Так о чем же повествует этот роман? Как всегда бывает у Лермонтова, не сохранилось ни одной рукописи "Бэлы". Так и осталась эта повесть самой загадочной частью романа, которую трактуют, кто как хочет. Но, к счастью, сохранилась тетрадь, где есть рукописные тексты "Максима Максимыча", "Фаталиста" и "Княжны Мери", в которой всё написано рукой поэта, за исключением отрывка в "Княжне Мери", написанного рукой А. П. Шан-Гирея. На обложке рукой Лермонтова написано первое заглавие романа: "Один из героев начала века". По всей вероятности, это первоначальный текст. С. А. Раевский в письме А. П. Шан-Гирею 8 мая 1860 года, между прочим, отмечал: "Мишель почти всегда писал без поправок". В эту тетрадь вклеен автограф Предисловия к "Журналу Печорина". Хранятся в РНБ и черновой автограф Предисловия к роману в альбоме Лермонтова 1840–1841 годов (карандашом), и авторизованная копия "Тамани", написанная А. П. Шан-Гиреем с пометками Лермонтова [50]. Вот, собственно, и весь рукописный фонд к роману. Не лучше обстоят дела и с автографами его стихов.

Замысел романа, скорее всего, возник летом 1837 года на Кавказе. Но уже основная работа над романом шла в Петербурге с 1838 по 1840 год. Когда и какая повесть была написана раньше, какая позже, тоже неизвестно. И как дружно многие знакомые уничтожили все хранившиеся у них рукописные материалы, которые могли бы хоть подсказать историю создания романа. Вряд ли уже новые материалы когда-нибудь и появятся.

Известный русский литературовед Б. М. Эйхенбаум заметил, что в начале "Максима Максимыча" сказано — "Бэла" была начата во время остановки во Владикавказе: "Мне объявили, что я должен прожить тут еще три дня… и я, для развлечения, вздумал записывать рассказ Максима Максимыча о Бэле, не воображая, что он будет первым звеном длинной цепи повестей…" Из этих слов видно, что во время работы над "Максимом Максимычем" "цепь повестей" уже определилась. Одновременно с предисловием ко всему роману, включенным во второе издание, весной 1841 года Лермонтов написал для сборника А. П. Башуцкого "Наши, списанные с натуры русскими" очерк "Кавказец", завершающий так приглянувшийся Николаю I образ Максима Максимыча, но цензуру почему-то этот очерк не прошел. Может, надо было как-то переслать очерк самому императору?

Позже, после наброска повести "Штосс", Михаил Лермонтов задумал целых три исторических романа. Планы у писателя были громадные, так что ни о каком самоубийстве он не помышлял. Не сбылось.

Белинский писал об этом последнем большом эпическом замысле Лермонтова в статье, посвященной второму изданию "Героя нашего времени": "…пылкая молодость, жадная впечатлений бытия, самый род жизни, — отвлекали его от мирных кабинетных занятий, от уединенной думы, столь любезной музам; но уже кипучая натура начала устаиваться, в душе пробуждалась жажда труда и деятельности, а орлиный взор спокойнее стал вглядываться вглубь жизни. Уже затевал он в уме, утомленном суетою жизни, создания зрелые; он сам говорил нам, что замыслил написать романическую трилогию, три романа из трех эпох жизни русского общества (века Екатерины II, Александра I и настоящего времени), имеющие между собою связь и некоторое единство, по примеру куперовской тетралогии, начинающейся "Последним из могикан", продолжающейся "Путеводителем в пустыне" и "Пионерами" и оканчивающейся "Степями"…"

Как считают ученые, замысел первого романа, скорее всего, был связан с Пугачевским восстанием, может быть, с завершением начатого "Вадима". Второй роман — "из времен смертельного боя двух великих наций, с завязкою в Петербурге, действиями в сердце России и под Парижем и развязкой в Вене". Третий роман — "из Кавказской жизни, с Тифлисом при Ермолове, его диктатурой и кровавым усмирением Кавказа, Персидской войной и катастрофой, среди которой погиб Грибоедов в Тегеране".

Может быть, он вернулся бы и к "Герою нашего времени". Пишет же предполагаемый путешествующий офицер, которому попали в руки тетради Печорина:

"Я поместил в этой книге только то, что относилось к пребыванию Печорина на Кавказе; в моих руках осталась еще толстая тетрадь, где он рассказывает всю жизнь свою. Когда-нибудь и она явится на суд света; но теперь я не смею взять на себя эту ответственность по многим важным причинам.

Может быть, некоторые читатели захотят узнать мое мнение о характере Печорина? — Мой ответ — заглавие этой книги. "Да это злая ирония!" — скажут они. Не знаю".

Вместо Лермонтова уже о Печорине стал размышлять его самый искренний и верный критик Виссарион Белинский, за что ему честь и хвала. "В основной идее романа г. Лермонтова лежит важный современный вопрос о внутреннем человеке, вопрос, на который откликнутся все, и потому роман должен возбудить всеобщее внимание, весь интерес нашей публики. Глубокое чувство действительности, верный инстинкт истины, простота, художественная обрисовка характеров, богатство содержания, неотразимая прелесть изложения, поэтический язык, глубокое знание человеческого сердца и современного общества, широта и смелость кисти, сила и могущество духа, роскошная фантазия, неисчерпаемое обилие эстетической жизни, самобытность и оригинальность — вот качества этого произведения, представляющего собою совершенно новый мир искусства…"

Лермонтов использовал в своем новаторском и по сию пору романе такие жанры, как путевой очерк, дорожный рассказ, светская повесть, кавказская новелла, добавив еще и психологический рассказ-эссе, и мистическую новеллу… и смело соединил всё свое варево в единый роман. Это уже было подлинным новшеством.

По словам Николая Михайловича Сатина (товарища Лермонтова по Московскому университетскому пансиону), будущие герои романа: княжна Мери, Грушницкий и доктор Вернер были списаны с оригиналов как раз в этом году. "…Он писал тогда свою "Княжну Мери" и зорко наблюдал за встречающимися ему личностями. Те, которые были в 1837 году в Пятигорске, вероятно, давно узнали и княжну Мери, и Грушницкого, и в особенности милого, умного и оригинального доктора Майера", — пишет Сатин в своем труде "Отрывки из воспоминаний".

Хронология написания повестей не установлена точно, но предполагается, что ранее других (осенью 1837 года) написана "Тамань", затем "Фаталист", "Бэла", "Максим Максимыч". Такую последовательность предложил Б. М. Эйхенбаум.

Как все помнят, начинается роман повестью "Бэла", может быть, самой загадочной повестью из всего цикла. В младшую дочь кавказского князька влюбляется Печорин. Он легко уговаривает брата Бэлы Азамата выкрасть для него сестру взамен на коня, которого Печорин в свою очередь выкрадет у абрека Казбича. Казбич в отместку убивает отца Бэлы, Азамат исчезает вместе со своим конем вовсе. Некое равновесие разрушено, между горцами и казаками, между самими офицерами, между самими абреками. В конце концов гибнет и Бэла, скрывается в горах Казбич. К тому же за четыре месяца совместной жизни Бэла изрядно надоела и самому Печорину. Дочь гор Бэла… Она влюбилась в Печорина. Ее, как дочку, лелеет Максим Максимыч. Но они оба в равной степени не нужны Печорину.

Вслед за "Бэлой" следует как бы проходная повесть "Максим Максимыч", где появляется на сцене и сам герой Григорий Александрович Печорин. Мельком поздоровавшись с ждавшим его всю ночь Максимом Максимычем, Печорин уезжает в Персию. В гневе старик оставляет все тетради с записями Печорина проезжавшему офицеру, от лица которого и идет повествование.

Затем идут уже тетради Печорина, написанные им самим. Сначала Предисловие к "Журналу Печорина", следом "Тамань", "Княжна Мери" и "Фаталист".