Маг (который в отличие от эльфа не был столь стремительным) только-только вскочил с места, костеря себя на чём свет стоит. Торой ошибочно решил, будто неведомая сила Зеркала не отдаст паренька без боя. Отдала. Хорошо хоть эльф со свойственной его племени стремительностью не допустил трагедии. А потом все мысли вымелись прочь — Итель кошкой рванула к зеркалу, а следом за ней, быстрая, словно куница, метнулась и Люция.
Растерянные спутники фиалковой ведьмы едва успели приподняться с мест, на которых сидели, а Итель уже стояла у зеркала, припав дрожащими ладонями к трепещущей волнами стеклянной глади.
— РОГОН!
Её Призыв был оглушителен и силён.
Торой, словно сражённый невидимой стрелой, резко осел на пол, зажимая руками уши. Голова едва не взорвалась от страшной боли. Маг и раньше знал, что истинный Зов ведьмы может убить, но и подумать не мог, будто слова эти окажутся настолько правдивы. Призыв Ители, прогремевший, словно набат, швырнул волшебника на пол, повалил с ног привставших со своих мест чернокнижников. Пожалуй, из всех присутствующих не повредил этот громоподобный Глас только Элуксу, Люции да Эрнин.
Подняв отяжелевшую голову, Торой с ужасом воззрился на Фиалку и увидел, как в зеркале, к которому она приникла, возникла смутная фигура неизвестного пришлеца. А потом рябь исчезла, и стекло показало… Рогона. Он стоял, подавшись вперёд на фоне обступившей его со всех сторон тьмы. И смотрел на Фиалку.
Итель тянула руки к мужу, но никак не могла дотронуться до него — пальцы вязли в неосязаемой пустоте, не находили, не нащупывали того, кого искали.
— Любимый мой… — срывающимся голосом шептала красавица-ведьма. — Любимый мой, я пришла освободить тебя, вернуть тебя. Протяни мне руку.
И Торой с ужасом увидел, как ладонь Рогона медленно поднялась и нерешительно замерла в какой-то пяди от ладони Ители…
Из вязких объятий Вечности, из могильного холода он вышел к ней, верный Зову и памяти. Он смотрел только на неё, глаза в глаза. И сколько муки было в этом молчаливом взоре! Из мира мёртвых смотреть в мир живых и видеть то, что давно забыл. Из пучин Тьмы и Безвременья на мгновенье заглянуть туда, где есть жизнь и любовь, тепло солнечного света и запах напитанной дождём земли? Он смотрел на свою Фиалку, и его глаза любили.
— Родной мой! — Итель скребла руками по податливому, словно мокрая ткань, стеклу. — Я знаю, знаю, как тебя вернуть. Взгляни на них, они самые сильные, их Силы будет довольно. А он, он такой же как ты… Вы так похожи. Только не исчезай…
Её шёпот, невнятный и безумный, эхом отдавался в уголках залы.
Торой застонал — даже этот тихий шелест женского голоса причинял настрадавшимся от Призыва ушам нестерпимую боль. Но через долю мгновения пришло понимание сказанных ведьмой слов. И тут уж стало не до боли. Маг проклинал себя за недогадливость и беспомощность.
Вовсе не равновесие было нужно Фиалке и не равенство между колдунами и магами, совсем не этого она добивалась столько лет, не к этому шла. Она хотела вернуть Рогона, ждала, когда появится на свет тот, в чьё тело можно будет перетянуть душу мужа из Мира Скорби. И тело это должно быть молодым и сильным, чтобы Рогон в новой оболочке не чувствовал себя ни ущербным, ни беспомощным. А Торой ведь не уступает мужу Фиалки в Силе, он молод, крепок и сможет вместить в себя новую сущность. А эти колдуны и некроманты? Они были нужны красавице-ведьме вовсе не как спутники или помощники, а как жертвенные. Их Сила, Сила некромантов и чернокнижников, умело почерпнутая Ителью, прорвёт тонкую ткань реальности, позволит освободить Рогона. И снова Торой застонал, но на этот раз не от боли.
Ах, какой дурак! Гиа хотел вернуть умершую жену, но не сумел, поскольку не был волшебником. Тогда он спрятал Зеркало. Может, просто ждал удобного для обряда случая, а может, не захотел идти к поставленной цели такими средствами. А вот Итель средства как раз не смущают.
А Торой? Какой же непроходимый глупец! Он взвешивал и примерял этот мир на себя, мужчину. Но Фиалка-то была женщиной, причём влюблённой женщиной, которая ради своей безумной страсти пойдёт на всё — на убийство, предательство, подлость. Она подготовила этот мир к возвращению Рогона — убила и низложила магов, чтобы те не могли препятствовать её мужу своими интригами. Итель вернёт Рогона, а возможно даже сделает его бессмертным. Иначе, зачем столько жертвенных?
Колдунья подготовила мир для своего воскресшего чувства. А Рогон, конечно, и думать не думал в своё время, что неизвестная ведьма, завладевшая зеркалом, окажется его собственной женой. Да, он, конечно, не знал, что Фиалка на самом деле бессмертная лефийка. И уж тем более он не предполагал, что от одиночества и тоски по нему она сойдёт с ума.
Торой мутнеющим взором обвёл Залу — на полу корчились, зажимая руками кровоточащие уши чернокнижники, Алех лежал, запрокинув голову, под столом — бледный и неподвижный. Илан съежился рядом — то ли без сознания, то ли оглушённый Зовом. И только Элукс, которому были чужды все эти волшебные экивоки, безостановочно рисовал в своём альбоме. Для него всё происходящее было лишь представлением. Эрнин замерла, скованная ужасом.
И тут волшебник вспомнил и понял слова Тьянки, обращавшейся к нему из далёкого далека: «Есть тайные двери, которые открыть не всякому по силам». А ещё её напутствие: «Девчонку свою блюди! Любовь, она ведь не только на дары щедра, но и на откуп».
Девчонку.
Люция!
Он вскочил на ноги, словно ужаленный. Всё стало неважным, вторичным. И мальчик, и Алех, и некроманты, и даже Итель со своей неистовой любовью. Люция!
Колдунка неподвижно стояла возле наставницы, тогда как Фиалка судорожно обнимала зеркальное стекло и умоляла мужа:
— Руку! Дай мне руку! Я так долго ждала! Я стольким пожертвовала! Дай мне руку!!!
На лице Рогона было смятение. То ли он не слышал Итель, то ли не понимал. Но вот ладонь чародея всё же начала медленно приближаться к разъединяющему их стеклу. Он не мог не выполнить просьбу заплаканной прекрасной женщины, женщины, которую всегда любил и которую помнил даже здесь, за гранью Времени и Жизни. Торой не мог винить мага. Кто бы на его месте устоял? Поменять Безвременье и забвение на жизнь и любовь? Ха!
Сквозь разноцветные витражи окон в Залу просачивались последние лучи солнца. День подходил к концу. А Торой, будто истукан, замер посреди Залы собраний. Холодное равнодушие захлестнуло его с головой.
— Люция, отойди! — он сказал это властно и спокойно, а потом свёл пальцы обеих ладоней, концентрируя в них всю свою Силу.
В колыбели ладоней сперва зародилась лишь малая искорка, но уже через мгновение между напряжёнными пальцами яростно полыхнул шар Могущества. Нет, этот сгусток Силы, конечно, не разобьёт зеркало, но он отшвырнёт Итель прочь, подарит хоть пару драгоценных мгновений, чтобы всё исправить.
Но когда Торой поднял глаза, уже изготовившись к броску, он увидел, как Люция делает в воздухе безукоризненный пасс. Она защищала свою бабку!
— Нет, Торой.
Ему показалось, что он ослышался. Но юная ведьма спокойно, даже холодно повторила.
— Нет, Торой.
Слова падали, будто камни.
— Люция? — маг забыл обо всём на свете. — ЛЮЦИЯ!!!
— Неужели ты не понял? — Колдунка устало улыбнулась и покачала головой, поясняя. — Ведь это же зеркало. Оно отразит Силу и убьёт тебя.
Итель, которой совершенно не было дела ни до воспитанницы, ни до стоящего посреди зала волшебника, наконец-то нащупала руку Рогона и вцепилась в его пальцы, выговаривая отрывистые гортанные слова неведомого заклятья. И в это самое мгновение Торой почувствовал, как неизвестное, прожорливое Нечто вырвалось из зазеркалья, устремилось к корчащимся на полу людям, чтобы вобрать в себя их Силу, потянулось к Торою, чтобы вырвать из жертвенного тела ненужную душонку.
Маг против всякого благоразумия рванул к творению мастера Гиа, туда, где стояла спокойная, даже умиротворённая Люция и плакала от счастья Фиалка. Торой хотел схватить бездействующую колдунку за руку, вышвырнуть её из Залы собраний, чтобы спасти, уберечь, но… наткнулся на невидимую стену. Люция стояла в двух шагах и грустно смотрела на мага, а он всё никак не мог преодолеть установленную ей преграду. Видимо, девчонка тоже щедро зачерпнула из того самого источника, из которого сейчас утоляла свою жажду Силы её наставница — из людей.