав маршалу эти слова короля, граф Суассон добавил: «Так знайте же, сударь, что гнев короля есть предвестник смерти». Бирон отвечал им с еще большей заносчивостью, чем утром реагировал на увещевания короля.