Изменить стиль страницы

Я не должна представлять себе, как мало-помалу буду околевать от холода. Это вовсе не значит, будто мы умрем через час, погребенные под снегом. Бывали случаи, когда люди выбирались.

Было бы лучше представлять, что мы все-таки уцелеем после падения с высоты пятидесяти метров.

Уцелеем, несмотря на температуру -12 °C.

Уцелеем, несмотря на мороз: потребуется как минимум час, чтобы установить наше местоположение; плюс полчаса на то, чтобы освободить нас из обледеневшего «яйца»; и еще час, чтобы доставить нас в больницу скорой помощи. Сколько уйдет времени на то, чтобы вернуть нас к жизни? Будут ли осложнения при реанимации?

Это злосчастное воображение почти постоянно поглощает меня.

Я должна думать, что «худшее случается не всегда», что «страх не избавляет от опасности». Не испугался ли опасности и мой парень? Опасность овладела и его мыслями. Разве смог он замаскировать свой страх, прежде чем высунуть нос из-под шарфа?

Я не знаю, мое ли воображение пытается навредить, но снаружи все по-прежнему, черт побери! Я тону в своих мыслях перед белой завесой. Глаза просят осмотреть все вокруг, я же заставляю их не заглядывать за пределы нашего «яйца». Рассматриваю свои лыжные палки. Серебристо-голубые. Расхваливаю их. Красивые лыжные палки. Светло-голубое кольцо, отличный подбор цветов. Я пытаюсь отвлечься от злосчастных мыслей.

Мои глаза блуждают сами по себе. Их больше не привлекают мои красивые палки, они устремляются в ничто за пределами нашей кабинки! Я не контролирую больше свои глаза. Они сами решают, они заставляют меня выглянуть из кабинки. Смотрю. Пустота. Белизна.

Так оно и есть.

Такая ситуация совсем меня не устраивает.

Мне нужно видеть даль. Мне нужно, чтобы небо открылось.

Мне нужно, черт возьми, чтобы эта несчастная кабинка ожила! Мне становится трудно скрывать, что спокойствие меня покинуло. Мое спокойствие ускользнуло через окно. Я съежилась. Рот уже приоткрылся, чтобы сказать, что мне страшно.

Жером опередил меня. Он начал кричать раньше меня, да так громко, что мне показалось, будто что-то взорвалось. Меня как будто ударили в солнечное сплетение. Задвижка открывается, и врывается воздушная струя.

Он орет:

— Как они достали своим фуникулером!

Жером вернул признаки цивилизации туда, где, казалось, ее больше не будет.

— Да это же не буря, нет! При малейшем чертовом порыве ветра начинается бардак какой-то.

Он ругает механиков, о существовании которых помнит лишь он один. Призывает в свидетели моего парня, и тот, в свою очередь, играет роль недовольного.

Жером снимает свой красный шарф. Достает мобильник из комбинезона. Звонит. Кто-то ему отвечает. Инсценировка Жерома срабатывает. Мы не одни в целом мире, думаю я.

Жером кричит в трубку.

— Спуск Солир тоже закрыт?… Но почему?

Инсценировка Жерома сработала ненадолго. Самый посещаемый спуск в долине только что закрылся.

Теперь я понимаю, что мое воображение здесь ни при чем. Я понимаю, что снаружи творится черт знает что. Я понимаю, что буря усилилась.

У моего парня плохая реакция: он смотрит вокруг. Это говорит о его беспокойстве. А уж если мой парень беспокоится, то значит, для этого есть реальный повод.

Мне трудно дышать носом. Я вынуждена дышать ртом. Я стараюсь изо всех сил.

Жером заканчивает разговор.

— Сплошной треск! Нас вытащат отсюда, моя Сиви, — бросает он мне с ободряющей улыбкой.

Я выслушала эти слова, как приговор о своей неминуемой смерти.

Сейчас должно произойти что-то ужасное.

Жером не боится за меня. Я хорошая лыжница. Ничто не может помешать мне выйти из затруднительного положения. Единственное, что могло бы привести к роковому исходу, это приступ паники, овладевшей мной неизвестно из-за чего.

Есть одна вещь, которую мой парень никогда не решится сказать: ничто и никогда не служит мне уроком! Я всегда повторяю одну и ту же ошибку! Даже три раза! Четыре раза! Порой и больше. Это порок.

Мне уже доводилось бывать в аду вместе с Жеромом. Когда вернулись, я была готова надавать ему пощечин обеими руками. Я была готова разрыдаться, но он тогда сказал:

— Это было великолепно, моя Сиви! Ты была королевой! Ты проделывала совершенно безумные трюки!

Лесть, змея еще более ядовитая, чем мое воображение, приглушила приступ ярости, вспыхнувший было во мне. Мой парень, кстати, великолепный лыжник, не заслужил комплимента. Подвиг состоял не в умении владеть лыжами, а в способности удержаться на ногах. Я ничего не ответила. Просто была рада, что приключение закончилось, и только покачала головой.

Наше «яйцо» дернулось.

— Твоя шапка, — говорит мне Жером. Поправляю свою шапку, хотя мне казалось, что она была правильно надета.

Наша кабинка снова начала подниматься в белую высь.

— Немного стемнело, — бормочу я.

— Мы почти у фуникулерной станции, — отвечает мой парень.

Он начинает за меня волноваться. Это видно. Он хотел бы меня успокоить. Но это бы не помогло. Лучше пусть это сделает Жером.

Мы уже почти в здании. Но все же едва его различаем.

Наконец, дверки нашего яйца открываются.

Я вижу! Я вижу передние кабинки. Шарканье ботинок других лыжников о решетчатый пол меня успокаивает. Здесь есть люди. Я немного успокаиваюсь.

«Не решили же они все умереть?» — убеждаю я себя.

Мы не одни. Присутствие других людей вселяет в меня надежду. Не бывать катастрофе, ведь мы не одни… Мелькают лыжные палки, лыжи. Вещи вновь приковывают мой взгляд. Жером, мой парень и я, мы еще воспользуемся своим снаряжением. Жером спорит с механиками фуникулера.

— Все закрыто. Буря будет опасной.

Мой парень сделал все, чтобы я не услышала этих слов. Он о чем-го громко говорил, чтобы заглушить слова механика: «Буря будет опасной».

Но я услышала! Вот что меня прикончит через секунду.

Жером поворачивается ко мне.

— Нам повезло! Все закрыли сразу после нас!

Он называет это везением? Я его, конечно, люблю. Но всему есть предел.

Это мое зловредное воображение готовит удар или меня держат за идиотку? Я перестаю верить Жерому, он скрывает от меня правду. Несомненно, и под черным капюшоном моего парня прячется предатель.

Я смотрю вдаль. Ничего не видно. Белая бездна. Белизна вокруг. Лыжники исчезают один за другим. Их проглатывала эта бездна.

Я бы хотела, чтобы мы сразу же начали спуск со всеми. Как стадо баранов.

Да. Я хочу идти следом.

Если бы даже мне повесили колокольчик на шею, я бы ничего не сказала. Я послушно пошла бы за пастухом, счастливая от мысли, что он меня найдет, если я вдруг потеряюсь.

Я не хочу, чтобы мы остались одни. В этой белой бездне.

Жером-лжец осматривается.

— Подними свой шарф. Мороз усиливается, — говорит он мне.

Мой парень, тоже предатель, помогает мне укутаться.

— Шарф слишком велик! — укоряет меня Жером-лжец.

Мы выходим.

Ни души. Ни звука. Сильный ветер. Снег хлещет по щекам. Через несколько секунд шапка Жерома-лжеца покрывается снегом. У него есть маска, есть шарф. Он уже весь занесен снегом. Я плохо слышу то, что он мне говорит. Я понимаю, что теперь он говорит мне правду, но слишком поздно:

— Это настоящая буря. Сейчас спустимся к станции Солир. Выпьем чаю, пока погода улучшится. Следуй за мной! — говорит он мне, энергично работая палками.

Жером, перестав лгать, больше не разговаривает с моим парнем, который продолжает оставаться предателем. Жером сосредоточивается на мне. Мой парень-предатель найдет выход из любой ситуации. Я же умерла бы в любой из них, если бы меня никто оттуда не вытащил.

Ничего не видно уже в метре вокруг. Мои ноги дрожат. Тяжело дышать. Я почти слепа. Не успела я налечь на палки, как Жерома поглотила бездна. Слышу свое тяжелое дыхание под слоями одежды из шерсти и других сохраняющих тепло тканей.

Небо и земля слились в одно целое. Где верх? Где низ? Понятия «справа, слева, спереди, сзади» больше не существуют.