16. Как только неприятель очутился в этом положении, предусмотренном задолго Филопеменом, этот последний дал знак всем фалангитам двинуться вперед с опущенными вниз сарисами. С пронзительным криком все как один кинулись ахейцы на врага, и вскоре те из лакедемонян, которые при нисхождении в канаву расстроили свои ряды, стали взбираться назад против стоявшего вверху неприятеля, струсили и оборотили тыл. Главная масса войска погибла тут же в канаве частью от рук ахеян, частью была раздавлена своими же людьми. Все рассказанное произошло не само собою, не случайно, но благодаря сообразительности вождя, ибо не из трусости, как полагали некоторые, Филопемен с самого начала устроил себе прикрытие из канавы, но потому что точно и мудро рассчитал все возможные случаи, именно: если Маханид, не зная о существовании канавы, подойдет к ней и поведет войско вперед, то — так думал Филопемен — с лакедемонской фалангой должно было бы случиться то самое, что, как мы видели, и случилось действительно. С другой стороны, если бы Маханид остановился перед трудностями переправы через канаву, отказался бы от принятого решения и с видом оробевшего человека отступил бы назад в то время, когда его воины уже выстроены были в боевой порядок и когда он зашел слишком далеко⁴⁹, он, думал о себе Филопемен, и без решительной битвы останется победителем, а Маханид будет побежден. Так было уже со многими вождями; когда они, выстроив войско к бою, вдруг убеждались, что не в силах будут устоять в борьбе с неприятелем, по причине ли неудобств местности, вследствие ли численного перевеса на стороне врага, или по другой какой причине; между тем уже пройден был длинный путь, а при отступлении одни рассчитывали победить, другие благополучно уйти от врага только при помощи задних рядов. В этих случаях вожди обыкновенно претерпевают величайшие беды⁵⁰.

17. Филопемен верно предугадал ход битвы: лакедемоняне бежали в ужасном беспорядке. Он видел, что фаланга его выигрывает сражение, что все дело принимает желанный, блестящий оборот, посему устремил заботу свою на то, чтобы достойно завершить все предприятие⁵¹, на то именно, чтобы Маханид не избежал его рук. Он знал, что Маханид в стремительной погоне за неприятелем отрезал себя вместе со своими наемниками на пространстве, отделяющем город от канавы, — и только ждал его возвращения. И вот, когда Маханид, возвращаясь из погони, увидел, что войско его бежит, когда он понял, что зашел слишком далеко и что все надежды его рушились, он быстро стянул находившихся при нем наемников и попытался было пробиться плотною массою сквозь ахеян, гнавшихся врассыпную за лакедемонянами. Часть воинов сначала во внимание к этому плану держалась крепко Маханида, так как иной надежды на спасение не было. Но когда по прибытии на место лакедемоняне увидели, что ахеяне стерегут ведущий через канаву мост, все они пали духом, покинули Маханида, и каждый спасался, как мог. В это самое время тиран, отчаявшись в переправе по мосту, скакал на лошади вдоль канавы и внимательно высматривал, где бы ему перейти.

18. Филопемен узнал Маханида по багряному одеянию и по убранству его лошади, оставил на месте Анаксидама с приказанием строго охранять переправу через ров и не щадить никого из наемников, так как они всегда содействовали упрочению тирании в Спарте. Сам Филопемен взял с собою Полиэна из Кипарисий⁵² и Симия, тогдашних своих щитоносцев, и с противоположной стороны канавы следил за движениями тирана и его оруженосцев⁵³. Два человека были тогда с Маханидом: Арексидам⁵⁴ и один из наемников. Маханид выбрал удобное для переправы место, пришпорил коня с целью заставить его перескочить через канаву, как вдруг по другую сторону канавы пред ним, повернув коня назад⁵⁵, предстал Филопемен, ловко метнул в тирана копьем, потом вторично ударил его нижним острием⁵⁶ копья и положил на месте. Та же участь постигла Арексидама от рук конных спутников Филопемена. Что касается третьего лакедемонца, то он не решился скакать через ров и спасся бегством в то время, как враги умерщвляли двух других его товарищей. По умерщвлении Маханида и Арексидама Полиэн и Симий тотчас сняли доспехи с убитых, взяли с собою голову тирана вместе с доспехами и поспешили к своим солдатам, гнавшим врагов; они же дали знать войску о гибели неприятельского вождя, дабы тем увереннее, спокойнее и отважнее оно преследовало врагов до города тегеян. И в самом деле, обстоятельство это сильно подняло дух в войсках; главным образом благодаря ему они с первого набега завладели Тегеей, на следующий день расположились лагерем вдоль Эвроты, так как окрестные поля были уже неоспоримо в их руках. Однако ахейцы долгое время не могли вытеснить врагов из пределов собственной их области, хотя беспрепятственно опустошали всю Лаконику. В сражении они потеряли немного своих, а лакедемонян перебили не менее четырех тысяч человек, еще больше взяли в плен, равным образом захватили все припасы их и вооружение (Сокращение и Сокращение ватиканское).

19а. Из Ганнибаловой войны. Общее замечание.

...Какую⁵⁷ пользу может извлечь читатель из рассказов о войнах, битвах, о покорениях и осадах городов, если при этом он не уясняет себе причины, по которой в каждом отдельном случае одна сторона выигрывала дело, другая теряла? Рассказом об исходе предприятий можно только забавлять читателя, тогда как должное изыскание мероприятий, предшествующих событиям, приносит пользу любознательному человеку. Наибольшую выгоду извлекает внимательный читатель из подробного выяснения отдельных событий (Сокращение ватиканское).

19. Доблести Ганнибала.

...Разве можно не превозносить военачальнические дарования, храбрость и умение жить лагерною жизнью, если окинешь взором это время во всей его продолжительности, если со вниманием остановишься на всех больших и мелких битвах, на осадах и отпадениях городов, на трудностях, выпадавших на его долю, если, наконец, примешь во внимание всю обширность предприятия? В течение шестнадцати лет⁵⁸ войны с римлянами в Италии Ганнибал ни разу не уводил своих войск с поля битвы; подобно искусному кормчему он непрерывно удерживал их в повиновении, огромные полчища, к тому же не однородные, но разноплеменные, сумел охранить от возмущений против вождя и от междоусобных раздоров. В войсках его были ливияне, иберы, бигуры, кельты, финикийцы, италийцы, эллины — народы, не имевшие по своему происхождению ничего общего между собою ни в законах, ни в нравах, ни в языке, ни в чем бы то ни было ином. Однако мудрость вождя приучила столь разнообразные и многочисленные народности следовать единому приказанию, покоряться единой воле, при всем непостоянстве и изменчивости положений, когда судьба то весьма благоприятствовала ему, то противодействовала⁵⁹. Вот почему нельзя не дивиться даровитости вождя в Ганнибале и не утверждать с уверенностью, что, начни он осуществление своего замысла с других частей мира и закончи римлянами, Ганнибал довел бы благополучно свое дело до конца. Начав же с того народа, коим следовало заключить, Ганнибал и начал предприятие, и кончил на этом народе (Сокращение).

20⁶⁰. Война в Иберии. Гасдрубал при Илипе.

...Гасдрубал стянул свои войска из городов, в которых они зимовали, двинулся вперед и расположился станом, невдалеке от города, именуемого Илипою⁶¹, здесь у подошвы гор возвел окопы, имея перед собою удобную для сражения равнину. Пехоты у него было до семидесяти тысяч, конницы до четырех тысяч⁶², слонов тридцать два. Со своей стороны, Публий отрядил Марка Юния** к Колиханту⁶³ принять нарочно для него заготовленные войска, три тысячи пехоты и пятьсот конницы; прочих союзников Публий принимал сам по пути к намеченной цели. С приближением к Касталону и Бекулу, когда к нему присоединился Марк с войсками от Колиханта, Публий почувствовал себя в большом затруднении. Дело в том, что одних римских войск без союзнических было недостаточно для того, чтобы отважиться на битву; между тем полагаться на союзников в решительной битве казалось и небезопасным, и слишком смелым. Долго Публий колебался, однако обстоятельства вынудили его к решению употребить в дело иберов, но с тем, чтобы вести сражение собственными легионами, а иберов выставить против неприятеля⁶⁴ только для виду. Когда это было решено, Сципион снялся с места со всем войском, в коем было до сорока пяти тысяч пехоты и около трех тысяч конницы. Подойдя к карфагенянам на такое расстояние, что они могли ясно различить его, Публий разбил лагерь на высотах прямо против неприятеля.