Надо полагать, без нахлобучки начальства агенты Охранной агентуры Бородин и Никитин не остались, подумает читатель. Нет, вышло куда хуже: приказом от 1 февраля 1908 года оба бедолаги со службы были уволены. Ох, и тяжела ты, служба царская!

Принятыми мерами личность просителя была немедленно выявлена. Им оказался, как уже 29 января докладывал ротмистр Эвальд, крестьянин села Илькино Гатчинского уезда Семен Моделайне, раненный в Русско-японскую войну и ходатайствовавший о «вспомоществовании». А 10 февраля ротмистр Эвальд докладывал Спиридовичу, что проситель добился-таки своего и получил из канцелярии его величества пособие в размере 50 рублей. «По имеющимся агентурным сведениям, — продолжал ротмистр, — местные крестьяне, узнавши об этом, поговаривают о повторении такого же факта на предстоящей охоте, ввиду чего мною поручено волостному писарю объявить старостам, чтобы они предупредили крестьян, что намерения их мне известны и что таковые к осуществлению допущены не будут; за попытки же к этому будут нести ответственность старосты, старшины и целые общества». Запугав крестьянскую верхушку уезда, Эвальд наказал и крестьян деревни Илькино, откуда происходил удачливый ходатай: в следующую царскую охоту они в загоне уже не участвовали. Полицейский надзиратель Замахин 18 февраля 1908 года сообщал в «сведениях», что им был «обыскан китаец Хо Ху-фа с намерением подать прошение на Высочайшее имя, в котором просит, о принятии его в русское подданство и православную веру». Полковник Спиридович 13 декабря 1908 года докладывал дворцовому коменданту о том, что во время посещения вечерни в Екатерининском соборе императрицей Александрой Федоровной отставной статский советник Дмитриев подал ей прошение, «каковое было принято».

Кстати, никаким преследованиям все эти просители не подвергались. Сотрудники Охранной агентуры задерживали их, устанавливали личность, опрашивали о причинах ходатайства, делали «отеческое» внушение на будущее и с миром отпускали на все четыре стороны. Прошения отбирались и подавались по назначению.

Охранная агентура занималась активным бумаготворчеством и, кроме «сведений», подавала еще «наверх» обобщенные справки о реакции публики на проезды царя. Так, в том же «урожайном» 1908 году об изъявлении радости лицезреть государя были поданы 22 доклада; о том, что публика заметила, что государь император изволил похудеть, агентура составила 17 докладов; о том, как царь Николай II был встречен криками «ура», — семь докладов; об узнавании царя-батюшки и снимании при его виде шапок — два доклада. Были также рапорты о недовольстве полицией, не дававшей публике возможности получше разглядеть самодержца, «который и так редко появляется перед народом»; о пожеланиях ему доброго здоровья и др.

В Охранной агентуре, как мы уже говорили, работали прикомандированные жандармские офицеры. Не следует думать, что служба при дворе рассматривалась ими синекурой. Полковник Спиридович был требователен ко всем, включая своих собратьев по классу и корпорации. Основным порицанием для господ офицеров было, кажется, «поставить на вид» (денежные штрафы не применялись). Так, приказ по Охранной агентуре от 16 мая 1908 года гласил: «Ставлю Вам (подполковнику Шепелю) „на вид“ за непредставление контрольных рапортичек 15 сего мая» (отметим мгновенную реакцию начальника на неисполнительность подчиненного). 20 декабря того же года: «Ставлю Вашему Высокоблагородию „на вид“ за замеченные в подлежащих Вашему контролю районе упущения… Выражаю крайнее удивление, что ни об одном из означенных фактов я ничего не слышал… Если господа офицеры не замечают подобных вопиющих безобразий, то для чего же они выходят тогда на постовую службу?»

Активную воспитательную работу в отсутствие Спиридрвича развернул в октябре 1909 года в Ялте его заместитель подполковник Мец. По-видимому, крымский воздух и отъезд начальника «благотворно» подействовали на сотрудников Охранной агентуры, и они слегка «расслабились». Мец простил только одного сотрудника за опоздание на пост (он повинился), а остальным раздавал наказания направо и налево: «неприличное поведение» — штраф 3 рубля, разговор на посту — выговор, несвоевременное возвращение в команду из отпуска — штраф 15 рублей, участие в уличном скандале ночью — штраф 15 рублей. В приказе подполковник Мец, в частности, писал: «Чинам Охранной агентуры нет никакой надобности водить компанию с филерами охранного отделения, нравственные качества и дисциплина которых могут служить лишь дурным примером…»

Полковник Спиридович, вернувшись на службу, учинил собственное расследование по поводу мер, принятых его заместителем. На тексте приказа Меца он наложил такую резолюцию: «Взыскание слабо, не соответствует всей системе наказаний, господам офицерам надо поддерживать введенный мною режим, а не расшатывать его. Подполковнику Меду провести дознание, опросив письменно по обоим случаям. Уволить несвоевременно возвратившегося из отпуска». А напротив абзаца приказа, касавшегося дружбы чинов агентуры с филерами охранки, Спиридович строго заметил: «Подобных вещей писать в приказ нельзя!!!» Почему нельзя? Вероятно, потому, что критиковать родственную службу неэтично вообще, а во-вторых, нельзя было забывать, что Спиридович вышел из охранки и до зачисления в Охранную агентуру отдал сыску много лет жизни и сил.

В январе 1910 года Спиридович не давал покоя Мецу и постоянно теребил его по поводу не поданных вовремя контрольных рапортичек, а уже в феврале сообщил в канцелярию дворцового коменданта, что «…подполковник Мец с 24-го сего февраля освобожден мною от занятий», а через четыре дня комендант Дедюлин подписал приказ об откомандировании Меца в распоряжение Отдельного корпуса жандармов. Чувствуется, подполковник, прослужив в агентуре менее года, «не пришелся ко двору», и его просто «скушали».

А чтобы господа офицеры не расслаблялись во время своих летних служебных выездов в Ялту и Ливадию, полковник Спиридович в ноябре 1909 года издал следующее распоряжение:

«1) С 9 ч. утра до 11½ офицеры занимаются в команде.

2) По окончании занятий в команде (11 ½ ч.) один офицер очередной (дежурный. — Б.Г., Б.К.) отправляется в охранный дом в Ливадии, куда обязан прибыть не позже 12 ч. 30 м. и находиться там до возвращения всех Высочайших особ в Ливадийский дворец после предобеденной их прогулки.

3) О каждом заказном выезде Высочайших особ и о каждом их возвращении очередной офицер должен лично по телефону сообщить в канцелярию для доклада мне.

4) После последнего возвращения во дворец… Высочайших Особ очередной офицер сообщает о том по телефону и спросит моих указаний, могущих быть на этот день, и, если таковых не получит, уезжает из охранного дома, подписав предварительно дежурный журнал…

5) Остающийся в Ялте офицер к двум часам дня является за получением приказа для службы в канцелярии, а в 8 ½ часов он принимает в канцелярии обходные, все контрольные рапортички и сведения и делает по результатам их доклад о несении людьми дневной службы».

Вот так!

Естественно, строгость и требовательность полковника, а потом генерала А. И. Спиридовича к своим подчиненным нравились не всем, о чем свидетельствуют сохранившиеся в архивах на него доносы, сделанные дворцовому коменданту В. П. Воейкову в 1915–1916 годах. Приведем выдержки из одного такого доноса, составленного, по всей видимости, нижними чинами Охранной агентуры[217]:

«Мы ведь верные слуги нашего обожаемого Царя Батюшки и, по совести говоря, единственная полезная охрана. Ведь не Герардовские же дубы стоеросовые охраняют царя, они только тянутся, чтобы какую фрельку не пропустить с отданием чести, а видят не дальше своих усов и носа. Об охране они и понятия не знают, а так только — Гоголевские Держи морды… (это в адрес Дворцовой полиции, начальником которой был Б. А. Герарди. — Б. Г., Б. К.). Наши товарищи в Петрограде в Охранной команде, кои лишь охраняют неугрожаемых министров, не только суточные за 5 месяцев получили, но многие получили пособие… У них сейчас самое маленькое для новичков жалованье 55 руб. в месяц, а чуть постарше так 70,80,100 и даже 130 руб. в месяц, а у нас никто и мечтать не смеет про это… И к господам офицерам несправедливое обращение, одни чуть что не голодают и в командировки не ездят, а другие как Невдахов от денег пухнут… Жена его только сплетни по городу про царскую семью распускает, не гнушаясь разговорами даже с прислугами. Наш же славный генерал (Спиридович. — Б. Г., Б. К.) в нем души не чает и всю власть ему передоверил, особенно после своей женитьбы… Вот только на сей счет в генеральских квартирах тысячные переделки по несколько раз в год происходят, да есть ли опись тому имуществу».