Надо признаться, что, несмотря на все, поездка с майором Коптевым по Москве была для меня очень приятной. Меня поразило все увиденное. Я не видел разрушений, подобных тем, которые были в Брюсселе, Париже, а главным образом, в Берлине, видел я их и в других городах, которые пришлось мне посетить во время Второй мировой войны. Я внутренне понимал, что у многих шагающих по Москве траур был и был он вызван, в первую очередь, теми потерями близких им людей, членов их семей, отцов, братьев, сыновей, дочерей, мужей и жен, погибших на фронте. Тогда, вернувшись на Родину, я еще не знал, в каком количестве, но знал, что народ выжил, что он внес решающий вклад в победу над фашистской Германией.

Не останавливаясь, мы подъехали к воротам, тяжелым металлическим воротам. Слабый гудок автомашины, и к нам навстречу вышел часовой. Он недолго задержался, едва взглянул, видимо, на пропуск майора Коптева, и ворота открыли. Все было четко отработано, что проявилось в дальнейшем. Мы остановились около одной из дверей, выходящих во двор, и майор Коптев предложил мне выйти из машины, прихватив с собой мой чемоданчик. Мы подошли ближе к двери. К моему удивлению, я прочитал выполненную четкими буквами надпись: «Прием арестованных». Я посмотрел в сторону майора. Он «вежливо» пропустил меня вперед, предварительно нажав кнопку звонка. Дверь открылась очень быстро. Не переступив порога, пропустив меня еще раз вперед, майор вручил открывшему дверь лейтенанту какой-то запечатанный конверт. Не попрощавшись со мной, до этого очень внимательный и по дружески расположенный ко мне, быстро удалился.

У меня вновь сложилось впечатление, что и здесь, как и в аэропорту, я являлся не случайным «гостем». Видимо, обо мне и здесь уже знали и, больше того, даже ждали.

«У вас имеется личное оружие?» – таков был первый вопрос, обращенный ко мне. Получив отрицательный ответ, меня «препроводили» без дальнейших слов в один из многих имевшихся в этом помещении боксов. Перед тем как закрыть дверь бокса, прощупали карманы и, убедившись, что действительно нет оружия, спокойно, не проронив ни слова, закрыли за мной на замок дверь. Хорошо, что у меня были сигареты и сигарильос, зажигалка – их у меня не отобрали. Мне было разрешено курить.

Бокс, его площадь равна полутора квадратным метрам, был мрачным. Я сел на встроенную у задней стенки скамейку и, чувствуя себя очень неуютно, стал с нетерпением ждать, когда же меня пригласят на долгожданный прием, повторяю, по моей личной просьбе, к руководителям различных инстанций.

Невольно возникал вопрос: неужели всем записавшимся или назначенным на прием к начальству приходится ждать так долго и в таких ужасных условиях, с соблюдением установленного странного порядка?

Время шло, медленно передвигались стрелки на моих наручных часах-секундомере в корпусе из золота, выпущенных одной из известных швейцарских фирм. Приближалась полночь. Вдруг послышались шаги, кого-то вызвали, а я продолжал сидеть и ждать. Сейчас уже трудно сказать точно, сколько времени я пробыл в боксе до того момента, когда услышал, как в двери щелкает замок.

Старший сержант, открывший дверь, в руках держал какую-то бумажку и очень тихо, читая написанное на ней, назвал мою настоящую фамилию, а вслед за ней имя и отчество. Убедившись, что я откликаюсь на зачитанные данные, старший сержант предложил мне «следовать за ним». Мы ускоренным шагом прошли через помещение, в котором было много дверей, подобных той, которая была у моего бокса, в котором я просидел много часов. Выйдя из помещения, мы оказались на площадке лестничной клетки. Мне было предложено войти в лифт. Не помню, на какой этаж мы поднялись. Помню только, что совершенно неожиданно для меня, у себя на Родине, после того как я лично добивался ускорения моего возвращения, после всего тяжелейшего, пережитого мною за время моей работы за рубежом и в застенках гестапо, часто рискуя для принесения пользы Советскому Союзу своей жизнью, я услышал резкую команду: «Руки назад!» Я был ошеломлен и не мог сообразить, что случилось, и быстро повернулся лицом к тому, кто подал эту дерзкую команду. Видимо, он понял мое состояние, а поэтому, не повторяя, менее резко сказал: «Идите вперед!»

Только в тех случаях, когда нам навстречу кто-либо попадался, старший сержант брал меня за руку, чуть повыше локтя. Передвигаясь по коридору ставшей знаменитой Лубянки, я далеко не полно знал о том, кто здесь побывал уже задолго и недавно до меня. Во всяком случае, как казалось тогда, мне ничего не угрожает. Обвинить меня в чем-либо ни у кого нет никаких оснований, я всегда был честен по отношению к моей Родине, к ее народу.

Наш путь по коридорам был довольно далекий и закончился у какой-то двери. Предварительно осторожно постучав, сопровождавший меня старший сержант, приоткрыв её, спросил разрешения войти.

В комнате, оказавшейся приемной, я понял, что и здесь нас уже ждали. Не успев войти в эту большую комнату, оказавшуюся приемной начальника «Смерша» Абакумова, я, не зная, конечно, еще того, кто меня будет принимать, вновь почувствовал, что меня ждали. Несмотря на то, что уже было за полночь, а в приемной сидело несколько офицеров, дожидавшихся приема, дежурный офицер пропустил нас, а вернее, только меня, так как старший сержант остался за дверью.

Итак, я оказался в большом кабинете. Кабинетов такой величины ранее мне не приходилось посещать. В глубине стоял очень большой письменный стол, за которым восседал незнакомый человек. Так впервые в жизни я увидел САМОГО Абакумова. Слева от меня, несколько в стороне стоял большой, очень длинный и довольно широкий стол со значительным числом стульев вокруг. Справа от меня, у самого стола Абакумова выстроилось несколько офицеров, в том числе и тот, если не ошибаюсь, генерал-лейтенант, который нас «торжественно встречал» у трапа самолета, едва приземлившегося в аэропорту. Взглянув на эту шеренгу, я убедился, что почти все они были в генеральском звании.

Не поздоровавшись со мной, Абакумов в довольно резкой форме не пригласил и не попросил даже, а, скорее, приказал сесть. Я уже подошел близко к письменному столу, оглянулся вокруг в поисках стула – и не обнаружил ни стула, ни кресла. Продолжая оглядываться, я увидел, что приготовленный для меня стул находился сзади, на расстоянии трех-четырех метров от письменного стола. Это меня опять-таки несколько удивило. Вернувшись назад, я сел.

Все увиденное мною «представление», явно приготовленное специально для меня, не только удивило, но и встревожило в значительной степени. Я не мог понять, что происходит, чем вызван столь странный прием, да к тому же «начальником Особого отдела НКВД СССР». Несмотря на все это, я не мог еще себе представить того, что меня ждет в ближайшее время.

Буквально через несколько минут Абакумов задал в вызывающей по резкости форме свой первый вопрос:

- Вы ехали в Москву за очередными правительственными наградами?

Эти слова заставили меня несколько растеряться. Я еще ни разу не получал правительственных наград, несмотря на то что за мое участие в перегоне подводной испанской лодки я представлялся к таковой, получал я поздравления и позднее.

Увидев мое удивление, в еще более резкой форме Абакумов продолжил свои выпады в мою сторону; в мой адрес были направлены прямые оскорбления. Вот одно из них, которое мне запомнилось на всю жизнь:

- Когда и кем вы были завербованы? С каким заданием вас заслали в Москву?

Не получив ожидаемого ответа на столь резкий, ошеломляющий, а для меня предельно оскорбительный, я бы даже сказал, провокационный вопрос, Абакумов повернулся направо и что-то тихо сказал сидящему сбоку от письменного стола человеку в штатском, как, впрочем, был одет и сам начальник «Смерша». Как мне потом пояснил следователь Кулешов, сидящий справа у стола человек был В.Н. Меркулов, народный комиссар внутренних дел СССР. Я не слышал, о чем эти два начальника между собой говорили, но вскоре, несколько помедлив, Абакумов, продолжая в том же тоне, задал мне еще один, удививший меня не в меньшей степени вопрос: