Чиновник Торбеев был сослан в каторгу на Камчатку за то, что говорил в обществе знакомых: «За царицу все решает герцог Бирон». Еще один несчастный — дворцовый певчий Федор Кириллов — в том же году после пыточного следствия в Тайной канцелярии с вырезанным языком был сослан в Оренбург. В частной беседе он сказал знакомым, что царица по ночам ходит на интимные свидания с Бироном специально созданным для этого во дворце потайным ходом. Во всех этих случаях следствие по делам о «крамольных речах» начиналось с доноса кого-то из участников таких опасных бесед о политике или нравах во дворце.
Широкую огласку получил донос тех же лет в Тайную канцелярию, часто приводимый в пример как хрестоматийный, — об изображениях гербового двуглавого орла империи на чьих-то печных изразцах как глумление над святым символом государства. И этот донос тоже повлек за собой арест бедного хозяина «антигосударственной» печки.
Было и «дело священника Решилова», отправленного в Тайную канцелярию с сопроводительной запиской: «Арестован по важному делу, а по какому — неизвестно». Дело о казни сумасшедшего крестьянина из-под Киева, в очередной раз назвавшегося «спасшимся от отца царевичем Алексеем» (с ним в Тайную канцелярию притащили еще десяток мужиков, просто слушавших его сумбурные речи).
Развитая система доносительства по политическим мотивам сопровождает такие взрывы массовых репрессий, и именно тогда доносительство особенно востребовано сыском, и ему же способствует атмосфера страха в обществе. Когда в конце 1730-х годов аннинские репрессии набрали ход, страну просто захлестнул такой вал доносов граждан друг на друга, что он даже начал мешать нормальной работе Тайной канцелярии. Это же могло стать угрозой ее работе и похоронить сыскное дело под кипой нуждавшихся в проверке «изветов», иногда совершенно пустяковых или просто бредовых.
В империи появились санкции за напрасное отвлечение тайного сыска ложными доносами, доносами по маловажным обстоятельствам, бездельными доносами, самооговорами. Вышел специальный императорский указ: губернаторам и воеводам на местах тщательно разбираться с делами по выкрику «Слово и дело», отправляя в столицу в Тайную канцелярию дела и арестованных только по причинам, действительно важным для госбезопасности.
В те же годы правления Анны Иоанновны в начале 1730-х годов доносительство официально «закрепляется» в законодательстве и делается первая попытка его регламентации для нужд тайного сыска. Закон запрещал прекращать наказание виновного, даже если пойманный выкрикивает «Слово и дело», а также устанавливалась одновременно смертная казнь за ложный донос и такая же кара за недонесение по настоящим государственным преступлениям.
В те далекие годы юридическая граница между политическими и уголовными делами еще не была прочерчена, поэтому Тайная канцелярия по системе «Слово и дело» ведет и уголовный розыск по особо важным и крупным делам. В этих же застенках допрашивали таких известных обычных уголовников, как Иван Осипов (Ванька Каин).
Бывший разбойник Ванька-Каин очутился в Москве, явился в Тайную канцелярию и объявил, что он сам вор, знает других воров и разбойников не только в Москве, но и в других городах и предложил свои услуги к поимке преступников. Предложение Ваньки-Каина было с удовольствием принято, ему было присвоено звание доносителя сыскного приказа, а в распоряжение ему дана военная команда. Выдавая и ловя мелких воришек, он укрывал крупных воров. Он, преследуя раскольников, вымогал у них деньги. Иван даже открыл у себя игорный дом, не останавливался и перед открытым грабежом. Вся система сыска была у него на откупе и потворствовала его проделкам. Под покровительством Ваньки-Каина число беглых, воров, мошенников, грабителей и убийц увеличивалось в Москве с каждым днем.
Случилось так, что весной 1748 года в Москве начались повсеместные пожары и разбои. В паническом страхе жители Москвы выбирались из домов, выезжали из города и ночевали в поле. В Москву послан был «с командой» генерал-майор А.И. Ушаков, под председательством которого была учреждена особая следственная комиссия. Во время трехмесячной работы этой комиссии Ванька-Каин продолжал мошенничать и грабить, но уже не так свободно, как это он делал прежде. Подчиненные Ушакова, предупреждая поджоги, ловили всех подозрительных людей и приводили их не в Тайную канцелярию, а в комиссию. Поэтому вскоре стали мало-помалу раскрываться проделки Ваньки-Каина. Убедившись, что вся московская полиция была в заговоре с ним, бывший денщик Петра I, преемник Ушакова, генерал-полицмейстер Алексей Данилович Татищев ходатайствовал об учреждении по делу Ваньки-Каина особой комиссии. Заметим, на этом посту, который он занимал до самой смерти, Татищев добился полной самостоятельности: генерал-полицмейстер стал подчиняться непосредственно императрице, а его требованиям должны были оказывать всяческое содействие.
Комиссия эта просуществовала с 1749 по 1753 год, когда дело Ваныси-Каина передано было в Тайную канцелярию, весь личный состав которой за это время переменился. Дело тянулось до июля 1755 года. Первоначально Ванька-Каин был приговорен к смертной казни, но по указу Сената наказан кнутом и послан на каторгу, сначала в Рогервик, а потом в Сибирь (напомним о предписании Елизаветы Петровны 1744 года, приостановившим смертную казнь, которая была заменена политической смертью и ссылкой).
Принято считать, что обычная или «административная» полиция была создана еще при Петре Великом, но была еще не так развита и занималась только мелкими уголовными делами. Реальное объединение политического и уголовного следствия по значимым делам в рамках Тайной канцелярии свойственно многим первым спецслужбам разных стран XVIII века, поскольку политический сыск в ту эпоху еще не был отделен от криминального. Поэтому в архивах следственные дела все перемешаны: здесь и дела профессиональных грабителей, и заговоры среди государственной элиты против императрицы, и безумный крестьянин из-под Киева, назвавшийся в очередной раз спасшимся царевичем Алексеем Петровичем. И даже такие «государственные преступники», как 20-летний дворянин из Литвы Мартин Скавронский, вина которого состояла в рассуждении на тему «Что бы я делал, если бы вдруг стал царем российским».
Здесь же мы видим интересное дело по обвинению организаторов первой в России рабочей забастовки чисто экономического характера. Так, забастовали более тысячи рабочих Московского суконного двора у Каменного моста. Их выбранные представители (с ходатайством к царице) Дементьев и Егоров переданы в Тайную канцелярию. Там же они позднее скончались после допросов.
Аксель фон Мардефельд (1692— 1748), прусский посланник в России и современник царицы Анны в 1740-х годах, составит в Берлине «Записку о важнейших персонах при Дворе Русском» по приказу прусского короля Фридриха II. Так вот, он упоминает о пяти тысячах российских гражданах, погибших при допросах в Тайной канцелярии. Другие не столь известные иностранные мемуаристы того времени, менее дружелюбные по отношению к России, называют цифры на порядок больше.
Россия на протяжении нескольких лет жила в ужасающей атмосфере насилия, страха и доносов, которые переставали считаться чем-то постыдным, что необходимо было скрывать. Лишь немногие смельчаки, как граф Платон Иванович Мусин-Пушкин, обвиняемый в недонесении по делу о заговоре Волынского, имели смелость заявлять на допросе в ведомстве Ушакова: «Не донес я потому, что не желаю быть изветчиком!» Вот эти благородные слова стоили ему отрезанного языка и ссылки в Соловецкий монастырь.
В годы политических репрессий Тайной канцелярии пришлось заниматься и вопросами заграничной разведки, хотя официально такого специального поручения службе Ушакова никто не давал. Активно для так называемой внешней разведки привлекали российскую дипломатию и торговые миссии за границей, и в эти проблемы Тайная канцелярия почти не вмешивалась. Но уже созрела необходимость от спецслужбы интересоваться крамолой и среди российской эмиграции, особенно в поле ее зрения попали дела Семена Нарышкина в Париже, который вступал в сговор с разведчиками Франции и Швеции (от имени сторонников возведения на престол Елизаветы). В тот момент в Европе вышла скандальная книга «Московские письма» анонимного русского автора. Из этого издания иностранцы узнали о репрессиях при Анне и о «работе» наших спецслужб. И тогда выявить автора пытались российские послы за границей и одновременно Ушаков в Санкт-Петербурге.