Во всяком случае, у нас имеются положительные известия о том, что ахейский народ нередко оказывался осведомленным о положении союза весьма недостаточно. Когда Филопемен в 185 г. до Р.X. возобновил дружественный союз с Птолемеем, народное собрание невзирая на предшествовавшие объяснения Аристена, недоумевает, о каком союзе идет речь. В звании посла Калликрат объяснял в Риме, что народ ахейский совсем не знает того, что творится относительно его в римском сенате. Когда Аттал добивается получить для своего брата Эвмена отнятые почести, собрание ахеян колеблется и не знает, на чем решить; то же повторяется в собрании ахеян в Коринфе, когда требовался ответ на просьбу Птолемея о помощи (168 г. до Р.X.). По словам того же Калликрата, народ покорно пойдет за своими правителями; римскому сенату следует только предоставить власть в городах своим друзьям, и ахейский союз будет в его власти²⁶⁶*. Ахейская война, кончившаяся разорением Коринфа и покорением Эллады римлянами, была поднята ахеянами, как рассказывает Полибий, больше всего вследствие совершенного непонимания ими своего положения, действительных сил своих и противника. На этом неведении массы и держалась сила позднейших вождей, которые увлекали народ в безнадежные предприятия; оно же, по словам историка, и погубило эллинов²⁶⁷*.

Но не только последние, смутные времена обличали беспомощность народа в собственных делах. Мы знаем, как искусно, целые годы вел Арат двусмысленную политику по отношению к союзу и Антигону, как удалось ему отвлечь народ от примирения с Клеоменом путем напрасных обвинений противника в посягательстве на свободу эллинов²⁶⁸*. Ни в чем так не обнаружилась пассивность ахейского народа, как в выборе Аристомаха, бывшего тирана Аргоса, в стратеги и в самом присоединении Аргоса к союзу. По рассказу Плутарха Арат не желал оставлять за Лидиадом чести привлечения к союзу столь важного города, как Аргос, а потому, когда Лидиад в свою стратегию (230 г. до Р.X.) предложил собранию принять Аргос в состав союза, народ отвергнул предложение по настоянию Арата; в следующем году Арат в звании стратега вошел в собрание с тем же предложением, и народ не только принял аргивян в союз, но через год выбрал самого Аристомаха в стратеги²⁶⁹*. Не чем иным, как слабостью почина в народе объясняется и то, что Арат при своей неспособности к военным действиям выбирался в стратеги и в такие годы, когда высшую добродетель союзного вождя должны были составлять храбрость и военное искусство.

Вообще союзное управление ахеян отличается таким усилением главы исполнительной власти, какого не знали древние демократические республики.

Стратег опирался в своем управлении на богатые классы союзных городов, менее всего склонные к переменам в политике; народ оставался в стороне от деятельного участия в управлении, а в трудные времена проявлял непокорность своим вождям и, не обладая достаточным пониманием окружающего, тем самым усиливал трудность положения. При обозрении федерации этолян мы указали на то, что в союзных делах нередко влияние отдельных личностей парализовало верховную власть народного собрания. И в этом отношении союз ахеян не представляет противоположности этолийскому. Напротив, более известная нам история ахейской федерации раскрывает перед нами поучительнейшее явление в древнеэллинской истории, вскоре повторившееся на более обширной арене и окончившееся образованием мировой римской империи. Разнородность состава ахейского союза, трудность постоянных деятельных сношений между составными общинами и их гражданами, отсутствие учреждений, которые на деле обеспечивали бы за народом его верховные права и неослабный контроль над поведением выбранных им должностных лиц, — все это неизбежно приводило к представлению главе исполнительной власти таких полномочий и такого влияния на дела, какие приличествовали не выбираемому на один год и во всякое время ответственному перед народом вождю, но полновластному единоличному правителю. В союзной политике получались вследствие этого преемственность и постоянство направления. Шестнадцать или семнадцать раз выбираемый в стратеги через годичные промежутки, Арат в течение тридцати трех или тридцати двух лет руководил союзной политикою «на деле и советом» (245—213 гг. до Р.X.). Полибий, а равно Плутарх в жизнеописаниях Арата и Клеомена дают обильный материал для подтверждения замечания, что после присоединения Коринфа к союзу «Арат все время до конца жизни непрерывно оставался во главе ахейского народа, стараясь направить к единой цели все его помыслы и действия»²⁷⁰*. «Вся власть над ахеянами принадлежала Арату, — замечает Плутарх по поводу стратегии Гипербата 226/225 г. до Р.X. — Не оружием и насилием, но правдою и добродетелью приобрел себе Арат непрерывную власть»²⁷¹*. «Хотя Арат выбирался в стратеги не иначе как через год, однако наделе и советом он непрерывно властвовал над ахеянами». Однажды Арат вступает в должность даже раньше срока и набирает войско по собственному почину, помимо действующего еще стратега, Тимоксена²⁷²*. Сторонниками и проводниками политика Арата были также стратеги промежуточных лет Гипербат, Тимоксен и Арат младший.

Не входя в фактические подробности управления Арата, мы не можем не отметить и невыгод такого порядка. Условия ахейского союза на протяжении 33 лет менялись настолько, что дарования Арата много раз оказывались недостаточными и не соответствующими требованиям времени. Более счастливым был выбор Филопемена в руководители союзной политики. Он тоже восемь раз был стратегом на протяжении 24 лет (208—183 гг. до Р.X.); ради него нарушен был основной закон ахейского управления, по силе которого одно и то же лицо не могло занимать должность стратега два года кряду, и стратегия Филопемена 189/188 г. до Р.X. была продолжена на следующий год, чем, разумеется, усиливалась его власть в союзе²⁷³*. Выбрать кого-либо в стратеги значило доверить выбранному верховное управление делами союза; стратег управлял союзом и был его главою²⁷⁴*. Когда Полибий рассказывает, что Ликорт предпочел дождаться народного решения относительно меры наказания Мессены за восстание и насильственную смерть Филопемена, то тем самым историк дает понять, что стратег мог действовать и по собственному почину²⁷⁵*. Организация ахейского союза, недостаточно согласованная с потребностями разнородного, многолюдного населения на обширной территории, при осуществлении своих задач утрачивала некоторые отличительные черты демократического устройства: полновластный народ как бы добровольно уступал долю верховных прав избраннику своему, стратегу; благодаря чему этот последний являлся в действительности не столько верным исполнителем воли народного собрания, сколько властным правителем, лишь в чрезвычайных случаях привлекаемым к ответу перед народом. Когда-то Фукидид говорил об афинской республике в пору высшего могущества ее, что демократией она была только по имени, на деле же власть в ней принадлежала достойнейшему гражданину²⁷⁶*. В то время Афины стояли во главе обширного союза, превратившегося мало-помалу в афинскую державу. Обширность пределов господства, рознь союзников, недостаток определенности во взаимных отношениях содействовали усилению Афин и вместе с ними единоличного влияния достойнейшего афинского гражданина. Нечто подобное случилось с ахейским союзом. Правда, здесь не было преобладающего или господствующего города; зато значение первого гражданина, председателя народного собрания, увеличилось еще больше, и Арат или Филопемен более походили на единоличных правителей Пелопоннеса, нежели Перикл в афинско-делийском союзе. Демократия приближалась к монархии. 147/146 годом до Р.X. Критолай провел в народном собрании «нечестивое» предложение, чтобы лица, выбранные в стратеги, были полновластны, и «через то приобрел власть, можно сказать, монархическую». В одном из последних своих сочинений Магафи жалуется на равнодушие английских ученых и публики к историческим судьбам Эллады в македонский и римский периоды²⁷⁷*, каковому времени принадлежат и история эллинских федераций, и деятельность Полибия. Сочинение самого Магафи показывает, как много в этой области остается невыясненного для специалистов или даже нетронутого критикой в западноевропейской литературе, как часто подлинный смысл древних текстов затемняется поверхностными аналогиями и сближениями разнородных явлений. В трудах новых историков о последних временах независимой Эллады можно наблюдать частые случаи перенесения готовых понятий и терминов, сложившихся в позднейшие времена и при иных политических и общественных порядках, на отношения в древнеэллинских общинах. В настоящем очерке мы старались держаться возможно ближе свидетельств историков и надписей и довольствовались установлением исторических фактов и частными выводами там, где для более широких обобщений не располагали фактическими данными. В русской литературе начало самостоятельному изучению занимающего нас исторического периода положено В.Г.Васильевским.