В письмах уже Петра Андреевича Вяземского жене в Баден читаем: "Лермонтов имел здесь дуэль, впрочем, без кровопролитных последствий с молодым Барантом (Надинька, не бледней, не с Проспером). Причина тому бабьи сплетни и глупое ребяческое, а между тем довольно нахальное волокитство петербургское. Тут замешана моя приятельница или екс-приятельница Бахерахт". Спустя несколько дней продолжение: "Об истории дуэли много толков, но все не доберешься толку, не знаешь, что было причиной ссоры. Теперь многие утверждают, что Бахерахтша тут ни в чем не виновата. Она, говорят, очень печальна и в ужасном положении, зная, что имя ее у всех на языке. Кажется, они скоро едут обратно в Гамбург, не дожидаясь навигации. Петербург удивительно опасное и скользкое место".
"Жаль бедной Бахерахтши! В Гамбурге она не уживется, а Петербург надолго не для нея", — добавляет в своем письме П. А. Вяземскому А. И. Тургенев 28 марта. Доказательством того, что эта первая дуэль не была политически спровоцирована ни одной, ни другой стороной, служат и письма секретаря французского посольства барона д’Андрэ своему послу 28 марта 1840 года: "Я не могу выразить, до какой степени второе письмо меня огорчило. Моя первая мысль была о Вас и о г-же Барант. Потом я очень сожалел, что покинул Вас на восемь дней раньше срока; мне казалось, что я мог бы избавить Вас от того, что случилось. Ко времени моего отъезда они уже были в очень натянутых отношениях. Я несколько раз уговаривал Эрнеста сделать над собой небольшое усилие, чтобы не придавать слишком большого значения не вполне культурным манерам г-на Лермонтова, которого он видел слишком часто. Я очень не любил известную даму, находя ее большой кокеткой; теперь я питаю к ней нечто вроде отвращения. Я полагаю, может быть, совсем ошибочно, что при некоторой доле ума она могла бы не допустить того, что произошло. Но, в конце концов, дело, которое могло бы кончиться столь несчастливо, не имеет других последствий, кроме доставленных Вам мимолетного огорчения и больших забот…"
Тереза фон Бахерахт после серии шумных скандалов, связанных с ней, из России уехала, а вот дуэльный след за ней остался. Многие "понаехавшие" из Европ французы, немцы, англичане и впрямь вели себя даже в светском обществе вызывающе, доказывая свое превосходство. Казалось бы, только что русские и австрияков с пруссаками били, и французов хваленых били, но почему-то в самой же России те же русские аристократы нередко прогибались перед приезжими иностранцами. Но — не Лермонтов. У него и самого шотландской крови хватало.
Впрочем, Тереза фон Бахерахт и за границей продолжала свою бурную любвеобильную жизнь. Меняла мужей, любовников, писала романы на немецком языке в духе Жорж Санд. Была эксцентрична и в любви, и в ненависти. Закончила свою жизнь на острове Ява.
Когда 16 февраля 1840 года Эрнест де Барант на балу у графини Лаваль заявил Михаилу Лермонтову, что тот якобы говорил о нем обидные слова у известной особы, Лермонтов ответил, что никогда и нигде он Баранта не оскорблял. Как пишет П. А. Висковатый, молодой Барант не удовлетворился оправданием Лермонтова и указал ему, что "…если всё переданное мне справедливо, то вы поступили дурно". Лермонтов резко ответил: "Ни советов, ни выговоров не принимаю и нахожу ваше поведение смешным и дерзким". На это де Барант вызывающе заявил: "Если б я был в своем отечестве, то знал бы как кончить дело". Конечно, Лермонтов не мог не ответить и сказал следующее: "Поверьте, что в России следуют правилам чести так же строго, как и везде, и мы, русские, не меньше других позволяем оскорблять себя безнаказанно"…
Эрнест де Барант прекрасно знал, что в России дуэли запрещены. Николай I ненавидел дуэли и строжайше наказывал за них. (И правильно делал, столько замечательных людей в России было убито.) К тому же в России принято было стреляться на пистолетах, в отличие от всей Европы, где предпочитали шпаги и до первого ранения. И потому там смертных случаев было крайне немного. Совсем другое дело — пистолеты. Русские, как всегда, доходили до крайних мер в любых увлечениях. Барант был уверен, что Лермонтов откажется от дуэли. Он сделал вызов, поэт его принял. И более ужесточил, после предложенной первой схватки на шпагах он решил продолжить дуэль на пистолетах, по-русскому. Барант не посмел отказаться.
Почему я так презрительно пишу об Эрнесте де Баранте, да потому что все последуэльные события доказали его трусость. Мало того что он отказался от повторной дуэли, сочтя себя вполне удовлетворенным, но и в будущем он уже из Европы боялся приехать в Россию, ибо предполагал, что Лермонтов вновь пожелает встретиться с ним. Мать Эрнеста всё время давила на мужа, а посол — на Нессельроде и Бенкендорфа, добиваясь того, чтобы Михаил Лермонтов никогда не возвращался в Петербург. Боялись за своего сыночка. Будто это не он вызвал 16 февраля 1840 года на дуэль нашего поэта. Позже в разговоре с Белинским поэт назовет Баранта "салонным Хлестаковым", так оно и было.
Дуэль состоялась днем 18 февраля всё на той же самой Черной речке, где и был убит Пушкин. Сначала по-французски помахались на шпагах. Поражаюсь отчаянности Лермонтова. Поначалу его секундант Алексей Столыпин (Монго) объяснил секунданту Баранта, недавно приехавшему в Россию виконту Раулю де Англе, что в России на шпагах не дерутся, в России у офицеров на вооружении сабли, и предложил сражаться на саблях, француз заупрямился, а Лермонтов, малознакомый с таким оружием, спокойно согласился. Шпаги, так шпаги.
При взаимных ударах Барант, к счастью, поскользнулся и шпага лишь процарапала грудь Лермонтова, а шпага Лермонтова ударилась о рукоять барантовской шпаги и острие сломалось.
Взялись за пистолеты. Лермонтов всё медлил, Барант выстрелил и промахнулся. После этого Лермонтов выстрелил в сторону. Противники пожали друг другу руки и разъехались. Что мешало Лермонтову, прекрасному стрелку, пристрелить обнаглевшего француза? И его же до сих пор многие литераторы обвиняют в излишней жестокости и равнодушии к людям.
Алексей Столыпин, который был секундантом на стороне М. Ю. Лермонтова, показал на суде: "Дуэль состоялась 18 февраля 1840 года. Она сначала должна была происходить на шпагах до первой крови, а потом на пистолетах; на шпагах кончилась небольшой раной, полученной поручиком Лермонтовым в правый бок, и тем, что конец шпаги был сломан; после чего продолжалась она на пистолетах; поставили их на 20 шагов, стрелять они должны были вместе, по счету раз — приготовиться, два — целить, три — выстрелить. По счету два Лермонтов остался с поднятым пистолетом и спустил его по счету три. Барон де Барант целил по счету два… Направление пистолета поручика Лермонтова при выстреле не могу определить, но могу только сказать, что он не целил в барона де Баранта, а выстрелил с руки. Барон де Барант, как я уже сказал, целил по слову два и выстрелил по слову три".
Этой дуэли уже в наши дни еще один замечательный русский поэт Николай Рубцов посвятил стихотворение "Дуэль" (1964):
Один из видных царедворцев М. А. Корф писал в своем дневнике 21 марта 1840 года: "На днях был здесь дуэль довольно примечательный по участникам. Несколько лет тому назад молоденькая и хорошенькая Штеричева, жившая круглою сиротою у своей бабки, вышла замуж за молодого офицера кн. Щербатова, но он спустя менее года умер, и молодая вдова осталась одна с сыном, родившимся уже через несколько дней после смерти отца. По прошествии траурного срока она, натурально, стала являться в свете, и столь же натурально, что нашлись тотчас и претенденты на ее руку, и просто молодые люди, за нею ухаживавшие. В числе первых был гусарский офицер Лермонтов — едва ли не лучший из теперешних наших поэтов; в числе последних, — сын французского посла Баранта, недавно сюда приехавший для определения в секретари здешней миссии. Но этот ветреный француз вместе с тем приволачивался за живущей здесь уже более года женою консула нашего в Гамбурге Бахерахт — известною кокеткою и даже, по общим слухам, — femme galante. В припадке ревности она как-то успела поссорить Баранта с Лермонтовым, и дело кончилось вызовом… все это было ведено в такой тайне, что несколько недель оставалось скрытым и от публики и от правительства, пока сам Лермонтов как-то не проговорился, и дело дошло до государя. Теперь он под военным судом, а Баранту-сыну, вероятно, придется возвращаться восвояси. Щербатова уехала в Москву, а между тем ее ребенок, остававшийся здесь у бабушки, — умер, что, вероятно, охладит многих из претендентов на ее руку: ибо у нее ничего нет и все состояние было мужнино, перешедшее к сыну, со смертию которого возвращается опять в род отца…"