Ты мне говорил, что хорошо бы, пока флот не пришел. Кто знает, может быть, он тогда окажется, как только подступим. Позиция судов на плане в 250 саженях, что далеко для бреши.
Я получил известие из Цареграда, что муфти сменен. Визирь с Капитан-паши содрал несколько мешков на поход себе. Он, хотя и губы кусал с досады, но отдал.
Из Петербурга получил курьера. Государыня опробовала мой план о присоединении польских войск, которые состоять будут из 12 тысяч конницы народовой… Цесарцы от Графа Петра Александровича требуют, чтоб он, перешед Днестр, присоединив их к себе, действовал обще. Он прислал ко мне с казаком, требуя моих мыслей. Я пишу, что это будет очень хорошо».
Точно и обстоятельно главнокомандующий раскрывает перед командующим одной дивизией своей армии перспективы предстоящей кампании. В 1891 году замечательный русский военный историк, генерал-майор Генерального штаба, профессор Дмитрий Федорович Масловский, выпуская первый том «Бумаг князя Г.А. Потемкина», отметил: «Главная идея операционного плана Потемкина резко расходилась с суворовскою с первого же раза. У Суворова была одна частная идея — взять Очаков… Потемкин преследовал ту же цель… но, кроме того, он хотел тем или иным путем получить господство на море».
Турция хорошо подготовилась к войне. Французские корабелы руководили постройкой ее военных кораблей, французские инженеры укрепляли фортеции (в том числе Очаков), французские офицеры учили европейскому строю сухопутные силы. За спиной «партии войны» стояли две ведущие европейские державы — Англия и Пруссия. Швеция имела с Портой союзный договор.
Падение Очакова не вело к немедленному миру, как полагали многие, в том числе в высших сферах Петербурга. Война обещала быть затяжной, поэтому Потемкин не собирался сразу бросать войска на штурм мощной крепости, сберегая офицерский и унтер-офицерский состав армии для формирования новых частей и обучения пополнений.
Турецкий флот на Черном море имел подавляющее численное превосходство, поэтому еще до войны предполагалось послать в Средиземное море российский Балтийский флот. Как мы помним, подобный поход в 1770 году ознаменовался блистательным Чесменским сражением и полным уничтожением флота османов. Замечательный стратег Потемкин рассчитал, что осада Очакова заставит противника поддержать эту приморскую крепость своими кораблями и севастопольская эскадра получит необходимое время для восстановления и усиления.
Была еще одна причина не спешить со штурмом. Австрийский император Иосиф согласно союзному договору с Россией объявил войну Турции. Это стало большим успехом российской дипломатии и лично императрицы Екатерины. Потемкин хотел, чтобы союзники втянулись в боевые действия и отвлекли главные турецкие силы от помощи осажденному Очакову. Все эти расчеты блестяще оправдались.
Получив разъяснения главнокомандующего, Суворов отвечал кратко и точно: «Вашей Светлости милостивое письмо… будучи в отлучке, сего числа удостоился прочесть. За благоволения Ваши, Светлейший Князь, нижайше благодарю; всем жертвую милости Вашей, елико Господь Бог пособит. Повеления Вашей Светлости исполнил. Кавалерия вчера училась лутче. Шлиссельбургский полк хорошо учился».
В тот же день Александр Васильевич обратился с вежливым, но твердым наставлением принцу Нассау: «Слышал я, что Ваши егеря не стреляли боевыми патронами в цель. Не могу сему поверить. Должны же они были сделать хоть несколько выстрелов. Ради Бога, примите меры. Выдайте им скорее на олово за мой счет 50 рублей или больше. Покорно прошу Ваше Высочество, чтобы каждый человек выстрелил в цель до 20 раз… Бог да хранит нас от Академии. Я в сем уверился 1 октября (намек на бездействие херсонской эскадры Мордвинова в день Кинбурнского сражения. — В. Л.).
В моей пехоте каждый имеет при себе по 100 патронов в кожаных мешках, и им запрещено стрелять торопливо, наугад. Ваши имеют по 75, из коих только 40 при них, и хватает им сего запаса частенько не больше чем на полчаса, особливо ежели они себя убедят, что "пуля виноватого найдет". Постарайтесь, чтобы все 75 патронов были при них».
Суворов всерьез готовился к новым боям и требовал от своих подчиненных того же. Императрица Екатерина была против участия в наступившей войне иностранных добровольцев. Исключение делали для высококлассных специалистов — прежде всего инженеров и опытных моряков. 23-летний волонтер-француз граф Роже де Дама сам примчался в Елизаветград, где находилась ставка Потемкина. За него попросил принц Нассау, и главнокомандующий сделал для молодого человека исключение. В благодарность Дама, действуя через своих влиятельных родственников, помог Потемкину заполучить знаменитого французского хирурга Никола Массо, который впоследствии под стенами Очакова оперировал Суворова и Кутузова. Принц Нассау взял графа на свою флотилию. К этим дням относится описание Александра Васильевича, сделанное Дама в своих воспоминаниях, основанных на дневниковых записях:
«30 апреля принц Нассау получил письмо от генерала Суворова, в котором тот просил 2 вооруженных судна для крейсирования у носа Кинбурна и прекращения сообщения между Очаковом и морем. "Вот вам случай, — сказал мне принц Нассау, — в ожидании лучшего. Хотите взять под свою команду 2 маленьких парусно-гребных судна с двумя 12-ти дюймовыми орудиями и 500 стрелков. Отвезите их к генералу Суворову и примите его приказ. Если он не пошлет вас на смерть или не отдаст вас в плен, то даст вам, по крайней мере, возможность к тому…"
Я с восторгом согласился, взошел на борт моей маленькой эскадры и с попутным ветром… прибыл в Кинбурн.
Генерал Суворов спал, когда я пристал, и так как я не мог его видеть и передать имевшееся у меня для него письмо, я тут же велел моим стрелкам высаживаться на берег и разбить палатки на косе. Сам я затворился в своей палатке и спокойно уселся писать, велев сообщить мне, когда проснется генерал…
Я не без волнения размышлял о минуте, когда мне придется представиться ему, и был целиком занят этой мыслью, как вдруг в мою палатку совершенно просто вошел человек в сорочке и спросил меня, кто я такой. Я ответил ему и прибавил, что ожидаю пробуждения генерала Суворова, чтобы отнести ему письмо, данное мне принцем Нассау… "Я очень рад, — ответил он, — познакомить вас с ним. Это я, не правда ли, я держусь без чинов?"
Его манеры меня настолько же удивили, как и его одежда. Увидев, насколько меня смутило его странное появление, он сказал мне: "Оправьтесь и не беспокойтесь. Кому вы писали, когда я вошел?"
Между тем, я заметил, что с генералом в сорочке чувствуешь себя легче, поэтому я ответил ему просто, что пишу сестре и надеюсь, что принцу Нассау на следующий день представится случай послать мое письмо в Елизаветград, откуда оно пойдет по адресу.
"Не принц Нассау, а я отправлю его, — ответил он. — Но я ей тоже напишу". Он взял бумагу и перо, сел на табурет и написал сестре моей письмо в четыре страницы, содержания которого я никогда не узнал, которое она, однако, получила одновременно с моим письмом, не поняв и половины, как она впоследствии мне сказала. Когда мы сделали конверты и запечатали письма, он встал и ушел, унося письма с собою, а я проводил его до дому. Через некоторое время он меня отпустил, сказав, что известит меня завтра о том, что мне делать; предупредил, что всегда обедает в 6 часов и желает, чтобы я нигде больше не обедал, как у него.
Ровно в 6 часов, в тот же вечер, я явился к обеду. "Вы, конечно, ошиблись, monsieur, — сказал мне флигель-адъютант, — Его Превосходительство обедает в 6 часов утра, а теперь он спит". И он указал мне соломенный шалаш на берегу моря — единственную комнату генерала».
С нескрываемой иронией Дама описывает жалкий обед, которым его угостил русский генерал. Но после трапезы французу стало не до шуток — Суворов отвел его на берег моря и сказал: «Видите ли вы одномачтовое судно, пришвартовавшееся к нижней батарее Очакова? Оно ночью пришло из Константинополя, и я желал бы, чтобы вы сегодня ночью обрезали его канат и с частью ваших стрелков взяли его на абордаж. Это был бы очень полезный поступок: во-первых, мы получили бы сведения о турецком флоте, а во-вторых, добыли бы апельсинов, так как я знаю, что оно нагружено ими».