Было ему тогда восемнадцать лет. И лишь в сорок, когда борода его уже седелаи он стал мудрым и великим, он завоевал Париж.

Сестра

В эту минуту его двоюродный брат Конде заявил: — Мы прибыли. — Уже стражакняжеского дворца окружила лошадей и повела их через передний двор. Генрих скузеном поднялись по широкой лестнице, однако Конде пропустил его вперед, аможет быть, сам Генрих обогнал его, взбежав наверх, ибо там ждала его женскаяфигура. «Ты! Только ты!» Бешено застучало его сердце, он не в силах был словавымолвить. Они обнялись, он поцеловал сестру в одну и другую щеку, такие жемокрые от слез, как у него. Брат и сестра не говорили о матери. Вновь и вновьузнавая знакомые черты, каждый из них целовал лицо другого — родное с детства инавеки. Они молчали, а на них смотрели вооруженные слуги, стоявшие у каждойдвери.

Из одной двери, наконец, вышла старая принцесса Конде, обняла Генриха ипрочла молитву. Потом, заметив, что он запылен и устал, приказала принестивина. Генриху не хотелось задерживаться, он спешил в Лувр, чтобы предстатьперед королевой, однако двоюродный брат сказал ему, что ни его дяди кардинала,ни других придворных, встречавших его в предместье, уже нет. Они простились, иих свита разошлась. Но перед тем они настояли, чтобы сопровождавший Генрихабольшой отряд гугенотов был распущен. Королю Наваррскому разрешили иметь присебе только пятьдесят вооруженных дворян, а он привел с собой восемьсот. Кондесказал:

— Ведь с ними можно было захватить Париж. От страха жители позапирались всвоих домах. Была минута, когда двор перед тобой дрожал. О чем же ты думал?

Генрих возразил: — Об этом — нет. Но если бы следовало так поступить, мне бытоже это пришло в голову. А теперь о другом. Я жду не дождусь увидеть королевуФранции.

Его сестричка вполголоса, но решительно попросила его: — Возьми меня ссобой. Я же часть тебя, и нам предназначена одинаковая доля.

— Ну конечно! — воскликнул он. Перед невинной девочкой Екатериной онстарался держаться бодро и уверенно. — Значит, и женюсь не я один. Твой братГенрих раздобудет тебе красивого мужа, сестричка! — Затем обнял ее иубежал.

Королевский замок

А внизу поредевшее войско Генриха, в котором оставалось все же больше сотнивсадников, продолжало толпиться во дворе и на улице. Тридцати из них он поручилохранять сестру. С остальными поехал к замку. Вот, наконец, и мост через реку —«Мост ремесленников», отсюда королевский замок еще кажется новым и роскошным.Однако если пройти улицу под названием «Австрия», то он представится довольножутким сооружением — не то крепость, не то тюрьма, насколько можно судить попервому взгляду, брошенному на эти черные стены, грузные башни, островерхиекрыши, широкие и глубокие рвы с вонючей, застоявшейся водой. У тех, кто хочеттуда войти, невольно сжимается сердце, и особенно трудно тому, кто только чтобыл в широких полях, под высоким небом. Но Генрих хочет войти, чем бы это никончилось: там ждут его приключения. Свободный ум юноши подсказывает ему, чтоволшебством его не возьмешь. Старая ведьма, которая представлялась ему вдетстве такой страшной, все еще сидит, как паук в паутине. Его бедная матьпопалась в нее. Но уж тем зорче будет остерегаться он.

Кони, гремя копытами, вступают на мост. В памяти Генриха быстро проноситсявоспоминание о реке, оставшейся позади, — то последняя радостная картинаширокого мира, светлые облака плывут в небе, вода поблескивает между челнами ссеном, тяжеловозы тащат по берегу грузы под крик и гогот простого люда, которыйни о чем не догадывается.

«Но здесь убили мою мать — убили! здесь!» Им вдруг овладевает ярость. Бурноразрастается, ослепляет. Кто-то трогает его за плечо — один из друзей, и Генрихслышит, как тот говорит: — Они заперли за нами ворота.

Его мысль сразу становится холодной и ясной. Охрана Лувра в самом делепоспешила отрезать Генриха от моста, и его вооруженный отряд не успел проехать.Люди Генриха подняли шум. Он приказал им успокоиться, обрушился на привратникови, конечно, услышал в ответ лишь отговорки: для стольких протестантов-де иместа не хватит!

— Так потеснитесь!

— Да вы не беспокойтесь, господин король Наваррский, в Лувре хватит местадля всех гугенотов, которые войдут в него! Чем больше, тем лучше. — Тутлучники и аркебузиры решительно встали по краям моста и крепко сжали в рукахоружие.

Генрих оглядел своих немногочисленных спутников, затем во главе отрядапроехал еще ровно двадцать футов, как он прикинул на глаз, потом копыта сновазастучали по доскам — это был подъемный мост. А вот и двери — двери Лувра,темные и массивные, меж двух древних башен. И наконец свод, настолько низкий,что всадникам пришлось спешиться и вести лошадей в поводу. Одной рукой онивзялись за уздечку, другая невольно легла на рукоять пистолета, И еще двадцатьфутов отсчитал Генрих, весь охваченный тревожным ожиданием. Так он вошел водвор.

Во дворе была теснота, но, невзирая на множество людей, все выглядело вполнемирно. Здесь были только мужчины — всех сословий, вооруженные и безоружные,предававшиеся самым разнообразным занятиям: придворные спорили или играли вкости, горожане входили и выходили из дверей присутствий, помещавшихся в нижнемэтаже самого старого здания. Прервав свою работу в жарких кухнях, повара ислуги выбегали подышать холодноватым воздухом: на этом дворе людей прохватываладрожь даже в июле. Посередине еще виднелся фундамент разрушенной башни; этобыла самая толстая башня замка, с древних времен громоздилась она здесь, бросаятень на весь двор. Лишь король Франциск, двоюродный дед Генриха, снес ее. Ивсе-таки света было в этом дворе не больше, чем на дне колодца. Он так иназывался: Луврский колодец.

Приезжие затерялись в пестрой толпе. Генрих и его спутники не увидели здесьни одного знакомого лица. Но когда они попытались пробраться со своими лошадьмичерез толпу, королевская стража остановила их.

— Назад, господа! Да, да, без возражений! Вернитесь! Назад, через мост,конюшни снаружи, никаких исключений, особенно для гасконцев, у которых дажеслуг нет.

Вот как их встретили! Генрих не открыл, кто он, запретил говорить иостальным и в ответ только начал потешаться над молодым офицером, начальникомохраны. Это продолжалось до тех пор, пока тот не схватился за шпагу; тогдадолговязый дю Барта обезоружил его и крикнул, пожалуй, слишком громко: — Это жекороль Наваррский!

Вокруг них уже толпился народ; послышался шум и спор, лейтенанта с трудомоттащили от его противника, так как он не желал отпустить гугенота: — Он такойже король Наваррский, как я король Польский. — Наконец кто-то растолкал толпуглазеющих слуг, и Генрих увидел, что это его собственный слуга Арманьяк,которого здесь уже знали. Арманьяку удалось убедить их, что это правда,впрочем, лишь пустив в ход все свое красноречие. Заверения простых людейуспокоили и господ, и все отступили на почтительное расстояние от будущего зятяфранцузского короля… Д’Арманьяк держался рядом со своим господином, а подругую сторону шел молодой офицер, опасавшийся еще каких-либо недоразумений.Когда они очутились, у подножия лестницы, офицер сказал, стараясь оправдатьсвое усердие:

— Еще и месяца нет, как тут вот лежал мой начальник с перерезанным горлом. Амой предшественник, некий господин де Линьероль, упал с лестницы и убилсянасмерть; как это случилось, никто не знает.

Стремясь загладить свою вину, он выдал тайну, прошептав: — А прямо надлестницей-то и живет королева, мадам Екатерина. — Испугавшись этих слов, онвдруг умолк и не сделал дальше ни шагу.

Д’Арманьяк проводил Генриха в его комнату. Этот дворянин, исполнявшийдолжность слуги, опередил своего господина и уже успел все приготовить — дажебак, до половины налитый водой и столь огромный, что, не будучи великаном,король вполне мог сидеть в нем. А какие одежды тут были разложены — молодойсельский государь никогда таких не носил! Сплошь белый шелк, затканныйблистающими узорами, самый красивый свадебный наряд в мире. Генрих догадался,что за его изготовлением наблюдали глаза матери, и его собственные сейчас женаполнились слезами.