— Вы знаете, с кем он разговаривает? — неожиданно спросила я.

Моя тетя представила меня:

— Это Андреа, моя племянница из Америки. Она дочь моей сестры. Узнав, что ее дедушка заболел, она тут же прилетела.

— Сестра, вы можете сказать, с кем он разговаривает?

— С кем точно, не знаю. Думаю, с кем угодно. Я ничего не могу понять.

— Он называл какие-нибудь имена?

— Андреа, — в разговор вмешалась Элси, — ну что ты пристала?

Я бросила на свою тетю полный нетерпения взгляд.

— Ничего, тетя Элси. Я подумала, что… он мог упомянуть имя моей матери. Может быть, он что-то сказал ей, думая, что она здесь. Я могла бы ей передать… — я беспомощно махнула рукой, — …ты понимаешь.

Казалось, мое невнятное бормотание не убедило тетю Элси, она лишь недоуменно пожала плечами и махнула рукой, как бы говоря: «Ну что за нелепые фантазии…»

— Женских имен не упоминалось, — вдруг сказала сестра. — Он ни разу не назвал ни одного женского имени. Вечером он разговаривает с каким-то мужчиной, не помню, впрочем, как он его называл.

— А он… — я с трудом сглотнула. — А вы разобрали хоть одно имя?

— Дайте вспомнить. Видите ли, он говорит все время. И больше всего о скачках. Понимаете, он думает, что делает ставки. Он заказывает пинту пива. Имена… дайте вспомнить.

Сестра потерла подергивавшуюся щеку. Я придвинулась к краю стула. Наконец она щелкнула пальцами и сказала:

— Да, вспомнила одно. Он произнес его как раз позавчера. Да, вспомнила, вчера тоже. Он разговаривал с кем-то по имени Виктор. Да, теперь точно вспомнила. Виктор.

Я опустилась на спинку стула.

— Виктор! — произнесла тетя Элси. — У дедушки не было знакомых с таким именем. Наверно, он сам его придумал!

— Конечно, — сказала сестра, собираясь уходить. — Думаю, он его придумал. Здесь все так делают. Выдумывают несуществующих посетителей.

Пока сестра шла среди рядов коек к своим пациентам, я смотрела ей вслед и думала: «Он тоже видел Виктора».

Интересно, о чем он с ним беседовал?

Глава 6

Тот вечер у газового обогревателя тянулся бесконечно. Мне не давали покоя откровения дня, и назревала некая кульминация, которой я страшилась. Мысль о платяном шкафе весь день не выходила из головы, несмотря на то что я хотела отмахнуться от нее, словно от лишней подробности причудливого, недосмотренного сна. Затем случай с бренди, вроде бы незначительный, напоминал, что я на мгновение преодолела грань времени. И наконец, новость о ночных беседах дедушки со своим отцом. Для меня она стала самой большой неожиданностью. Сидя перед газовым обогревателем и слушая размеренный стук бабушкиных вязальных спиц, я вспомнила слова тети Элси в машине, когда мы возвращались из больницы.

— Только представь, папа выдумал себе посетителя! Все равно что ребенок придумывает себе товарища по играм.

Я сидела, прижавшись лбом к холодному стеклу, моя голова стучала о него, пока машина тряслась по мощеной дороге.

— Тетя Элси, думаю, он ничего не выдумывает, — будто издалека услышала я собственный голос.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Думаю, дедушка воображает, что к нему приходит его отец.

— Его отец! — Красное, как яблоко, лицо Элси наморщилось. — Черт подери! Пожалуй, ты права. Разве не так звали отца папы? Виктор? Виктор Таунсенд? Да, теперь вспомнила. — Она сумела переместить свое грузное тело так, чтобы посмотреть на меня. — Андреа, но папа ведь не знал своего отца. Кажется, тот сбежал до его рождения.

Я лишь пожала плечами. Мои глаза не видели ни одного здания, мимо которого мы проезжали.

— Вероятно, он придумал его образ, чтобы можно было с ним разговаривать.

Хотя мое предположение успокоило тетю Элси, пораженную тем, что ее отец в эту пору жизни строит фантазии насчет собственного отца, меня оно не убедило. Если принять во внимание то, что случилось со мной за истекшие три дня, я не могла полностью отмахнуться от мысли, что дедушка каким-то образом действительно видел Виктора.

И это причиняло мне больше всего страданий. Было так легко в то утро на пустоши смеяться над своими «снами» и мелодрамой предыдущей ночи, так просто было все объяснить «одним из тех пустяков», которые обычно случаются, когда устаешь от долгого полета и оказываешься в незнакомом месте. Но сейчас это вызывало тревогу — ведь отнюдь не исключено, что я могла оказаться права и побывать в прошлом. А если я там не побывала, можно ли считать совпадением то обстоятельство, что мой дедушка случайно «встретил» Виктора Таунсенда в то же время, что и я?

Мы молча пили чай, ели лепешки и бутерброды с ветчиной, затем бабушка взялась за свое вязание, а я достала из чемодана почтовую бумагу, делая вид, будто собираюсь писать домой. Однако удалось сосредоточиться только на ощущении сгущающейся вокруг этого дома таинственности, и к девяти часам я совсем потеряла покой.

Меня волновал лишь один вопрос: Произойдет ли сегодня что-нибудь?

— Андреа, ты знаешь какие-нибудь хорошие истории? — вдруг спросила бабушка.

Я оторвала взгляд от почтовой бумаги.

— Что я знаю?

— Истории. Понимаешь, забавные истории. Шутки. — Она посмотрела на меня поверх очков. Ее руки продолжали вязать. — Ты знаешь хорошие шутки?

— Ну… видишь… Я так сразу не могу вспомнить…

— Знаешь, я не могу вспомнить шутку, которую мне рассказывали пять минут назад. — Она взглянула на свое вязание и, разговаривая, продолжала работать. Я старалась глядеть на нее с притворным интересом. — Твой дядя Уильям умел хорошо рассказывать истории еще с тех пор, как был мальчиком. Наверно, он унаследовал эту черту по моей линии. Должна сказать, что Таунсенды не отличаются большим чувством юмора. Пожалуй, нелегко смеяться, когда ты все время несчастлив.

Мои мысли блуждали совсем в другом месте, приходилось через силу слушать бабушку. Она говорила медленно под стук спиц. Ее руки порхали над пряжей, словно птицы, то опускались, то поднимались, иногда застывали, чтобы вытащить новую нить из клубка шерсти.

— Твоя мама постоянно говорила мне, что твой брат унаследовал чувство юмора по моей линии. Странные вещи творятся с семейным сходством, разве не так? Возьмем тебя, Андреа. Лицом ты сильно похожа на дедушку. Это точно. Ну да, ты ведь этого сейчас не замечаешь, ибо он совсем состарился. Но когда он был моложе, уже тогда я заметила, что ты пойдешь в него. Ты точно многое унаследовала от Таунсендов.

Пока она говорила, я бросила взгляд на каминные часы. Они остановились. Мои руки сжимали подлокотники кресла до тех пор, пока пальцы глубоко не вонзились в обивку.

— Слава богу, что ты только это унаследовала от Таунсендов, — продолжила она.

Ее голос звучал приглушенно, словно сквозь вату. Я почувствовала, что комната качается и вращается, а бабушка плывет перед глазами. Ее голос слышался все слабее, и наконец я лишь видела, как ее губы шевелятся, но не разбирала, что она говорит. Сквозняк загулял по комнате, на стенах заплясали тени. Бабушка по-прежнему сидела в своем кресле, говорила и вязала. А комната продолжала качаться и вращаться, в ней стало гораздо холоднее.

— Не надо… — прошептала я.

Холодный ветер усиливался, из стен выползали неясные фигуры и перемещались вокруг меня, то исчезая, то появляясь, словно силуэты на карусели. Фигуры то росли, то уменьшались, они приближались к моему лицу, затем отступали, и все это время гостиная вертелась, как в танце смерти.

Я как будто угодила в самую середину страшного вихря. Голова закружилась, к горлу подступила тошнота, на лбу выступили капли пота. Комната кренилась и качалась. Я вцепилась в мягкое кресло, словно утопающая, и тем не менее летела вниз, в самую бездну.

Голова кружилась все сильнее, мне становилось все хуже, темные фигуры приближались и обступали мое кресло, нависли надо мной и ждали. Я хотела заговорить, позвать бабушку, но та была далеко от меня. Крохотная старушка вязала, сидя в миниатюрном кресле в дальнем конце этой огромной комнаты. Она меня все равно не услышит.