– Ты уж, батюшка мой, всем дышлом в филозофию въехал, – раздумчиво заметила Екатерина. – Но как мне чудо сие государям европейским объяснять прикажешь, коль они извещены от меня же, что геморроидальная колика свела супруга моего в могилу... Сие значило бы сознаться пред всей Европой, что в городе своем, в стране своей я дел, даже лично до меня касающихся, в доподлинности не знаю...

– Но, с другой стороны, – перешел в атаку Долгоруков, приняв ее раздумчивость за уступчивость, – сколь удобно было бы сего самозванца, хоть ради приданова, кое он не тебе одной, матушка, но всей империи Российской принесть готов, за супруга своего признать...

– Того ради и повинен ты, сударь мой, на место отправиться и там, по обстоятельствам, принять решения и привести черногорцев в подданство Российское!

Екатерина умолкла. Долгорукий, поняв, что сие означает конец аудиенции, откланялся и направился к двери. И у самого выхода был остановлен холодным шепотом:

– Имей в виду, сударь: Петр мертв, и мужа мне самозванного не требуется... Даже и с богатым приданым...

СТЕФАН МАЛЫЙ

... 12 августа 1769 года шнява, на коей плыл генерал от инфантерии Ю.В. Долгоруков, назвавшийся купцом Барышниковым, ошвартовалась в Анконе на Черногорском побережье. Девять офицеров и семнадцать солдат, переодетых в купеческое платье, привезли 100 бочек пороха, 100 пудов свинца, другой снаряд воинский, декларированный на таможне как вино и провиант. Спешно собранный караван, нимало не медля на побережье, где слишком довольно было и венецианских, и турецких шпионов, ушел в горы, к монастырю Цетин, где долгожданных русских гостей встретил патриарх Василий Бркич. А на другой день сюда же прибыл Стефан Малый.

...Юрий Владимирович нервничал в предчувствии этой встречи, и, как оказалось, не зря. Он заведомо знал, что увидит лжеца, и готовился доказывать ему, что Петр III заподлинно умер. Но этого не понадобилось...

– Мне не нужно, чтоб ты меня Петром признавал, если в этом все затруднение, – просто и доброжелательно начал Стефан разговор, голосом едва заметно подчеркнув «мне». – Я всех прошу меня звать, как есть, Стефаном. Но они желают видеть во мне Петра. И знаешь, почему?

Юрий Владимирович знал, что Стефан хорошо говорил по сербски и хорватски, владел немецким и французским, итальянским и турецким языками. Но он не ожидал услыхать чистую русскую речь; кроме того, Стефан сбил его с толку, с первого слова сделав ненужными все заготовленные инвективы. Поэтому он молчал.

– Они хотят видеть во мне Петра, потому что всем славянам нужен свой, русский царь, – продолжил Стефан. – Братья-славяне должны прекратить все распри – от счетов по кровной мести, до войн между собой. Чтоб мы меж собой воевали, хотят только венецианцы да турки, немцы да англичане. Нам удалось здесь, у себя, сего мира добиться: черногорцы, примирясь между собой, простили один другому все обиды. Но возможно ль опыт наш продолжить?..

Юрий Владимирович знал: сие подлинная правда.

– отписывал в Санкт-Петербург русский посол в Константинополе А.М. Обресков. О том же свидетельствовал и посланник в Вене Д.М. Голицын; Долгорукий читал сии эпистолы, готовясь к отъезду. – Сколь упоительно было б всем русичам в мире объединиться под одним скиптром и в единой державе! – продолжал Стефан. – Никто в мире не возмог бы ничего супротив нас! Но возможно ли сие? Вот и вы, сударь мой, – неожиданно перейдя на вы, и похолодев голосом, ибо он, несмотря на молчание Долгорукова, а, может, и благодаря ему, уже сформулировал свое мнение о человеке сем, – вот и вы, сударь мой, более обеспокоены, как о делах своих в Петербурге отчитаетесь, нежели процветанием русского, славянского племени... Немка ваша ничего хорошего вам не принесет!

– Процветание народа российского и всех братьев-славян суть наиглавнейшая моя боль и печаль! – вспыхнул Долгоруков. – Равно, как и главная забота императрицы нашей, о коей вы напрасно так дурно отозвались. Впрочем, решение мое по вопросу сему я скажу завтра...

На сей раз промолчал Стефан. Визитация была окончена. Стефан уехал.

...Это была мучительная ночь. Сон не шел, а когда Юрий Владимирович на несколько минут забывался дремой, ему мерещилась то громадная держава-Россия, окунувшая берега свои и в Тихий океан, и в лазурное Средиземное море, то вспоминалось, что здесь, на Балканах, в Подунавье, корень рода славянского находился, и чуть ли не вот с этих Черных гор, где ковчег Ноя остановился72*Библейский текст, согласно которому ковчег остановился «в горах Араратских», общеизвестен. Но в греческой традиции спас человечество от потопа, когда «вся земля вплоть до Истма и Пелопоннеса скрылась под водной гладью», Девкалион, царивший, как позже Ахилл, во Фтии, а горой, на которой остановился его корабль, был Олимп.*, расходились племена по всему миру... А потом возникала фигура императрицы, раздавался шелест роброна, сливающийся со змеиным шипением:

– Мужа мне самозванного не требуется...

Наутро он был желт и измучен, как если б страдал болезнию болотных миазмов – mala aria73*«Дурной воздух» (ит.). Малярия.*.

***

Назавтра, 17 августа, поле пред Цетинским монастырем было заполнено народом, – здесь собралось более двух тысяч депутатов, прежде всего из Черногории, но также из Сербии и Герцеговины, Косова и Албании, даже Хорватии и Македонии!.. Долгорукий, в мундире и при всех регалиях, повелел глашатаям читать – по-русски и по-сербски – манифест Екатерины II от 19 января 1769 года, объявлявший христианским народам Балкан о войне России с турками, призывавший их способствовать борьбе сей и подниматься супротив угнетателей-иноверцев. Затем он призвал утвердить присягою верность и усердие к России и императрице ея. Сие слово встречено было одобрительным ревом толпы, плесками, восторженными криками. Начался обряд присяги – клятвы полномочных депутатов на Евангелии, целование креста. Черногория на деле становилась российской территорией. В народ метали горстями деньги.

В разгар ликования на дальнем конце поля раздалась беспорядочная пальба из ружей и пистолетов. Не сразу понятно стало, что сие – не провокация и не нападение отряда турецкого, но новый взрыв ликования, вызванный появлением среди сонмов народных Стефана Малого. Юрий Владимирович подобрался, сжал кулаки. Наступал самый ответственный момент. Стефан медленно ехал к воротам монастыря; жеребец играл под ним, косил глазом. И столько неподдельного величия было в человеке сем, что невольно шевельнулся Юрий Владимирович – спуститься с украшенного коврами помоста, выйти в поле, склониться пред самозванцем. Он знал: будет новый, еще больший взрыв восторга, и – полный в дальнейшем успех миссии: Черногория на самом деле и навсегда станет территорией Российской.

Но он услыхал и невнятное, так что слов не разобрать, змеиное шипение. И, памятуя первую заповедь дипломата, – il ne faut jamais suivre son premier mouvement car il est toujours bon74*Никогда не следуйте первому движению души, оно всегда благородно (франц.). Слова Талейрана.*, – он повел рукой монаху, который должен был огласить грамоту Василия Бркича. Патриарх, имевший накануне долгую беседу с Юрием Владимировичем, именовал в грамоте сей Стефана «обманщиком», «неизвестным бродягой», «возмутителем покоя и злодеем нации». По мере того, как произносился, слово за словом, текст грамоты, шум в поле стал стихать, и, наконец, сонмы народные умолкли совершенно. И в этой тишине Долгоруков, во всем блеске генеральского мундира российской армии, в орденских лентах и регалиях, громогласно подтвердил: Степан – «самозванец, плут и бродяга».