Из единственного открытого глаза Пашки тоже потянулась слеза. Он с трудом сел и потряс за колено старшего.

— Не плачь, Кеш, поделом мне... Запутался я, Кеха... Пропал я,— он дернулся разбитым лицом и скривился от боли.— Не жилец я теперь.

Корнилыч выпрямился. Слезы у него разом высохли. Он вытер ладонью лицо и затеребил Пашку.

— Запутали, говори кто?

Но Пашка мотал головой и молчал, облизывая разбитые губы.

— Я понял! Это Хорь, он один мог! Так? Он карабин велел тебе выкрасть?

Пашка стрельнул в брата взглядом и отвернулся.

— Ясно,—сказал Корнилыч.— Только зачем, не пойму. Уходить, чо ли, из партии собрались?

Пашка дрогнул плечом, и Корнилыч понял: угадал.

— А чо уходить им? Ишачить не охота? Так идти тайгой — работа похлеще. Да и что уходить нормальным людям?

Он смотрел в разбитое лицо Пашки, а тот отводил, прятал взгляд.

— Стой,— сказал Корнилыч, осененный догадкой.— Санька говорил, чо рацию ему нарочно разбили. Чо не от дерева, однако, лампы побились, а кто-то потом хватил. Стоп! А когда первый раз лошадь упала, с ней этот их Глист был. Ни одна лошадь не упала, а та, что с рацией, в пропасть сорвалась... Это чо выходит? — Он не отрываясь, смотрел на Пашку, а тот, оцепенев, слушал брата.— Я принял этих людей в партию, а кто за них просил? Братка родной просил. А почему он просил за них, однако?—спрашивал Корнилыч, наливаясь злобой.— Знал, видно, зачем. Кто эти четверо, шпионы?— тряхнул он Пашку за шиворот.— Ну! Говори сейчас, потом хуже будет!

Пашка отвел глаза.

— Зачем им надо было рацию разбить? Кому продался, говори, последний шанс тебе даю.

— Какие шпионы? — пробормотал Пашка.— Из лагеря... Блатные...

— Беглые?

Пашка молчал. Корнилыч встал. Ярость раскалила его, сердце бухало, как на фронте, когда надо было подниматься в атаку.

— Сиди тут,— сказал он, накидывая на плечо карабин.— Сиди и жди!

Завхоз бегом поднялся в голец, открыл полог палатки канавщиков и вошел в нее. В углу кто-то тяжело храпел. Голова с челкой поднялась, зевнула и опять скрылась во вкладыше. «Лепехин,— отметил Корнилыч.— Дойдет черед и до этого. Главное:—Хорь». Тот спал у самой стенки палатки. Едва Корнилыч склонился над ним, как он открыл глаза, спросил:

— Чего бродишь, завхоз?

— А то,— сказал сквозь зубы Корнилыч, сдерживая ненависть.— Вылезай. Разговор есть.

Хорь смотрел куда-то за плечо завхоза. Тот оглянулся, увидел, что Лепехин сел в своем спальнике.

— Ты спи!—сказал ему Корнилыч.— Рано еще.

Лепехин посмотрел на Хоря, тут же упал в спальник и затих.

Хорь встал и быстро оделся.

— К чему столько спеху? — спросил он.— Пожар, что ли?

— Считай — пожар! — сказал Корнилыч, выходя вслед-за Хорем из палатки.— Айда во-он туда на верхотуру, там поговорим.

Ему почудился какой-то шорох сзади. Он оглянулся: никого не было.

— На верхотуру, так на верхотуру,— сказал Хорь.— Мне хоть где. Вооружился-то до зубов! На медведя, что ли?

— Считай — на медведя,— сказал Корнилыч, и они зашагали наверх.

— Давай тут толковать,— сказал Хорь и встал под березой.— Некому нас тут подслушать.— Он всматривался во что-то позади завхоза. Корнилыч скинул с плеча карабин.

— За то, что гнидой живешь, вражина,— сказал завхоз,— за то, что Пашку мово гадом сделал, поставлю я на жизни твоей точку.

В тот же миг морщинистое лицо Хоря вспыхнуло радостью. Корнилыч оглянулся, и тут же рухнул от страшного удара по голове.

Ему показалось, что на него обрушилось дерево. На самом деле он лежал с расколотым черепом, а над ним с кайлом в руке стоял Лепехин.

ХОРЬ

— Готов,— сказал Лепехин, наклоняясь над завхозом и выкручивая карабин из мертвых рук.— А кабы не поспел— кранты тебе. Хорь.

— Молоток,— сказал Хорь, утирая крупный пот на лбу.— В самое время. Видал, что фраер хотел? Дух из меня вышибить.

— Пашка прослюнил, сука! — сказал Лепехин.— Пришить надо.

— Суке — сучья и смерть,— подтвердил Хорь, все еще тяжело дыша.— Что делать будем?

— Карабин есть,— сказал Лепехин.— Кончаем всех, и ходу — к Охотке. У Порхова с Альбиной два карабина и винт. Их надо первыми брать.

Хорь встал, посмотрел на небо. Там медленно растекалась заря.

— Часов пять,— определил он.— Время есть, пошли.

Они зашагали между лиственницами и кустами стланника вниз.

— Нам бы до Охотки добраться,— размышлял Хорь,— там столько машин, затеряемся. Дальше можно по тракту. На Иркутск или к Хабаровску.

— Че-го? — сказал Лепехин, рывком останавливая его.— Эт-ты как же надумал? А меня спросил? В Китай пойдем.

— В Ки-та-ай? — изумленно переспросил Хорь,— Я по-китайски ни бум-бум, заблужусь еще.

— Зачем тогда на Охотку повертывать? — спросил Лепехин,— Я и думал: ты со мной.

— Нет, кореш,— замотал головой Хорь,— до Охотки нам на пару надо, а уж дальше у каждого своя дорога.

Лепехин долго оглядывал ближние сосны, потом сказал:

— Лады. Мне-то что! Твое дело. Пымают, все одно —хана. А я в Китай.

— Как знаешь,— сказал Хорь.— Как приходим, я в нашу палатку, а ты на стрёме. Подымаем своих и берем начальство.

Они спустились к самому ручью и, прячась за деревьями, вышли к табору. Хорь подождал, пока Лепехин, мягко ступая, станет за палаткой Порхова, и нырнул в общую. Алеха-возчик уже вставал, натягивал сапоги, давя на лице мошку. Хорь растормошил Амети-стова и Глиста, шепнул им, чтобы выходили.

— Чо в такую рань шасташь? — спросил Чалдон.— Не на охоту, паря?

— На охоту,— буркнул Хорь и выскочил из палатки.

Через минуту вышли Глист и Аметистов, которого приятели за красоту звали Актером.

— Выйдет Алеха, за ним,— приказал шепотом Хорь.— Никуда от него. Мы начали.

Он прошел до палатки Порхова, ощупал тесемки полога. Они были развязаны. Оглянулся. Насупленный Лепехин ждал позади, держа карабин на изготовку. Хорь откинул полог и вошел. В отверстие для трубы струился свет. Один спальник лежал у стенки палатки, в другом кто-то спал. Хорь огляделся. Карабин стоял в углу, прогибая своим весом парусину. Он, неслышно ступая, подскочил к нему и, схватив, показал Лепехину. Тот недоумевающе пялился на второй спальник. Кого-то одного не было. Лепехин шагнул к сложенной на чурбаке одежде, разворошил ее. К ремню была подвешена кобура. Лепехин открыл ее и вынул «ТТ». В это время спальник заколыхался, и Альбина вынырнула из вкладыша. Черные волосы сбились у нее на лбу, она отвела их.

— Что случилось?—спросила она.— Где Порхов?

— Это мы у вас спросим, где он,— сказал Лепехин, подходя вплотную к спальнику и глядя на нее сверху.

— Что такое? — с неуместной надменностью спросила она,— Что вы тут делаете, Лепехин?

Она села, придерживая на плечах вкладыш.

— Кто разрешил вам брать оружие?

— Ты, девка, не пыжься,— сказал ей Хорь, направляясь к выходу.— Скидывай портки, власть переменилась!

Лепехин, стоя над женщиной, медленно и жестоко улыбался, растягивая толстые губы.

— Что, Альбина Казимировна,— сказал он,— непонятно? Погоди, то ли еще будет?

Женщина смотрела снизу, оцепенев.

— Лепехин!.— позвал Хорь. Тот выскочил из палатки. Перед дымокуром сидел на корточках Алеха-возчик, раздувал дымок, над ним стояли Глист, Актер и Хорь. У Актера в руках , был пистолет. Хорь держал карабин. Лепехин подошел.

— И гляди,— говорил Хорь своим тихим голосом.— Крикнешь — считай, нету тебя на свете.

— Не пужай,— сказал Алеха-возчик, вставая.— Пужаные мы.— Он шагнул было к палатке, но дорогу ему загородил Актер.

— Ты уж с нами побудь,—посоветовал он, играя пистолетом,— а то как бы чего не вышло.

Послышался конский топот. Все обернулись к гольцу. Сверху галопом шел вороной. На нем высилась фигура начальника.

— Вот будет потеха!—захохотал Актер. Он оттянул предохранитель и дослал патрон в ствол.

Порхов спрыгнул с коня, бросил повод и вдруг увидел винтовки в руках Лепехина и Хоря, пистолет у Актера.