Но Ван Купец вовсе не интересовался семейными делами брата, — ведь всем известно, что сыновей приходится рано или поздно женить, — это относилось и к его сыновьям; но на такие дела он не тратил времени, считая, что это обязанность женщин, и поручил жене выбирать невест, сказав ей только, что девушки, которых он возьмет в дом, должны быть добродетельны, крепкого здоровья и трудолюбивы. И потому он нетерпеливо прервал брата:

— Но разве девушки, которых ты видел, подойдут нашему брату, и разве отцы согласятся выдать их за человека, который уже был женат?

Но Ван Помещик не желал делать такое приятное дело наспех и начал перебирать девушек одну за другой, вспоминая все, что знал о них понаслышке, и сказал:

— Есть одна очень хорошая девушка, не слишком молодая; отец ее ученый, и из нее он сделал что-то вроде ученой женщины, так как сына у него нет, а ему нужно передать кому-нибудь свои познания. Она, что называется, из новых женщин, которые учатся и не бинтуют ног, и от того, что она такая необыкновенная, замужество ее все откладывалось: люди опасаются брать такую жену для своих сыновей, чтобы не нажить с нею хлопот. Но я слышал, что таких, как она, на Юге не мало, и только потому, что город наш такой маленький и старый, люди не знают, что о ней думать. Она выходит даже на улицу, и как-то раз я видел ее: она шла скромно и не глазела по сторонам. При всей своей учености она не так безобразна, как можно было опасаться, и хоть не очень молода, ей все же не больше двадцати пяти — двадцати шести лет. Как ты думаешь, понравится брату такая женщина, непохожая на других?

На это Ван Купец заметил осторожно:

— А как ты думаешь, будет ли она хорошей хозяйкой и подойдет ли ему? Он сам умеет читать и писать не хуже всякого другого, а если бы и не умел, за него это мог бы делать какой-нибудь ученый. Не вижу, зачем ему ученая жена?

Тогда Ван Помещик, который деловито накладывал себе в чашку кушанья, так как прислужник не раз приносил и уносил разные блюда, задержал на полдороге фарфоровую ложку, полную супа, и воскликнул:

— Клянусь, служанку нетрудно сыскать и потаскуху тоже, и хорошая жена вовсе не та, которая умеет что-нибудь делать. Важно, чтобы она понравилась мужу, особенно, если это такой человек, как мой брат, который не станет искать других женщин. Иногда я думаю, что мужу было бы приятно, если бы жена читала ему на ночь стихи или какую-нибудь любовную историю.

Но Вану Купцу неприятно было это слушать, и он стал аккуратно накладывать себе с блюда голубей, вареных с каштанами, старательно раздвигая палочками кости и отыскивая кусочек повкусней, а потом сказал:

— Мне скорей пришлась бы по вкусу такая женщина, которая стала бы заботиться о доме, рожала бы детей и не тратила бы зря денег.

Тут Ван Помещик неожиданно вспылил, — такие вспышки гнева бывали у него еще в детстве, — и его большое, толстое лицо стало багрово-красным. И Ван Купец увидел, что им никогда не столковаться, да и дело это было не такое, чтобы на него тратить целый день, потому что женщины — это только женщины, каковы бы они ни были, и для женитьбы одна годится так же, как и другая, и потому он сказал поспешно:

— Ну, что ж, брат наш — человек не бедный, давай выберем для него двух жен. Выбирай, какую знаешь, и пусть он сначала женится на ней, а немного погодя, мы ему пошлем ту, которую выберу я, и если одна понравится ему больше другой, это его дело, но и две жены вовсе не много для человека, который занимает такое место.

На этом они и порешили, а Ван Помещик был доволен, что та, которую он выбрал, будет первой женой, хотя, поразмыслив, принял это как должное по отношению к себе как старшему сыну и главе семьи. Порешив на этом, они расстались, и Ван Помещик побежал хлопотать о невесте, а Ван Купец вернулся домой, чтобы повидаться со своей женой и поговорить с ней.

Когда он подошел к дому, она стояла у ворот на запорошенной снегом улице, засунув руки под передник, чтобы не зябли, но время от времени протягивала руку и щупала зобы кур, которых продавал разносчик. Куры стали дешевы оттого, что выпал снег и они не могли сами разыскивать себе пищу; ей хотелось прикупить пару кур к своему выводку, и когда Ван Купец подошел ближе, она даже не посмотрела на него, а продолжала выбирать кур. Но Ван Купец сказал ей, проходя мимо:

— Кончай, жена, и приходи ко мне.

Тогда она отобрала двух кур и, поспорив из-за веса с продавцом, который взвешивал их, зацепив безменом за связанные ноги, и договорившись о цене, вошла в дом, пустила кур под стул и, присев на краешек, приготовилась слушать, что скажет ей муж. А он говорил сухо и скупо:

— Младший брат мой хочет жениться, потому что неожиданно умерла его жена. Я ничего не смыслю в этом деле, а ты уже два года присматриваешься к невестам для наших сыновей. Нет ли такой, которую можно было бы послать к нему?

Жена отвечала с готовностью, потому что была охотница до таких событий, как рождения, смерти и свадьбы, и только о них и толковала:

— Есть очень хорошая девушка, она живет в моей деревне и соседка нам; она такая хорошая, и я часто жалею, что она недостаточно молода для нашего старшего сына. Она кроткого нрава, очень бережливая, и недостатков у нее нет никаких, только зубы почернели еще с детства, — говорят оттого, что их съел какой-то червяк, и теперь они выпадают один за другим. Но она этого стыдится и поджимает губы, чтобы не показывать зубов, так что это трудно заметить, и говорит очень мало и очень тихо. Отец ее — человек не бедный, у него есть земля, и, я знаю, он будет рад выдать ее замуж так удачно, тем более, что она немного старше брачного возраста.

Ван Купец ответил сухо:

— Если она не может много разговаривать, то и это одно чего-нибудь стоит. Так позаботься же об этом, и потом отошлем ее к брату.

Он рассказал жене, что решили выбрать двух невест, и она заговорила громко:

— Жаль, что ему приходится брать жену по выбору старшего брата: кого он знает, кроме развратных женщин? А если в этом участвует его жена, то я готова поклясться, что она выберет какую-нибудь ханжу; я слышала, что она совсем помешалась на священниках и монахинях и заставляет весь дом молиться и бить поклоны. Ну, можно сходить в храм один раз, если кто-нибудь заболел лихорадкой или женщина бездетна, или еще что-нибудь случилось, а я скажу, что боги такие же, как и мы: не очень-то мы любим, когда к нам пристают и просят у нас то того, то другого!

И она сплюнула на пол, растерла плевок ногой, и, совсем забыв, что под стулом сидят куры, спрятала под него ноги и нечаянно толкнула кур, а те принялись оглушительно кудахтать, так что Ван Купец вскочил с места и закричал с досадой:

— В жизни не видывал такого дома! Зачем это у нас везде куры?

А когда она нагнулась и поспешно вытащила из-под стула кур, толкуя о том, что теперь они стали дешевле, он прервал ее в самом начале речи и сказал:

— Ладно, ладно, мне пора на рынок. Позаботься об этом деле, и месяца через два мы возьмем невесту у родителей. Не забудь только подсчитать все расходы, — закон вовсе не требует, чтобы мы и во второй раз устраивали свадьбу брата за свой счет.

Так дело было сделано: обеих девушек сосватали, составили брачные записи. Ван Купец аккуратно внес все расходы в свои счетные книги, и день свадьбы назначили ровно через месяц.

День этот приходился в конце старого года, и Ван Тигр, узнав об этом, стал готовиться к отъезду в дом брата, где должны были сыграть вторую его свадьбу. У него не было охоты жениться, однако он решил, что женится, и, раз навсегда отбросив всякие колебания, поручил троим верным людям смотреть за всем, а племянник должен был скакать к нему гонцом, если в ямыне что-нибудь случится в его отсутствие.

Покончив со сборами, он для вида попросил у старого правителя разрешения отлучиться на пять дней, и сверх того шесть дней нужно было на дорогу туда и обратно, и старый правитель охотно дал свое согласие. Ван Тигр предупредил старого правителя о том, что оставляет здесь войско и верных людей, чтобы у того не явилось даже смутной надежды как-нибудь освободиться от него. Потом, одевшись в хорошее платье, а самое лучшее приторочив к седлу, Ван Тигр выехал к Югу, на свою родину, взяв с собой только пятьдесят человек телохранителей, потому что он был человек отважный и не окружал себя, как другие военачальники, многочисленными отрядами внутренней и внешней охраны.