Однако доступ для иностранцев в это формально независимое индуистское королевство был практически закрыт. В горных районах — сердце страны — до 1951 года побывало лишь несколько европейцев: в основном чиновники британской резиденции в Катманду. Причина такой «самоизоляции» кроется в истории этой расположенной в глубине Азиатского континента страны.

До XVIII века на территории непальских Гималаев существовало более 50 мелких княжеств, различавшихся по этническому и религиозному составу населения, уровню культуры и общественного развития. Назревавший процесс централизации страны возглавили правители княжества Горкха из династии Шаха. Талантливому государственному деятелю и полководцу Притхви Нараян Шаху удалось в конце XVIII века объединить под своей властью значительные территории — от Сиккима до Гархвала. Однако процесс объединения и централизации страны был прерван противодействием английской Ост-Индской компании, которая развязала в 1814 году войну с Непалом, рассчитывая легко захватить небольшое и слабое государство.

Совершенно неожиданно для колониальных чиновников Компании воины непальской армии оказали упорное сопротивление многочисленным и вооруженным до зубов захватчикам. Несмотря на пятикратное превосходство в силах и несравненно лучшее вооружение (против скорострельных орудий англичан непальцы использовали деревянные и кожаные пушки, закидывали врага осиными роями, бросались врукопашную со знаменитыми кукри), полной победы в двухлетней войне англичанам добиться не удалось. Главнокомандующий английскими войсками генерал Октерлони писал руководству Компании, что его войска уступают гуркхам в боевых качествах и не смогут нанести поражение непальцам в их родных гopaх.

Непалу удалось в тяжелой борьбе отстоять свою независимость, однако навязанный ему в 1816 году Сегаулийский договор ограничил суверенитет страны, а значительные территории в тераях были аннексированы англичанами.

Наученные горьким опытом, власти Ост-Индской компании сделали в борьбе с упорным соседом ставку на заговоры и интриги при королевском дворе. Не сразу, но этот метод принес свои плоды. После кровавого переворота 1846 года к власти пришел феодальный род Рана, глава которого — Джанг Бахадур Кунвар Рана — подавил сопротивление других знатных родов, стал наследственным премьер-министром и фактически превратил короля Непала в пленника.

Правители из рода Рана создали прочный военно-административный аппарат, но, чтобы удержаться у власти, им нужен был сильный союзник. И Джанг Бахадур пошел на предательство интересов непальского народа, помогая англичанам подавить Великое народное восстание в Индии в 1857–1859 годах.

Это принесло Рана немедленные выгоды: им были переданы англичанами значительные районы отторгнутых ранее тераев. Еще важнее оказалась негласная договоренность о вербовке непальцев в англо-индийскую колониальную армию, что ослабило социальную напряженность в стране, страдающей от аграрного перенаселения, и облегчило процесс феодализации, усиления феодальной эксплуатации крестьянства. Ценой же была кровь, пролитая сотнями тысяч непальских крестьян в колониальных войнах Англии, в мировых войнах XX века.

К началу XX века правители Рана окончательно превратились в марионеток англичан, торгуя не только «живым товаром», но и распродавая за бесценок сельскохозяйственные ресурсы страны и способствуя стагнации непальского общества. К этому времени политика «самоизоляции» из антианглийской меры, какой она была в первой половине XIX века, превратилась в барьер на пути антифеодальных и антиколониальных идей, влияния индийского национально-освободительного движения, барьер, поддерживаемый сознательными усилиями Рана и колониальных властей Британской Индии.

Перемены в мире после победы над фашизмом, особенно освобождение народов Индии и Китая от колониального гнета, позволили национально-освободительному движению непальского народа, возглавляемому партией Непальский конгресс, к которой примкнул король Трибхуван, при поддержке правительства Республики Индии добиться отмены режима наследственного правления рода Рана.

Временная конституция 1951 года провозгласила Непал конституционной монархией. Страна была «открыта» для внешнего мира.

Вслед за этим в Непал буквально хлынули «эксперты», советники, ученые, туристы. Привлекаемые в первую очередь архаикой и экзотикой, они обращали внимание почти исключительно на колоритные детали быта, на красочные церемонии и удивительные обычаи, снисходительно любуясь красотой страны и не замечая жизни простого непальца, возмущаясь некоторыми «дикими», на их взгляд, суевериями и не желая задуматься над их истоками. Хиппи видели в Непале «землю обетованную» — дешевый гашиш и мягкий климат; богатые американские туристы — возможность на два-три дня «окунуться в прошлое человечества», и даже многие этнографы рассматривали страну лишь как некоего живого ископаемого динозавра. Появилось множество книг — результаты недельных прогулок по долине Катманду: набор банальностей, сопровождаемых красочными фотографиями.

Именно в этом контексте надо воспринимать книгу Д. Мэрфи — опытной путешественницы, изучающей страну не из окна лимузина, следующего по маршруту «аэропорт — отель — храм — отель — аэропорт», а пешком и на велосипеде побывавшей и за пределами Долины, в местах, где иногда вообще не видели иностранцев. Она не боится бытовых трудностей — непреодолимого препятствия для подавляющего большинства туристов и многих исследователей.

Впрочем, Д. Мэрфи — не праздный турист. Работая медицинским экспертом ВОЗ — Всемирной организации здравоохранения ООН, — она побывала во многих развивающихся странах: Алжире и Эфиопии, Индии и Непале. Ее влекли туда не только неутолимая любознательность, но и стремление своими руками помочь народам этих стран преодолеть социальную и экономическую отсталость — наследие колониального прошлого. Побывав во многих уголках нашей планеты, Мэрфи ярко и образно описывает обычаи и храмы, праздники и повседневную жизнь их обитателей.

Главное в том, что Д. Мэрфи с уважением относится к самим непальцам, видит за красотой храмов живой творческий дух непальского народа. Ее возмущают бюрократические препоны и недостаточность усилий по улучшению медицинского обслуживания населения и борьбе с неграмотностью, поверхностность суждений и прогнозов европейских и американских «экспертов по развитию», снобистское отношение к стране западных «помощников».

Нельзя не сказать, однако, что и самой Мэрфи не всегда удается избежать крайностей. Так, симпатия к культурным традициям Непала и Тибета оборачивается у нее порой идеализацией буддизма и буддийских священнослужителей, преувеличением веротерпимости ламаистов, а возмущение тяжелыми условиями жизни — гиперболизацией отсталости Непала, грязи и антисанитарии, некомпетентности местных кадров. Явное сочувствие тяжелым условиям жизни простых непальцев иногда оборачивается осуждением их за апатию, преувеличением многих черт непальского характера. Так, явно неправомерно ее категоричное высказывание о якобы свойственных непальцам безалаберности, особом любопытстве, частой супружеской неверности.

Здесь, пожалуй, Д. Мэрфи не до конца преодолела тот европоцентризм, за который не раз — и справедливо! — осуждает сама европейских снобов. Местами не смогла отрешиться она и от обывательского подхода. Некоторый натурализм ее повествования — например, рассказ о курящих детях — и упрощенность отдельных оценок (вспомним «коварного» Бхим Сен Тхапу) — диссонируют с общим стилем и подходом к проблеме.

Впрочем, эти недостатки работы помогут советскому читателю представить господствующий в западной литературе высокомерный тон, любовь к натуралистическим подробностям и к преувеличению трудностей жизни в Непале. Сама Мэрфи эти досадные фальшивые нотки с лихвой искупает искренним, а не показным уважением к непальцам и сочувствием, с которым она относится к бедам страны.

Нельзя не отметить и еще один лейтмотив книги: сочувствие к судьбе тибетских беженцев.