В контексте событий, о которых Торою всего несколько часов назад поведал учитель, поводов заинтересоваться странными злоумышленниками было больше, чем достаточно. Определённо, кто-то что-то здесь искал, а возможно, даже и нашёл. Причём этот кто-то, зная о том, что Мирар скован колдовским сном, предпочёл не принимать на веру силу заклинания. Стало быть, трудились далеко не профаны. Но что нужно неизвестным умельцам тёмных дел здесь, на Фонтанной Площади столицы маленького тихого королевства?
Волшебник стоял в тени высокого каштана и внимательно прислушивался. А несколько мгновений спустя был вознаграждён за терпение — сквозь шум фонтанов, действительно послышался приглушённый топот ног, а затем гневное бряцанье колокольчика да тонкий звон разбитого стекла. Вот мимо Часов промелькнула какая-то тень. Тонкий свист, похожий на щебет ночной птицы, и до затаившегося чародея донеслись торопливые шаги. Затем всё стихло.
Ещё некоторое время ученик королевского волшебника оставался в своём укрытии, наконец, удостоверившись, что на Площади царит полная, ничем и никем не нарушаемая тишина, вышел из переулка. Сталкиваться с неизвестными преступниками, которые так слаженно обтяпали своё дельце, совершенно не хотелось. Из оружия у Тороя был только кинжал. Проверенный в стычках верный меч искусной гномьей работы остался в таверне, кроме того, его почти наверняка украла ведьма. Иными словами волшебник оказался совершенно не готов к ночным бдениям в большом городе.
Под покровом темноты искатель приключений бесшумно двинулся к башне с Часами. Можно было, конечно, развернуться и драпануть туда, откуда пришёл, но кем-кем, а уж трусом Торой не был. Эгоистом, упрямцем — да, но не трусом. Опять же, любопытство ещё никто не отменял. И всё-таки, следовало поторопиться. Как-никак ученик чародея до сих пор не имел ни малейшего представления о том, почему, в отличие от остальных обитателей столицы королевства Флуаронис, до сих пор бодрствует. Вполне возможно, что странные чары подействуют с опозданием и на него. Так не лучше ли подобру-поздорову унести ноги подальше от околдованного Мирара?
В несколько шагов Торой достиг подножия башни с Часами. Здесь было также темно и тихо, как в переулке. Мужчина постоял в нерешительности. Что дальше-то? Куда идти? Судя по звону, который он слышал из своего укрытия, звук шёл с правой стороны. Низложенный маг медленно двинулся вдоль Часовой башни, внимательно всматриваясь в потёмки. Наконец, из серого летнего сумрака вынырнули очертания небольшого дома — одна стена постройки, представляла собой стеклянную витрину — какой-то магазин. Может, булочная?
Ученик королевского чародея посмотрел сквозь стекло в мрачные глубины дома и чуть не вскрикнул от неожиданности — из сумрака к нему медленно выплыло бледное лицо, обрамлённое складками капюшона… К счастью нервы у мага оказались достаточно крепкими, поэтому он сдержался и не завопил на всё королевство, тем более, что появившееся из темноты лицо было его собственным — за стеклянной витриной стояли зеркала.
Плюнув с досады, Торой хотел, было, махнуть на всё рукой и идти своей дорогой, но в это время резная дверь магазинчика со скрипом приоткрылась — жалобно звякнул колокольчик над входом, и снова воцарилась тишина. Волшебник усмехнулся — стало быть, слух его не подвёл, звук разбитого стекла, действительно донёсся отсюда. Флуаронис, конечно, королевство тихое и спокойное, но двери на ночь здесь всё-таки запирают. А тут, в зеркальной лавке, хозяин как будто не боялся ни воров, ни прочих лихих людей.
Оглядевшись по сторонам, маг скользнул в магазин и аккуратно прикрыл за собой дверь. Снова хрипло брякнул колокольчик, заставив ночного посетителя поморщиться. В лавке было темно, и в этой чёрно-сиреневой, мерцающей зеркалами темноте вырисовывались неясные очертания предлагаемого посетителям товара — трюмо, ширм и прочих женских радостей.
Торой постоял, дожидаясь, пока глаза окончательно свыкнутся с полумраком. Ему совершенно не улыбалось напороться в темноте на какое-нибудь зеркало и с грохотом его разбить, привлекая в лавку неизвестных злоумышленников. Однако внутренний голос заставлял торопиться. Вторженец медленно обходил творения мирарского зеркальщика и всё это время рядом с ним кралось отражение, то появляясь, то пропадая в сумеречных зеркалах. Торой старался не обращать на призрачную тень внимания, но получалось плохо — зеркала выныривали из темноты неожиданно, и также неожиданно в них появлялось отражение крадущегося чужака.
Со всем возможным хладнокровием игнорируя своего зеркального двойника, маг двинулся вглубь дома, без приключений миновал многочисленные гигантские образцы (предназначенные видимо для бальных зал или дамских будуаров), удачно обогнул витрину, с выставленным в ней многочисленным товаром, а затем и стойку, за которой зеркальщик принимал заказы.
Аккурат за стойкой обнаружилась неприметная низенькая дверь, разделявшая по всей вероятности магазин и жилую часть дома. Торой без колебаний толкнул её и, зажмурившись, замер на пороге — таким ослепительным, после долгого блуждания впотьмах, показался свет двух масляных ламп. К счастью, маг быстро сообразил, что к чему, и нырнул в комнату, спешно захлопывая за собой дверь.
Покойчик, в котором он очутился, являлся, по всей видимости, крохотной гостиной, однако сейчас об этом было сложно судить наверняка. По комнате в беспорядке были разбросаны самые неожиданные вещи — бельё, одежда, разорванные книги, разбитые фарфоровые статуэтки… В густом ворсе красивого ковра похрустывали осколки опрокинутого трюмо. Несколько стульев валялись сломанными, словно кто-то в ярости разбил их об пол. Даже обивку небольшой кушетки и ту неизвестные злодеи зачем-то вспороли безо всякой жалости — наружу бесприютно торчали пружины и клочья соломы. А в центре комнаты, среди всего этого кавардака, раскинув руки, лежал на полу мастер-зеркальщик.
Старик был ещё жив и, увидев стоящего на пороге незнакомца, отчего-то улыбнулся блаженной, умиротворённой улыбкой. Торой опустился на колени рядом с распростёртым хозяином дома — в груди у зеркальщика, воткнутый по самую рукоять, торчал грубо сделанный нож. Кровь из раны сочилась медленно, словно нехотя, но было ясно — жить зеркальных дел мастеру осталось от силы несколько минут.
Низложенный маг склонился над несчастным — тот беззвучно открывал и закрывал рот, силясь что-то сказать. Наконец, собрав остатки сил, мирарец выдохнул:
— Зеркало… Они забрали зеркало Клотильды, я взял его, чтобы вставить в раму… Я сделал… красивую… резную… из морёного дуба…
Поняв, что старик бредит, Торой осторожно похлопал его по щеке:
— Кто? Кто забрал зеркало?
Во взгляде зеркальщика, подёрнутом пеленой боли, снова появилось некое подобие осмысленности:
— Меня зовут Баруз. Кто ты? Что ты делаешь в моей лавке?
Торой терпеливо, с расстановкой, повторил свой вопрос, давая краткое пояснение произошедшим событиям:
— Баруз, на тебя напали какие-то люди, они забрали зеркало Клотильды. Кто они были, эти люди?
Зеркальщик шумно сглотнул:
— Это были не люди…
— Эльфы что ли?
Торой ожидал чего угодно, но только не этого. Эльфы — народ педантичный как в отношении поступков, так и в отношении морали, поэтому подвигнуть их на столь зверское убийство могли лишь самые чрезвычайные обстоятельства. И потом — нож под рёбра? Фи… Эльфы для этого слишком эстеты. Они бы нашли более изящный и менее болезненный способ отобрать жизнь. Например, быстрый яд. Или, в худшем случае, красивую стрелу.
Баруз тяжело вздохнул, по его лицу пробежала судорога. Старик сделал попытку развеять липкий туман забытья, окутывающий его сознание:
— Это были кхалаи. Их привела ведьма. Женщины… Проклятые женщины… От них все беды, — зеркальщик хрипло засмеялся, смех причинял ему боль, а боль, хотя и рвала тело на части, возвращала трезвость мысли. — Они забрали зеркало Клотильды…
Мастер зеркал сделал слабое движение рукой, призывая своего собеседника наклониться ниже. Торой склонил голову, стараясь не упустить ни единого слова — от сказанного Барузом могло зависеть очень многое.