Я перешел к осмотру других построек. Все они отличались простотой, однако устроены так, чтобы наилучшим образом служить толпам паломников, приходящих сюда за святым благословением. По всему периметру двора протянулись вместительные мусафирханы — своего рода общежития для тысяч людей. К ним прилегает маризхана — больница с аптекой (аптека оборудована в соответствии с исламской системой врачевания). В южном конце двора зияла глубокая джхалра — вытесанный в скале резервуар для воды, к которому вели отвесные ряды ступеней неодинаковой высоты.
Удлинившиеся тени напомнили мне, что полдень миновал и наступило время подумать о возвращении. Готовый к отправлению джайпурский автобус уже стоял на стоянке. Свободных мест для сидения в автобусе уже не было, но огромная сила бакшиша и адекватная ей помощь кондуктора втиснули меня на край переднего сиденья — и вот мы в пути.
Начало его не предвещало ничего необычного. Солнце понемногу клонилось к западу, жара спадала. Однако только я успел подумать, что мы доберемся до места по расписанию, как двигатель ужасно заскрежетал и автобус, подергиваясь, остановился. После нескольких минут напрасного ожидания пассажиры вышли из автобуса и присели на корточки на краю дороги.
Шофер копался в моторе, однако все его старания были обречены, кажется, на неудачу. Наконец он сдался, закрыл капот и закурил.
— Что будем делать? — спросил я его.
Мы оказались на полпути до Джайпура, а вечерние сумерки неотвратимо надвигались.
— Что делать? Будем ждать, — обронил шофер между двумя глубокими затяжками и направился под дерево, под которым он вместе с пассажирами удобно устроился на корточках. Время от времени возле нашего автобуса притормаживал какой–нибудь грузовик, оттуда выходил шофер, подходил посмотреть, в чем дело, и, убедившись, что помочь не в силах, махал рукой и отправлялся дальше. Лишь часа через два около нас остановился автобус аджмерской компании. К счастью, он был не переполнен, и, помогая друг другу, мы кое–как втиснулись в него. Поломанную колымагу взяли на буксир и черепашьим шагом поволокли в Джайпур.
Под покровом ночи я размышлял над, тем, что суфизм, наряду с неоспоримыми положительными моментами, принес в индийский ислам также немало отрицательных и пагубных черт. Так как учение суфизма не смогло изменить существующее положение вещей в этом мире, оно стало проповедовать его непостоянность и временность. Отсюда был один шаг к убеждению о предопределенности судьбы человека и неизменности окружающего мира. Естественно, что такие воззрения вели к пассивному отношению к окружающей жизни. Верующие переставали к чему–либо стремиться и удовлетворялись существующим положением. Идеи суфизма находили плодородную почву также и в индуистских реформистских движениях, попадавших под его влияние и небезопасно ширившихся в различных слоях индийского общества. До настоящего времени суфизм тормозит инициативу отдельных людей и существенно мешает там, где особенно необходимы энергия и энтузиазм масс.
Ночная поездка затянулась, казалось, до бесконечности. К счастью, в первом же городишке мы избавились от вышедшего из строя автобуса и предоставили его вместе с шофером их судьбе. После этого наш новый автобус поехал как–то веселее, и все же в Джайпур мы прибыли далеко за полночь. Однако я не заметил, чтобы пассажиры были как–то уж очень расстроены этим обстоятельством. Они радовались, что вообще добрались до города.
— Вот мы и на месте, — облегченно вздохнул мой сосед, старый мусульманин. — Слава Аллаху, с нами ничего не случилось.
В долине реки Инд
Татта — древняя столица Синда
«Татта славится красивыми, хорошо ухоженными королевскими садами с великолепными цветами и знаменитыми фруктами. Растут здесь самые вкусные гранаты, какие я когда–либо ел» — такое приятное впечатление о Татте осталось у английского путешественника А. Гамильтона, когда он в 1699 г. исследовал Синд — край, расположенный по нижнему течению реки Инд. В плодородной дельте Инда, всего в нескольких милях от того места, где главный рукав реки вливается в Аравийское море, путешественник нашел прекрасно отстроенный богатый город, а в нем не только оживленные базары, на которые сходились караваны со всей Азии, но и исламский университет. Его, однако, озадачило то, что каждый второй дом пустовал. Когда он поинтересовался, где хозяева этих домов, ему ответили, что незадолго до его прихода в Татте начался мор, от которого погибла половина жителей, приблизительно более 80 тысяч человек. Таким образом, нетрудно догадаться, что в конце XVII века в Татте проживало около 160 тысяч человек.
Сегодня Татта может лишь вспоминать о своей былой славе. Произошло это не только потому, что здесь проживает едва ли десятая часть былого населения, а вследствие того, что после одного очень сильного землетрясения Инд перенес свое русло на несколько километров в сторону, вследствие чего город с оживленной речной пристанью неожиданно превратился в сонный провинциальный городишко. В связи с падением экономического значения Татты из города ушли и феодальные правители, синдские эмиры, перенесшие свою резиденцию в новый укрепленный замок, построенный на берегу животворной реки, в быстро растущем Хайдарабаде. В Татте, однако, после эмиров и их предшественников, могольских губернаторов, остались замечательные архитектурные памятники, главным образом мечети и мавзолеи, разбросанные на высоком холме рядом с сегодняшним городом.
Так как в Пакистане помимо древнего центра Лахора еще только в Татте сохранился городской исторический ансамбль, Татта в будущем может стать туристическим центром. Во время моего пребывания в Татте там еще не было ни одной туристической гостиницы и туда, как правило, отправлялись на однодневную экскурсию из Карачи. Железная дорога, связывающая север Пакистана с Аравийским морем, проходит близ Инда и находится далеко от Татты. Аэродромов поблизости также нет, так что поездку можно было совершить лишь на автомашине.
Мы поехали туда ранним весенним утром на небольшом «фольксвагене», который любезно предоставил нам один знакомый профессор. Мы двигались прямо навстречу восходящему солнцу и буквально пробивались через оживленный пригород. Вскоре мы миновали высокие антенны радиостанции, за которыми золотистыми отблесками переливалась волнующая гладь Аравийского моря. На берегу археологи искали место, где, по данным арабских историков, в начале VIII века высадился молодой мусульманский полководец Мухаммед ибн–Касим, якобы для того, чтобы со своим войском наказать индуистского правителя Синда за его нападение на арабские торговые суда. Арабские историки аль–Истахри, аль–Идриси и другие в своих трудах упоминали о том, что мусульмане заняли пристань Дебал (или Дабул), расположенную на одном из рукавов реки Инд, по которому они могли во время приливов проплывать внутрь материка даже на больших судах. Местонахождение этой пристани до настоящего времени никто не смог точно определить еще и потому, что искаженное слово Дебал не было названием пристани, а указывало лишь на то, что в городе находилась какая–то известная индуистская святыня, обозначаемая санскритским словом девалая. Многие исследователи предполагают, что древний Дебал находился на месте сегодняшней Татты.
Мы быстро проехали стокилометровый путь по гладкому асфальтированному шоссе, и вот нашим взорам в неглубокой долине открылись небольшие ряды серых глиняных домиков — провинциальный город Татта. Где же тот мавзолей, ради которого мы сюда ехали? Наконец показался и мавзолей; он расположен на небольшом холме слева. Прикрытый развалинами кирпичных и каменных стен, он стоял в тени могучих кактусов, которые в это время года цветут небольшими красными цветами.
Мы свернули на пыльную узкую дорогу, ведущую прямо в глубь величественных развалин, и остановились, завороженные открывшимся нам зрелищем. Нас поглотила глубокая тишина, царившая в месте самого большого захоронения, которое вообще можно себе представить. Холм Макли (он назван так в честь знатной дамы, похороненной в самой древней гробнице в 1410 году) скрывает в себе более 100 тысяч могил и может гордиться десятками мавзолеев разных эпох. Правда, это вовсе и не холм. Вокруг Татты простирается пустынная аллювиальная равнина, в которую вклинивается полоса третичных известняковых скал, тянущаяся с севера на юг на протяжении приблизительно двадцати километров. Северная часть скалистого пояса не достигает высоты и тридцати метров над уровнем моря, зато по всей его ширине расположены всевозможнейшие виды могил, от простых, почти невидимых, могильных холмиков и более заметных каменных гробниц вплоть до пышных мавзолеев из могучих серо–желтых песчаниковых плит.