— А с ними как? — указала она глазами на парней.

Он присел на корточки перед сидящим на земле рыжим парнем, получившим солидный удар по голове, и спросил участливо:

— Скорую не вызвать?

— Да пошел ты, — сквозь зубы ответил тот и, поднявшись, пошел к скулившему здоровяку. Николай подошел следом и встал рядом.

— Если бы вы меня разуделали, сейчас бы орлами порхали и бицепсами поигрывали, да оплошка вышла, нарвались на морского пехотинца, чемпиона военных училищ по контактному каратэ, одним словом, кто за что боролся, тот на то и напоролся, — махнул рукой на очухавшихся парней и сломал поднятый с земли нож, затем предложил, обернувшись к девушке:

— Я тебя провожу.

— Еще встретимся, — грозно пообещал здоровяк, нянькая с вытьем сломанную руку.

— И эта встреча будет для тебя последней. Не руку, а шею сломаю, — пообещал Николай, взяв Машеньку под руку, и они пошли прогулочным шагом по аллее. Прощаясь возле ее подъезда, он напомнил:

— Не забудь, восьмого в пять часов вечера я жду тебя в училище. — И, уже уходя, помахал ей рукой.

Стоя обнаженным по пояс в умывальнике казармы, он внимательно и придирчиво рассматривал свое лицо.

«Неужели она сможет полюбить такого урода? — думал он, поглаживая смуглую щеку. — Как будто нет симпатичней парней в ее окружении».

Его, словно отлитое из бронзы, лицо было не то чтобы красивым, но по-мужски симпатичным и как-то жестко выразительным. И он совершенно зря критиковал себя, думая об ухоженных, зализанных лицах ее знакомых. Они ему в подметки не годились. Но он был до крайности самокритичен.

Проходивший мимо однокурсник звонко шлепнул ладонью по его литой спине и хохотнул панибратски:

— Что, Лебедок, влюбился?

— С чего ты взял? — покосился на него смущенно Николай.

— Только влюбленные могут так по-дурацки свой циферблат рассматривать, — заржал он, смешно корча рожу товарищу.

— Если не скроешься с глаз моих, я тебе, Мухомор, салазки загну, — серьезно пообещал покрасневший Лебедок и, закинув полотенце на шею, пошел к крану.

Мухомор ушел в дальний угол умывальной комнаты и звонко сообщил находившимся в ней курсантам:

— Наш монах Лебедок по уши втюрился в незнакомую чувиху, видите, как по-дурацки свой портрет изучает. — И, довольный, закатился заразительным смехом.

Николай погнался за ним, но юркий Мухомор бегал вокруг умывальных раковин, смешно показывая ему язык.

— Все равно я тебя взгрею, — пообещал улыбчиво Николай, показывая болтливому курсанту кулак. — Вот в казарме и взгрею.

— Мало каши ел, — брякнул задорно Мухомор, предусмотрительно отходя к крайней раковине.

На следующий день Николай, нетерпеливо посматривая на часы, ждал девушку у кованых ворот КПП, не веря в то, что она придет. Но она пришла вместе с подругой. Мухомор тут же, как банный лист, галантно приклеился к ее подруге.

Танцуя с Машенькой вальс, Николай долго собирался с духом, не решаясь сказать ей сокровенное, но наконец, весь сжавшись, он прошептал:

— Я в вас, кажется, влюбился, Машенька!

Она остановилась в вальсе и долго пристально смотрела ему в глаза, затем приподнялась на цыпочки и поцеловала в губы.

— Ты мне тоже очень, очень нравишься!

И весь мир для Николая стал прекрасным, невообразимо красивым. Ему хотелось петь и хохотать, целовать весь мир, а пуще всего ему хотелось носить на руках Машеньку. Как святую женщину, прижать к груди, как боевое знамя.

А через год, в апреле, он шел с двумя курсантами в увольнительную и, надо же такому быть, снова повстречался с бритоголовыми. Разговор состоялся по-мужски коротким, но значащим для десятка молодых нацистов. Курсанты едва убежали, оставив цвет нации лежащим без чувств на земле. После этого встречи прекратились. Пожалуй, они коричневым не понравились своей короткой жесткостью.

Под Новый год у Николая с Машенькой была свадьба. А позже он по распределению попал для дальнейшего прохождения службы во Владивосток. Без ропота и возмущения с ним отправилась и его Машенька, уже окончившая институт. Так получилось, что вместе с ними отправился и Мухомор, то есть лейтенант Махортов, со своей женой Лидой.

На перроне Сергей Николаевич, отец Машеньки, слегка подшофе, все пытался отговорить их от этой поездки к черту на кулички:

— У меня же связи есть, я вас тут удачно пристрою, — горячился он.

— Сергей Николаевич, есть такая профессия — защищать свою Родину, вот меня направили туда, где я сейчас нужен. А нужен я на Тихоокеанском флоте, значит, туда и поедем. А там, как Бог даст.

3

Заняли полностью купе и всю дальнюю дорогу дурачились. Играли в карты, в подкидного дурака, до глухой ночи рассказывали ужасные страшилки, нарочно пугая жен. Поутру их половинки, Машенька и ее подруга Лида, накрывали стол, а они, насадив лихо по-казачьи парадные фуражки, шли в вагон-ресторан за коньяком. Затем Николай брал в руки баян, и они дружно пели народные песни. Так они и не заметили, как очутились на перроне Владивостока.

По прибытии к месту прохождения службы представились начальнику штаба Дальневосточного военного флота. Моложавый адмирал полистал их тоненькие дела, сказал буднично:

— Ступайте к капитану первого ранга Евдокимову, он выделит вам место для жительства, а завтра приходите к девяти ноль-ноль для распределения по батальонам.

Расселили их в офицерском семейном общежитии по соседству друг с другом. А утром, как штык, они уже, козыряли командиру. Правда разбросал он их по разным батальонам, на что они шутили:

— Слава Богу, во флоте одном.

И начались их флотские будни. Занятия и марш-броски. Ежедневные тренировки личного состава.

Батальон Николая приписали на десантный корабль «Пластун».

Машенька устроилась в городской музей, и у нее тоже пошло все в жизни хорошо. Но было одно «но».

Через год им присвоили звания старших лейтенантов и назначили ротными. У Мухомора родилась дочь. Им выделили отдельную двухкомнатную квартиру в военном городке. Они по-цыгански шустро и по-военному оперативно перебрались в нее. Теперь Мухомор, встречая Николая на разводе, шутливо подначивал его:

— Давай, кореш, шустрей делай мужика, а то невеста загрустила.

Николай, как мог, отшучивался, хотя на сердце кошки скребли. Ходили с Машенькой по больницам, по лекаркам, но результат был один и тот же — врожденное бесплодие. А тут еще письма от родителей Машеньки стали приходить невеселые. Все звали домой, в Петербург, соблазняя элитной квартирой в центре города и работой с солидным заработком. Мать Машеньки, Лидия Петровна, в конце письма делала приписку: «Отец совсем плох, на лекции упал в аудитории, врачи определили инфаркт. Сейчас лежит дома. Вспоминает вас и хочет напоследок увидеться».

Машенька крепилась при Николае, держалась молодцом, а ночами обреченно вздыхала и безутешно плакала в подушку. Николай ее жалел, но сделать ничего не мог. Так они и жили с пасмурными лицами и нулевым настроением. Все несчастья были, как слоеный пирог, один на одном.

И выхода не было.

В начале второго года службы в штаб пришла особо секретная разнарядка: двадцать человек офицеров морской пехоты направить инструкторами в помощь повстанцам приморской банановой республики.

И Николай дал свое согласие. Переодели их в гражданское платье и отправили туристическим теплоходом кушать бананы, к черту на кулички.

Вернулся через три месяца капитаном, с орденом Красной Звезды и пулевым шрамом на груди. Машеньке со смехом ответил:

— Или грудь в крестах, или голова в кустах. Так мы воюем.

За то время, пока он гонял обезьян по джунглям, умер его тесть, профессор Сергей Николаевич. Машенька ездила хоронить его и вернулась, убитая горем. Но с возвращением Николая ожила и вновь защебетала. Только нет-нет да запнется во время беседы и уйдет в себя, замолчит или вдруг ни с того ни с сего расплачется. Николай, понимая причину ее слез, успокаивал, как мог, прижимал к себе и, лаская по голове, утешал потухшим голосом: