Медленно шагая, я приблизился к гостинице. Устроился в номере. Прежде чем поехать на вокзал, чтобы получить из камеры хранения мой чемодан, вышел на балкон. Я не узнал улицу Горького. Она стала значительно шире. Прежними остались только дома на той стороне, где находилась гостиница. Невольно задумался, как могло случиться, что после моего возвращения из Испании я этого не заметил. Я не мог понять, а что же случилось с домом 12 по улице Горького, где проживал мой дядя, на петлицах которого в то время красовалось два ромба. Неужели его с семьей переселили куда-либо на окраину?

Начались мои встречи с родственниками и друзьями, состоялся отъезд в Ленинград, но обо всем этом позже. Сейчас эту часть моих воспоминаний хочется полностью посвятить подготовке к новой работе и закончить прощанием с Москвой.

Краткая подготовка к новой работе

Я назвал этот раздел краткой подготовкой к новой работе, хотя теперь, скорее, мог бы назвать ее «слишком поверхностной» подготовкой. Постараюсь доказать правильность моего утверждения.

После краткого пребывания в Ленинграде я вернулся в Москву, и комбриг Бронин направил меня на машине в пригородный домик, где я должен был проживать и проходить подготовку. Здесь меня уже ждали. Была обеспечена полная конспирация. Перед тем как въехать во двор домика, понадобилось дать сигнал, чтобы охрана открыла большие, тяжелые металлические ворота. В домике мне была отведена отдельная комната. Как вскоре я узнал, там нас проживало только двое: одна миловидная женщина, как мне казалось, американка или, быть может, выдающая себя за таковую. Мы с ней почти не общались, так как я не владел английским языком, а она почти не разговаривала по-русски.

Буквально на следующий день специально выделенные в этих целях командиры начали готовить меня для работы на радиопередатчике, а попутно и на радиоприемнике. Я должен был хорошо освоить ключ Морзе для быстрейшей передачи радиосигналов. Мне надо было суметь на полуавтоматическом вибрационном телеграфном ключе «виброплексе» научиться передавать до 120–150 знаков в минуту, состоящих из точек и тире. Именно с их помощью мне предстоит направлять, как это, очевидно, предусматривалось по плану, по рации зашифрованные сообщения.

Однако задача состояла не только в передаче информации с помощью телеграфного ключа, но и в получении, в том числе заданий, поступающих из ГРУ по радиоприемнику. Вот тут-то и оправдались сомнения в части моих успехов в этой области. Я убедился, что у меня недостаточный слух, чтобы быстро понять и записать шифрограмму. Я этим поделился с Брониным, но он меня успокоил, сказав, что в моем распоряжении будет подчиненный мне грамотный, хорошо работающий радист. Я буду больше занят организационными вопросами, вопросами легализации не только лично меня, но и моих подчиненных.

По мнению комбрига, мне более важно освоить процесс шифровальной работы. Я должен был понять, что представляет собой ключ к шифровке текста, направляемого в «Центр», или дешифровки получаемого из «Центра» сообщения. Это была сложная работа, требующая определенной напряженности и умения. Сам ключ к способу шифрования текста сообщается только исполнителю, являющемуся доверенным лицом. Мой собеседник подчеркнул, что в «Центре» убеждены: наш код разработан весьма удачно и никем не может быть расшифрован. Именно поэтому ключ доверяется только одному конкретному лицу.

В данном случае я остался собой доволен. Процесс работы с шифровальным кодом освоил четко и быстро. Обучавший меня товарищ даже спросил, не связана ли моя общеобразовательная подготовка с математикой, арифметикой.

Умение шифровать мне очень помогло в дальнейшей работе уже за пределами Советского Союза, в моей многолетней связи с «Центром». Кстати, под словом «Центр» скрывалось Главное разведывательное управление РККА, а под определением «Директор» – его начальник. Об этом я тоже узнал в процессе моей подготовки.

Из проведенных в «домике» «углубленных» занятий по моей подготовке я, по существу, ничего не узнал, что представляет собой подлинная разведывательная работа. Видимо, объяснялось это только тем, что резидентура, в состав которой я должен был вступить, не была предназначена для непосредственной разведки, а должна была служить только президентурой связи», о чем я был предупрежден еще во время беседы с Гендиным.

Проживая в «учебном домике», я мог ненадолго ездить в Ленинград, а выходные дни даже проводить у моих родственников в Москве.

Очень важным было и то, что программа моих занятий была составлена таким образом, что я должен был часто посещать Главразведупр и, встречаясь с комбригом Брониным и его помощником (фамилию уже не помню), под их руководством приобретать еще многие полезные для меня знания. Мне был выдан временный пропуск.

В моей памяти сохранилась радостная и в то же время нанесшая сильный моральный удар встреча. В один из дней посещения ГРУ, подходя к бюро пропусков, я встретился с Николаем Николаевичем Васильченко, с тем самым нашим военным атташе, с которым я сблизился в Париже. У него был очень растерянный вид. Мы остановились, и я спросил, куда он собрался и давно ли приехал из Парижа в Москву. Я буквально не узнал его голоса и манеры разговаривать. Он сообщил мне: «Приехал я только что по вызову... Не знаю, что это должно означать... В Управление после приезда иду в первый раз...»

Я понял, что Николай Николаевич очень взволнован, что передалось и мне. В конце 1938 г. у многих уже было тревожное состояние, слишком много людей, в том числе и военных, и в первую очередь тех, кто был связан с работой за рубежом, были репрессированы.

Помолчав несколько минут, я поинтересовался самочувствием жены Оли. По-прежнему волнуясь, Н.Н. Васильченко сообщил, что и она тоже отозвана в Москву и нервы у неё несколько сдают.

На мой вопрос, кто же его заменил во Франции, он ответить не смог, так как официально никому, по его словам, не передавал свои дела.

Больше я никогда не встречался с Николаем Николаевичем и до сего времени не узнал о его дальнейшей судьбе. Я знаю только, что спустя некоторое время на должность военного атташе был назначен генерал Суслопаров. Услышанные мною версии о дальнейшей судьбе Николая Николаевича противоречивы. Некоторые утверждали, что и он попал в список репрессированных[4]. По другой версии, он погиб во время войны, вылетая на задание. Мне не удалось узнать и того, что стало с его женой Ольгой.

Прежде всего, несколько слов хочется сказать о комбриге. Мне он показался весьма интеллектуальным, выдержанным, спокойным и очень доброжелательным. Я. конечно, не знал полной биографии и не мог расспрашивать об этом. У меня не вызывало никакого сомнения, что он, безусловно, был хорошо осведомлен о разведывательной работе, возможно, даже сам прошел этот далеко не легкий путь. Меня удивляло, что он не ходил вместе с нами в столовую, а приносил завтрак с собой. Кофе в термосе, в отдельной герметичной упаковке бутерброды и другие продукты. Для меня были еще непривычными чистенькие, возможно, даже накрахмаленные белоснежные салфетки, которыми он покрывал специально освобожденную часть своего письменного стола и пользовался во время еды.

Наши беседы с Брониным касались очень многих проблем. Остановлюсь только на тех, которые сохранились хорошо в моей памяти.

Одним из сложных являлся вопрос предстоящей легализации. По мнению комбрига, мне в этом отношении предстоит не легкий, а, скорее, самый тяжелый путь. Еще не освещая все вопросы в конкретной форме, мой руководитель подчеркнул, что в работе всех разведчиков самым сложным процессом является их легализация. Что касается и меня. Он подчеркнул, что ряд разведчиков всех стран мира, включая, конечно, и советских, имеют официальную легализацию, то есть выступают в качестве граждан той страны, которую они действительно представляют. Это не означает, что они всегда работают в области разведки непосредственно на ту страну, гражданами которой являются, и что подтверждено настоящим, подлинным паспортом. Они могут быть официально оформлены не только в качестве представителей отдельных фирм, предприятий, студентов, просто проживающих в той или иной стране материально обеспеченных иностранцев, но даже работать в полпредствах, посольствах, консульствах, корреспондентами газет и журналов, хорошо зарекомендовавших себя. Все это очень помогает им в разведывательной работе и в значительной степени предохраняет от провалов, преследований контрразведывательными службами той страны, где они пребывают. Главным является и то, что в своей обыденной жизни они ведут себя так, как это принято в том обществе, в котором находятся, к которому уже привыкли.