Ван дер Стеген и де Стартер попросили прощения и, смеясь, удалились. Вскоре вернувшись, они заверили, что все в полном порядке. Только потом я узнал, что они ходили к хозяину, сдали ему две туши убитых коз, договорились с ним, что он обеспечит их обработку, а передавшие коз смогут в любое время заехать за ними. Они заверили нас, что сейчас всех собравшихся за столом накормят мясом диких коз, но не тех, которые были доставлены нами, а ранее заготовленными. Оказывается, перед употреблением в пищу убитые козы должны выдерживаться, после того как их разделают, два-три дня.
Застолье прошло очень весело. Вновь возвращались и к вопросам, связанным с возможностью возникновения новой войны. Де Стартер снова заявил, что ему известно, что Великобритания и Франция пытаются договориться с бельгийским королем и правительством, что в случае угрозы со стороны Германии им разрешат ввести в Бельгию свои войска, чтобы совместно оборонять территорию королевства и тем самым обеспечить исключение возможности повторного прорыва, имевшего место в Первую мировую войну, немецких войск в сторону Франции. При этом он подчеркнул, что, желая исключить возможность втягивания в войну нейтральной Бельгии, не желая создавать провокационную обстановку, бельгийская сторона категорически отвергает это предложение.
Поздно вечером все участники охоты направились на свои квартиры в Брюссель. Исключение составлял только де Стартер. Проводив всех нас, он с женой, по его словам, был намерен направиться к домику, который он снимал вблизи от места расположения воинской части, в которую был призван. Все мы дружелюбно распрощались.
Вернувшись в пансионат, я сразу же направился к себе в комнату. Однако вскоре, не успев еще раздеться, был крайне удивлен: ко мне постучала, несмотря на позднее время, горничная и, после того как я разрешил ей войти, принесла горячий кофе и две чашки... Мы долго сидели, тихо разговаривая. Объяснение столь неожиданного и позднего посещения могло показаться непонятным. В действительности молодая девушка, относясь дружески ко мне, пришла пожаловаться и поплакать в связи с некоторым раздором, происшедшим этим вечером между ней и ее женихом, бельгийским жандармом. Она его, безусловно, очень любила и, по собственному признанию, сама была виновата в раздоре. Все произошло в результате вспыхнувшего у нее чувства ревности. Ее жених накануне не пришел и даже не позвонил, хотя они условились с разрешения Жермен в тот вечер пойти в кино. Все его объяснения служебной занятостью на нее не подействовали. Само же ее посещение моей комнаты, встречу со мной в столь поздний час она объяснила тем, что ей было не с кем больше, кроме меня, поговорить. По ее мнению, я хороший человек и очень хорошо отношусь к ней и к ее жениху.
О своем участии в охоте и состоявшихся между ее участниками разговорах я и на этот раз подробно доложил Отто, который, кстати, отметил, что о высказываниях де Стартера стоит доложить подробно «Центру». Меня удивило то, что Отто совершенно неожиданно вдруг отметил, что мне, как разведчику, очень везет в том отношении, что я все больше становлюсь вхожим в очень полезное общество.
Случайно ли было то, что на следующий день на очередном уроке английского языка в «Селект скул» ее владелец тоже завел разговор о напряженном положении в мире? Скорее всего, нет. Этому вопросу уделяли все большее внимание многие бельгийцы. Наблюдалась особая тревога в Антверпене среди еврейского населения, то есть среди эмигрантов из Чехословакии, Германии, Венгрии и других стран.
После окончания урока и собеседования на затронутую тему, естественно проводившегося на английском языке, мне еще малопонятном, владелец школы и его жена пригласили меня поужинать. Я смутился и не знал, как следует поступить. Мое раздумье прервал звонок в уже закрытую дверь. Оказывается, владелец школы и его жена ждали еще одного гостя. Им оказался бельгиец, владелец крупной фирмы, занимающейся приемом от населения заказов на уголь и их выполнением. Дело в том, что во всех домах старой постройки и в большинстве вилл, принадлежащих богатым семьям, было предусмотрено индивидуальное отопление на угле. Если в виллах это было централизованное отопление от общей, размещенной, как правило, в специально оборудованном помещении котельной, а уголь подавался через устройство, соединенное с люком в угольном складе, куда завозится и сваливается квартальный, полугодовой или даже годовой запас угля, то во многих домах дело обстояло иначе. В каждой комнате, как правило, стояла печь особого устройства, часто очень красивой формы. В эту печь засыпался уголь из рядом стоящих очень красивых, иногда выполненных из меди с тиснением, резервуаров. Этим объясняется то, что многие бельгийцы заказывали уголь разных сортов, который доставлялся на дом непосредственно на машинах фирмы.
Владелец фирмы господин де Буа оказался очень симпатичным человеком средних лет, весьма культурным, образованным, а следовательно, интересным собеседником. Если я в первый же вечер нашего знакомства узнал многие подробности о самом господине де Буа и его фирме, то мой новый знакомый, конечно, мог узнать, возможно еще до встречи, о молодом ученике школы только то, что входило в мою легенду, то есть все то, что уже знал с моих слов обо мне учитель.
Позвольте еще раз особо подчеркнуть, что прошло уже очень много лет, но я часто вспоминаю годы работы в нелегальных условиях, очень тяжелые годы, и часто сам удивляюсь тому, как мне удавалось «дружить» с людьми разных слоев общества, уметь налаживать с ними нужные контакты, находить точки соприкосновения по многим вопросам, а быть может, даже между нами устанавливались действительно дружеские отношения, несмотря на то что я становился «своим» среди абсолютно чужих мне не только по положению, но и по взглядам, да и но знаниям, а иногда даже враждебно настроенных по отношению к моей Родине людей. Отлично понимаю, что именно это неожиданно появившееся у меня свойство помогало в дальнейшем в значительной степени в моей сложной работе.
Вскоре между мной и господином де Буа тоже сложились очень хорошие, близкие отношения. Мы стали встречаться не только в школе, обмениваться не только мнениями о прочитанных книгах, но и самими книгами. Де Буа познакомил меня и с другими бельгийцами его круга. С ними у нас тоже сложились хорошие отношения, которые очень пригодились мне, Кенту, когда я стал заниматься коммерческой деятельностью.
Во время одной из первых наших встреч де Буа обратил внимание на то, что я курю сигареты, обладающие очень приятным запахом. Он попросил меня дать ему взглянуть на них. Удивился, что они не в фабричной упаковке, как это было принято у большинства курильщиков, а в портсигаре. Внимательно осмотрев одну за другой несколько сигарет, попросил разрешения закурить. На вкус сигарета ему тоже очень понравилась. Вот тогда он спросил, что за фирменный знак стоит на сигаретах?
Услышав вопрос, я рассмеялся и рассказал, что в центре Брюсселя, на улице рю Руайяль, есть табачный магазин. Улыбаясь, де Буа сказал, что он знает этот магазин. На что я ответил: «Значит, плохо знаете». И я продолжил: «Магазин этот принадлежит семье Тевене. С молодым Тевене меня познакомил мой друг ван дер Стеген. Вскоре после нашего знакомства я узнал, что Тевене принимает от некоторых постоянных посетителей магазина, с которыми у него сложились хорошие отношения, заказы на специально изготовляемые сигареты. Их выпускают, как правило, с золотым бумажным мундштуком. На самой же сигарете ставят вензель из двух букв (это были латинские буквы), означающие первые буквы имени и фамилии заказчика. В моем конкретном случае это были V.S. (B.C.), Винсенте Сьерра. Де Буа заверил меня, что он воспользуется советом и тоже закажет себе сигареты, спросив при этом, сможет ли он сослаться на меня как на лицо, рекомендовавшее эту фирму. Он получил полное согласие, и я убедился вскоре, что де Буа действительно воспользовался моим советом.
Хочется особо подчеркнуть, что сигареты с моим вензелем служили мне не просто для курения, но и в особых целях. Я курил в то время довольно много – по 50 и более сигарет. Все, с кем я встречался, хорошо знали, что я не признаю никаких других сигарет, даже самых дорогих сигарет американских марок. Я всегда отказывался от сигарет, которыми меня угощали «друзья». Повсеместно, где я бывал, в том числе и в ресторанах, в частных домах, у себя в пансионате, а позднее и в университете, а еще позднее в различных конторах и официальных государственных учреждениях, я курил только свои именные сигареты и оставлял окурки, часто специально недокуренных сигарет, чтобы там оставался мой именной вензель.