— Виктор, ты популярен тем, что недорого берешь с них и тем, что не откажешься лечить даже тех, у кого нет денег. Здесь, в Уоррингтоне, тебе сопутствует успех. Ты закончил королевский колледж и приехал с новыми идеями, дал неповоротливым старым врачам этого городка пищу для размышлений. Мы все гордимся тобой.

— Да, у меня неплохая практика. Я бы сказал, то, что надо — соединяю сломанные кости, лечу воспаленные горла и легкомысленных леди.

Дженнифер улыбнулась.

— Послушать тебя, так все просто скучно.

Виктор улыбнулся, и эта улыбка показалась неуместной на его лице, будто он давно не радовался.

— В жизни врачей нет романтики. Может быть, она не скучна, но и не такая блестящая, как людям хочется думать.

— А… в других отношениях, Виктор, дела идут хорошо?

Он посмотрел на нее.

— Да, дела у меня идут хорошо. А у тебя, Дженни?

Я заметила, что она напряглась, и хотела убедиться в том, что Виктор тоже заметил это. Конечно же, он заметил, поскольку сейчас смотрел на нее пристальней, чем я. Голос Дженнифер прозвучал неестественно.

— Да, у меня все хорошо.

Наконец Виктор отошел от двери и пересек комнату. Он остановился в нескольких дюймах от Дженни и пристально смотрел на нее сверху вниз.

— Дженни, ты говоришь правду?

— Конечно…

— Будет тебе… — тихо сказал он, — я ведь его брат. Я знаю его всю жизнь. У нас с Джоном нет тайн. Он все еще увлекается азартными играми, правда?

Дженни опустила голову, не в силах ответить, и уставилась на ковер. Виктор поднял ее подбородок, и их взгляды снова встретились.

— Он ведь ставит на лошадей, да?

— Да, — прошептала она.

Уронив руку, Виктор отошел от нее и встал по другую сторону камина. Мой прадедушка оперся о него локтем, провел пальцем по фигурке стаффордширской собаки и сказал:

— И дела становятся все хуже, верно? Я ведь знаю и избавлю тебя от необходимости рассказывать. Гарриет приходила ко мне несколько раз и говорила об этом. К нему приходят разные мужчины, ведь так?

— Виктор, ты можешь помочь ему?

Он еще раз внимательно посмотрел ей в глаза. Должно быть, Виктор увидел то же самое, что и я — большие нежные глаза, подрагивающие губы, тонкие изогнутые брови. И я знаю, как это должно было тронуть его сердце. Он все еще любил ее.

— Ты поэтому пригласила меня сюда?

— Нет! — Она шагнула вперед, на ее лице читалось отчаяние. — Нет, Виктор, ты не должен так думать! Я бы никогда не стала говорить о затруднениях Джона. Я пригласила тебя сюда, потому что хотела увидеться с тобой и боялась, что ты никогда не вернешься. Прошло так много времени… — ее голос угас.

— Дженни, только из-за тебя я мог вернуться в этот дом. Гарриет умоляла меня об этом много раз. Джон просил меня, даже мой отец не выдержал и предложил вернуться домой. Но я ждал, когда ты об этом попросишь, ведь я живу в другом месте из-за тебя.

Лицо Дженни стало таким же грустным, каким я увидела его на фотографии, она казалась милой, беззащитной, и я почувствовала, что это тронуло сердце Виктора. Я уже знала, что мой прадедушка сейчас борется с желанием обнять Дженни.

— Я помогу Джону, если ты хочешь, чтобы…

— Виктор…

— Но только ради тебя. Джон слишком горд и сам не попросит меня об этом, хотя не уверен, стал бы я помогать ему, даже если бы он обратился ко мне. Однако ты, Дженни, должна жить в собственном доме и думать о семье. Только ради тебя я помогу своему брату.

Но Дженни покачала головой.

— Виктор, ты не должен так поступать ради меня. Ты должен так сделать по велению своего сердца. Ведь он твой брат…

Виктор рассмеялся.

— Да, он мой брат. Именно из-за этого ты приходишься мне родственницей, ведь так? Или невесткой, что одно и то же.

Услышав горечь в голосе Виктора, она поднесла руку к горлу. Сжимая брошку с камеей, Дженни сказала:

— Это не одно и то же.

К моему удивлению, Виктор вдруг бросился к Дженнифер, схватил за руки и держал крепко, будто собираясь встряхнуть ее. Его лицо стало грозным, словно надвигавшаяся буря, отчего мы с Дженнифер испугались и затаили дыхание.

— Тогда что же это! — воскликнул он хриплым голосом, почти похожим на рычание. — Кто же мы, если не родственники?

— Виктор, я…

— О боже! — воскликнул он, отпустив ее столь же неожиданно. — Что на меня нашло? Жена моего брата! Неужели я сошел с ума?

— Тут нет твоей вины, — выпалила она. Щеки Дженни сейчас залились густым румянцем, и я подумала, что его прикосновение и близость на мгновение разбудили в ней надежды. — Как и моей…

Хотя Виктор и смотрел на нее сердито, я знала, что он злится на себя, а не на Дженнифер. К этой хрупкой женщине, о которой Виктор думал целый год, он испытывал поразительную нежность, и казалось, что он готов разрыдаться из-за того, что она не принадлежит ему.

— Так не должно быть… — наконец прошептал он. По лицу Виктора теперь было видно, что он смирился с поражением. — Я целый год представлял себе это мгновение, понимая, что однажды оно должно прийти, что настанет час, когда мы с тобой встретимся лицом к лицу. В своих мечтах я часто спрашивал себя, удастся ли мне выдержать этот момент и не выдать свою темную тайну. Но теперь я понял, что не смогу, поскольку я всего лишь мужчина. Дженни, за двенадцать месяцев моя любовь к тебе не ослабла. Неужели меня приговорили к ужасному наказанию за преступление, которого, если мне не изменяет память, я не совершал?

— Если это так, — пробормотала она спокойно, — то я получила тот же приговор.

Мой прадед некоторое время стоял неподвижно, и я уже заволновалась, не остановился ли почему-то бег Времени. Но он дышал, и слышно было едва различимое тиканье викторианских часов на каминной полке. Наконец прозвучал его далекий голос:

— Я лишь в мечтах представлял, что ты любишь меня. Я не был в этом уверен. Но когда мне показалось, что это правда, то стал опасаться, что в своем необузданном воображение могу неправильно истолковать выражение твоих глаз. Я был похож на утопающего, хватающегося за соломинку, но теперь вижу, что все же оказался прав. Значит, ты меня действительно любишь. Но не самое ли это страшное наказание, не лучше ли было, если бы ты меня не любила?

— Это не наказание, Виктор…

— О боже! — воскликнул он. — Если это не наказание, то что? Знать, что мы обречены прожить жизнь вот так, видясь, иногда касаясь, но так и… не познав друг друга?

Когда по лицу Дженнифер покатились слезы, Виктор снова приблизился к ней и нежно вытер их.

— Мне следовало уехать в Шотландию. В ту ночь, когда я вернулся, лелея пустые надежды о том, что мы будем вместе, и обнаружил, что ты стала женой Джона, мне следовало покинуть Уоррингтон и поискать медицинскую практику подальше отсюда. Но я совершил глупость. Такую же, как в тот далекий первый вечер, когда встретил тебя и решил, что должен вернуться и жениться на тебе. Вот теперь нам предстоит мучиться.

— Разве это такое мучение, Виктор?

— Знать, что я не могу поцеловать тебя, знать, что ты должна лечь в постель моего брата? Да, это мучение.

— А как же мгновения, которые сводят нас вместе, как сейчас, когда мы одни и наслаждаемся обществом друг друга? Разве слова или улыбки недостаточно? Разве это не лучше, чем ничего? Подумай, Виктор, какое одиночество нас ждало бы, если бы мы расстались. Подумай о бесполезно проведенном времени в чужой стороне и о моих одиноких ночах с мужчиной, которого, как мне казалось, я когда-то любила, но ошиблась. Лучше ли нам в самом деле расстаться и все время мучиться или лучше воспользоваться тем, что осталось?

Виктор отвернулся и ударил кулаком в ладонь.

— Я не могу ответить на эти вопросы! Сейчас я хочу быть с тобой и никогда не уходить. Но когда я на работе и осознаю горькую правду нашего положения, то в голову приходит мысль, что легче собрать вещи и уехать.

— Легче?..

— Нет, не легче! Но лучше, ей-богу!

По мере того, как оба заговорили более страстно, сила охвативших их чувств наполняла комнату и обволакивала меня. Я чувствовала, как их страсти сталкиваются и сливаются, и страдала за них обоих. Их страдания задели глубинные струны моей души и разрывали меня на части. Я ничего не могла с собой поделать. Я не выдержала.