В этих краях горы — не просто горы, а чередование похожих друг на друга хребтов, поэтому ничего не стоит заблудиться и пройти полпути не в ту сторону, прежде чем осознаешь свою ошибку. Такое мы проделали дважды, пока искали дорогу, и к тому времени, когда нашли ее, оба почувствовали себя вконец разбитыми. Я достала неприкосновенный запас камеди, и мы его с удовольствием жевали, неторопливо шагая вниз и нежась под теплыми лучами солнца.

Ребятишки очень обрадовались, когда снова нас увидели. Такой прием несколько сгладил чувство досады и неудовлетворенности, которое мучило нас из-за невозможности продолжать путь на Госаинкунд Лекх. Через полчаса небо вновь затянулось тучами, и сейчас, когда я пишу эти строки, идет густой снег, однако в хижине тепло. Сгрудившись возле полыхающих поленьев, мы впятером с нетерпением ждем, пока сварятся рис, суп и репа. А каково было бы «детям гор», если бы они оказались в этот вечер совсем одни?

Мингмар решил, что наилучший выход из создавшее шея положения — вернуться завтра по дороге в Тхангджет, где мы выйдем на наш первоначальный маршрут. Пройдя по нему около половины пути до Трисули, мы повернем на восток в одну из долин и посетим высокогорные селения шерпов, лежащие по направлению к Хелму, а затем вернемся в Катманду долиной реки Индравати.

Женщина, которая так страдала от кашля несколько дней назад, умерла, оставив четверых маленьких детей. Судя по их виду, жить им тоже осталось недолго.

Сегодняшний переход продолжался девять часов и изобиловал резкими контрастами. Когда мы покидали гомпу в половине восьмого утра, накормив на прощание ребятишек горячим завтраком, тропа была на фут покрыта снегом. Через три часа мы уже шагали по бамбуковой роще, а затем среди бананов. Как хочется поточнее описать великолепные меняющиеся картины спуска, во время которого мы встретили много горных оленей, фазанов и ни одной человеческой души, но сделать это невозможно.

Продолжительный спуск по тяжелой тропе гораздо утомительнее, чем любой подъем (если не считать самых крутых). Утром Мингмар шел все время впереди. Он заметил, что большинство европейцев действительно считают такие спуски трудными, поскольку у них нет той врожденной устойчивости в ногах, которая позволяет местным жителям столь ловко спускаться по валунам.

Подъем на четыре тысячи футов от реки привел нас в Тхангджет, где мы остановились, чтобы перекусить. После нашего прошлого посещения чайная обогатилась мешком сахара, но цена в шесть пенсов за чайную ложку нас не соблазнила.

Днем мы встретили группу людей. Их было человек двадцать — мужчины и ребята. Они несли свежесрубленные бамбуковые шесты в деревню, которая была расположена километрах в восьми. Каждый за плечами удерживал штук тридцать восьмифутовых шестов, связанных длинными пучками травы в две вязанки. Я едва поверила своим глазам, когда первые четверо мужчин промчались мимо нас по склону вниз с этим неудобным грузом, мелодично потрескивавшим на каждой неровности дороги. На пересечении с главной дорогой они, не сбавляя скорости, круто поворачивали, а приближаясь к шатким, узким дощатым мостикам, во множестве переброшенным через быстрые горные ручьи, еще больше разгонялись, чтобы груз не успел соскользнуть и увлечь их в воду. Редко приходилось мне встречаться с более впечатляющим проявлением бесстрашия, ловкости и силы. Эти люди вызывают восхищение, подобное тому, которое испытываешь во время боя хорошего тореадора с опасным быком. Одним из последних перебегал мост мальчик лет двенадцати на вид, а на самом деле старше. Наверное, это был его первый поход за бамбуком, и он еще не совсем освоился. Одна вязанка у него соскользнула с деревянного настила. Мгновение казалось, что он вот-вот свалится в воду, но каким-то чудом ему удалось сохранить равновесие, и теперь мальчик стоял неподвижно, сгибаясь под тяжестью бамбука, пока мужчина сзади освобождался от своих лямок, чтобы подхватить его груз. Потом взрослый помог мальчику перебраться: шел следом и поддерживал груз.

Мы следовали за «бамбуковой командой» час. Их выносливость, когда они тащили груз в гору, была еще более поразительной, хотя и менее впечатляющей, чем гонка под гору. Не перестаешь удивляться, откуда эти полуголодные люди находят в себе столько сил, какие не снились даже самым сытым европейцам.

Что за день! Если мы и не приходим к конкретной цели, то наверняка сбиваемся с проторенной дороги — и, похоже, с любой другой тоже! Мингмар уже перестал делать вид, что ориентируется на местности. Он считает, что вообще наше путешествие — «дурной поход», однако мне это сумасбродное скитание нравится: я постоянно ощущаю полное блаженство.

Мы вышли в шесть часов утра и в течение двух часов шагали по главной дороге назад, в сторону Трисули. Затем повернули на восток и, дважды потеряв едва заметную тропинку, оказались наконец в тамангской деревушке, где и остановились подкрепиться. Утренний подъем был тяжелым, и я почувствовала слабость.

В деревне, в ней домов пятьдесят, жителей почти нет: все ушли на уборку проса. После завтрака Мингмар пытался выяснить, куда нам двигаться дальше, но единственным источником информации оказался глухой столетний старик. Он непременно хотел направить нас обратно в Трисули. Оставалась лишь слабая надежда на собственное чутье.

К трем часам дня мы спустились к реке и остановились у так называемого моста, состоящего из ствола дерева шириной в ступню. Такой «мост» под силу, пожалуй, преодолеть только канатоходцу. Правда, длина «моста» всего двадцать футов, но ведь он страшно неустойчив — закреплен кучкой камней с обоих концов. Взглянув на «мост», я струсила. Внизу неистово бушевала река, зажатая в каменистом русле, и даже мой испытанный способ перебираться по бревну верхом казался ненадежным. Когда я увидела, как Мингмар легко перебежал «мост», мне сделалось дурно. Он вернулся за моим рюкзаком. Я отдала ему также рубашку, шорты и ботинки и решительно заявила, что пойду вверх по течению искать место, где можно переправиться вброд или вплавь. Мингмар пришел в ужас от моего решения. Он побледнел и закричал:

— Ты утонешь!

— Возможно, — согласилась я. — Однако лучше утонуть, чем свалиться с этой дурацкой оглобли, которую у вас почему-то называют мостом.

Разыскать брод оказалось легче, чем я предполагала. В четверти мили вверх по течению (там река ярдов в сто шириной и футов в десять глубиной) была построена небольшая запруда. Течение здесь довольно сильное, и я подумала, если плыть наискосок выше запруды, то можно перебраться на тот берег. К счастью, в воде я себя чувствую увереннее, чем над пропастью. Бедняга Мингмар, в волнении следовавший за мной по другому берегу, замер от напряжения, когда я нырнула в прозрачную ледяную пучину. По скорости течения я поняла, что никакой опасности мне не грозит, однако не осмелилась расслабиться, чтобы сообщить об этом Мингмару. Поэтому до тех пор, пока я не выбралась на камни рядом с ним, он был убежден, что я непременно утону.

Освежившись таким образом, я почувствовала себя в отличной форме для следующего броска — долгого-долгого подъема по самому крутому возделанному склону, какой только нам попадался до сих пор. Тропинки не было, и мы кое-как карабкались по засеянным просом террасам.

Сегодня мы ночуем в тамангской деревне на высоте семи тысяч пятисот футов, где дома из светло-коричневой глины с камнем под шиферными крышами, как в индуистских деревнях вокруг Покхары. В данный момент жители едва не сталкивают друг друга в пропасть, сгорая от нетерпения посмотреть на меня. Мингмар вызывает у них не меньшее любопытство. Деревня стоит вдалеке от главных дорог, и мало кто из жителей видел европейскую женщину или проводника-шерпа во всем великолепии его обмундирования.

В доме очень тесно, поэтому я отправилась спать в хлев и вот сейчас греюсь о теплый бок буйвола.