Младанович вступил в переговоры, послав Залезняку и Гонте бричку, груженую тюками дорогой материи. Подарки были приняты, и на другой день утром оба гайдамацких предводителя встретились у городских ворот, перед мостом, перекинутым через ров, с губернатором и его польской свитой. Гонта объявил Младановичу, что идет против ляхов, католиков и униатов по указу императрицы Екатерины.

На переговорах было решено: шляхту и вообще поляков не трогать; иудеев же с их имуществом губернатор с легкостью отдал гайдамакам «на поток и разграбление». Тут офранцуженный поляк из свиты Младановича, Ленарт, «вид щирого серця», довольный, что для них все так хорошо устроилось, пригласил гайдамацких предводителей «на хлиб та силь». Другой поляк, Рогашевский, с изумлением глядя на Ленарта, потянул из ножен саблю... Его схватили за руки, но и жеста было достаточно, чтобы понять реальное положение вещей. Младанович со свитой бросился к воротам, – и закрыть их уже на смогли: гайдамаки ворвались в город.

Мотивы убийств в гражданских и религиозных войнах очевидны и несомненны для их участников, но вызывают ужас у потомков и сторонних наблюдателей. Уния, ссудный процент – неужели этих слов достаточно для понимания происшедшего? Или мечта о небесном хрустальном граде истины и справедливости – разве она заслужила это наказание? Ведь у козачества тоже была подобная мечта!

Когда читаешь свидетельства очевидцев о множестве людей той или иной нации, вероисповедания, языка, которых живьем жгут или зарывают в землю, с которых, не разбирая ни пола, ни возраста, сдирают кожу, – полностью отдавая себе отчет, что месть за содеянное будет еще страшнее, – перестаешь понимать, что же представляет собой человек. Если молодой беременной женщине вспарывают живот, выбрасывают младенца и зашивают в матку живую, царапающуюся кошку, а когда несчастная, слабея, умирая от потери крови, пытается все же разорвать швы, ей саблей отрубают кисти рук, – можно ли это понять?

Сначала гайдамаки вырезали иудеев, вышибив пушечным выстрелом двери синагоги и превратив ее в бойню, потом – католиков; их волокли из костела, кололи копьями, резали ножами, рубили саблями и топорами. Детей поднимали на копьях. Перебили монахов и школяров базилианского монастыря. Тридцатисаженный колодец на рынке завален был человеческими трупами. Число убитых достигало 20 000 человек. Гайдамаки плевали на католические распятия и иконы, выбрасывали святые дары, топтали их ногами:

Возможно, ни Залезняк, ни Гонта не ожидали такой вакханалии насилия. Сохранились сведения, что они пытались как-то остановить ее. Так, хоть Младанович и был убит, но его детей – сына и дочь – удалось оставить в живых, наскоро перекрестив в православной церкви. Настояли на этом Залезняк и Гонта, они же были воспреемниками...

Потом пришла очередь гайдамаков.

Вырезав Умань, Залезняк назвал себя гетманом, Гонта – уманским полковником. Поляки ничего не могли сделать с восставшими, ибо всего за неделю перед уманской резней, 2 июня, генерал-майор Кречетников, осадивший конфедератов во главе с региментарем Пулавским в Бердичевском замке, принудил их к сдаче. Но тот же Кречетников послал донских казаков во главе с поручиком Кологривцем в Умань, приказав, впрочем, не предпринимать военных действий против гайдамаков, а лишь заставить их разойтись. *$Генерал Кречетников отправил в Умань полк донских казаков под командованием полковника Гурьева.$* Гайдамаки под Уманью встретили русские войска хлебом-солью, горилкой и музыкой бандур. Пили и пели песни десять дней, в том числе в имении Гонты, селе Россошки; на одиннадцатый день, когда донцы привезли из Киева несколько повозок кандалов, вчерашних собутыльников заковали, взяв, кроме прочего, 14 пушек и до тысячи лошадей. Украинские козаки переданы были как польские подданные Франциску Ксаверию Браницкому, командующему армией Понятовского.

Гонту, вместе с двумя тысячами осужденных на казнь гайдамаков, коронный маршал Браницкий велел казнить в местечке Сербы на Днестре (Подолия). По приговору суда казнь Гонты (сдирание полосами кожи и затем четвертование) должна была длиться 14 дней.

Однако на третий день казни Гонта, державшийся чрезвычайно мужественно, спросил:

Он не слыхал тех слов, что Екатерина сказала Румянцеву:

Он думал, что Указ был. Он его видел!

Услыхав это, наблюдавший за казнью русский офицер забеспокоился, закрыл лицо кружевным платком и заявил Браницкому, что не может смотреть на страдания, превышающие человеческие силы. Коронный маршал призвал региментаря Юзефа Стемпковского, командовавшего казнями, и шепнул ему: «Кончайте». Гонте немедленно отрубили голову.

Эта голова, постепенно превращаясь в череп, долго висела, прибитая к воротам Могилева.

Запорожцы как русские подданные были отосланы под конвоем в Киев, затем их выселили на дальние рубежи империи. Запорожье прочло в этом событии свою дальнейшую судьбу – и решило не ждать. В конце декабря 1768 года Сечь поднялась. Была захвачена войсковая артиллерия, перебита часть старшиўны. Кошевой атаман Калнышевский бежал из собственного дома, переодевшись в монашескую рясу, и укрылся в Новосеченском ретраншементе, занятом русскими войсками.

Малороссийская коллегия двинула на Сечь Ряжский и Псковский полки. Восстание было подавлено.

О судьбе Залезняка, отосланного в Киев, имеются разные сообщения, равно недостоверные. В одних – русских – говорится, что его сначала заточили в Печерскую крепость, потом били кнутом и сослали в Сибирь. В других – польских – что он остался без наказания или даже что Румянцев от имени императрицы наградил его.

Султаном Оттоманской Порты был Мустафа III; Крым, Буджак и Кубань, пребывая его вассалами, держали под угрозой южные рубежи России. Тем не менее Турция соблюдала нейтралитет. Красинский, возглавлявший вооруженные силы Барской конфедерации, обратился к Версальскому двору с просьбой о помощи. Министр иностранных дел Франции, герцог Шуазель, послал конфедератам не только значительные суммы денег, но и военных инструкторов. Одновременно он предписал графу Верженю, французскому послу в Константинополе, убедить султана Мустафу III в том, что политика Екатерины представляет для него прямую опасность. Уговоры ли Верженя, или три миллиона ливров, поступивших от Франции в казну Оттоманской Порты, привели к нужному Франции результату: в конце 1768 года Порта потребовала вывести войска из Польши. Россия отказалась выполнить требование,