Новая проблема озадачила меня и не давала покоя. Как могло случиться, что уже столько лет с Виктора не снято клеймо позора, если я видела, что зло исходит от Джона? Виктор Таунсенд был хорошим, добрым и уважаемым человеком, который посвятил себя облегчению страданий людей и всю жизнь любил только одну женщину. Как могло случиться, что он, мученик, и Джон, пьяница и азартный игрок, поменялись ролями?

В комнате становилось жарко. Раздраженная, я встала и выключила газовый обогреватель, затем наклонилась, чтобы почесать ноги, которые шелушились в местах ожога, и услышала звуки пианино. Снова играли «К Элизе». Часы на каминной полке остановились, вернулось прошлое.

Я медленно и осторожно передвигалась по комнате, пытаясь определить, откуда доносится музыка. Приблизившись к стене, отделявшей меня от малой гостиной, я услышала, что пианино зазвучало громче. Музыка доносилась из малой гостиной.

Путь в нее лежал через мрачный коридор. К моему удивлению, дверь в гостиную оказалась чуть приоткрытой. Внутри горел свет.

Не без волнения я толкнула дверь, просунула голову в образовавшийся проем и обнаружила, что на другой стороне находится неизвестная мне комната.

Шумно горевший огонь освещал яркие обитые бархатом кресла, столы из папье-маше, диван, набитый конским волосом, статуэтки, стеклянные коробки, лиственные растения в горшках, теснившиеся на стенах фотографии.

Посреди потолка, к моему удивлению, горел электрический свет. Мой слух услаждали звуки музыки. Справа у стены стоял инструмент. Я сделала вдох и задержала дыхание.

Мой прадед в красивом темно-бордовом сюртуке, черных брюках, белой крахмальной рубашке и черном широком галстуке сидел за пианино и играл «К Элизе». Длинные волнистые волосы падали на лоб. По лицу Виктора было видно, что он глубоко погружен в музыку. Дженнифер, сидевшая перед огнем в длинном атласном платье, с восторгом и любовью смотрела на него. Наверно, я выглядела так же, поскольку почувствовала чары Виктора. Его мастерство поразило меня. Я застыла в дверях, раздираемая двумя желаниями — хотелось, чтобы эта музыка звучала вечно, и столь же сильно хотелось, чтобы он перестал играть и заговорил с нами.

Виктор действительно перестал играть, но лишь для того, чтобы некоторое время посидеть, глядя на клавиши, будто ему понадобилась передышка, чтобы вернуться к действительности. Виктор излил свою душу в музыке Бетховена, а теперь ему надо было укротить ее. Дженнифер тоже сидела в ожидании, переживая только что сыгранную мелодию, не шевелясь и не желая, чтобы это мгновение исчезло. Я почувствовала, как ее восторг заполняет всю комнату.

— Ты можешь сыграть еще раз? — наконец спросила она.

Виктор обернулся и опустил руки на колени.

— У меня осталось мало времени. Скоро все вернутся домой.

— Они будут в восторге от твоей игры.

Виктор покачал головой.

— Дженни, они не должны видеть нас одних, иначе поверят тому, чего опасаются в своих сердцах, и увидят в нашем поведении то, чего на самом деле не было. — Его лицо помрачнело. — Или никогда не будет.

— Пожалуйста, сядь рядом со мной.

Виктор поднялся, заполняя собой маленькую комнатку, большими шагами подошел к креслу, находившемуся рядом с Дженнифер, сел и вытянул ноги. Он положил одну ступню на другую, его ботинки засверкали при огне камина.

— Мать обвиняла меня в том, что я неблагоразумен, — сказал он. — Как это смешно, если учесть, что мы даже руки друг другу еще не пожали.

— Виктор, не обижайся на нее.

— Как же я могу не обижаться? Приходить сюда каждое воскресенье, сидеть с тобой в одной комнате и делать вид, что я не думаю о том, о чем в действительности думаю? Дженни, ты, похоже, довольна только тем, что мы сидим вместе. Но я не доволен. Как жестока может быть судьба. — Он сухо рассмеялся. — А какие злые шутки она с нами разыгрывает! Если бы только я тогда сказал тебе, что вернусь в Уоррингтон. Тогда ты бы не стала спешить и не вышла замуж за Джона, а сейчас была бы женой самого известного в городе врача! Но ты замужем за мужчиной, который целыми днями пропадает на ипподроме, а вечерами — в пивной.

— Не надо, Виктор, — тихо сказала она.

— Думаю, Джону следует отказаться от своих пороков и навести порядок в своих делах. Сейчас он скрывается от кредиторов, но пройдет немного времени, и те доберутся до него. Вчера он занимал деньги, чтобы сегодня вернуть долг Сирилу Пасвотеру, а на прошлой неделе занимал, чтобы расплатиться с Альфредом Греем. Как долго он сможет так продолжать? Он не хочет брать у меня денег и продолжает опасную игру, чтобы облагодетельствовать одного за счет другого. Джон должен вести себя как подобает мужчине, встретиться с кредиторами и договориться с ними. И в то же время положить конец этим азартным играм.

— Виктор, тебе легко говорить, но Джон видит все совсем по-иному. Джон каждый день надеется, что, если хоть раз выиграет, расплатится со всеми и купит для нас дом.

— И каждый день все больше влезает в долги. Дженнифер, стоит ли копать одну яму, чтобы зарыть другую! Если бы от меня зависело…

— Но это от тебя не зависит. Джон сам себе хозяин, и, возможно, он не обладает столькими достоинствами, но у него есть чувство гордости. Виктор, ты не должен вмешиваться…

— Если бы он не приходился тебе мужем, мне было бы все равно. Но он твой муж и этим губит твою жизнь! Только ради тебя, Дженни, я хочу, чтобы Джон выпутался из этой ситуации.

— Тогда ради меня оставь его в покое. Джон сам должен найти выход.

— Его надо встряхнуть, заставить…

— Виктор…

Он взглянул на Дженнифер, от злости борозда меж бровей углубилась. Виктора трудно было укротить. Дело было не только в брате и женщине, которую он любил, но и в повороте личной жизни, а это вынуждало Виктора говорить резкие слова.

— Обещай мне, — тихо сказала Дженни, — что не станешь вмешиваться в дела Джона.

Виктор сердито уставился на огонь.

— Если таково твое желание, то я не буду вмешиваться.

Наблюдая за лицом Виктора, я догадалась о мыслях, которые не дают ему покоя. За полтора года после возвращения из Лондона он усовершенствовал больницу Уоррингтона, спас не одну жизнь и стал личным врачом епископа Уоррингтона. Он также лечил семью лорда-мэра. Деятельность Виктора принесла ему общественное одобрение, он завоевал большое уважение влиятельных лиц.

Однако ему не этого было нужно.

Моего прадеда все еще обуревало желание окунуться в мир пробирок и микроскопов, желание сделать научные открытия. Я видела, как его удручает то обстоятельство, что нельзя помочь больным с опухолями мозга или пороками сердца. Хотя Виктор был врачом с большими способностями, он оказался бессильным перед лицом многочисленных неизлечимых болезней, которые продолжали косить людей. Вот где был нужен его ум — в медицине осталось множество белых пятен. Виктор Таунсенд хотел стать одним из тех, кто поможет избавить человечество от страданий.

— О чем ты думаешь? — прошептала Дженни.

— О человеке по имени Эдуард Дженнер. Знаешь, кем он был? — Виктор повернулся к ней, его лицо просветлело, и в нем отражалось нетерпение. — Эдуард Дженнер был тем человеком, который однажды задался вопросом, почему у доярок никогда не бывает оспы. Он также заметил, что доярки почти всегда заболевают коровьей оспой. Так вот, Эдуард Дженнер захотел выяснить, имеется ли связь между этими видами оспы и нельзя ли привить менее опасную оспу, чтобы спасти людей от смертельной ее разновидности. Дженни, все смеялись над ним, однако вакцина Эдуарда Дженнера избавила нас от страха заболеть этой ужасной болезнью, которая когда-то уничтожала население целых городов. А что делать с другими болезнями? Что делать с воспалением легких, холерой, тифом, полиомиелитом?!

Виктор подался вперед и взял ее за руки.

— Чем я здесь занимаюсь? Выписываю сиропы от кашля и успокаивающие средства истеричным женщинам. Даже от хирургии я не получаю удовлетворения, ибо не могу преодолеть границы своего знания. Так много еще предстоит открыть! Ты понимаешь, о чем я говорю?