Имея за плечами огромный практический опыт, капитан I ранга Карцов вел свою линию прямо и неукоснительно. Настороженность и недоверие к нему офицеров и воспитанников быстро исчезли. К Виктору Андреевичу не только привыкли, но и искренне уважали за его героическое прошлое, талант организатора и особенно за справедливость при решении самых конфликтных ситуаций. Он любил воспитанников, постоянно заботился о них, и кадеты, чувствуя это, отвечали ему искренней признательностью.

Морской корпус при капитане I ранга В.А. Карцове по-прежнему числился престижным учебным заведением Санкт-Петербурга и продолжал оставаться популярным среди молодежи. Многих мальчиков тогда манило и волновало здание этого знаменитого военно-морского училища, хорошо видное с набережной Большой Невы. Издалека виднелась красивая голубая вывеска, на которой золотыми буквами было четко выведено – «Морской корпус».

Как мечтали мальчишки появиться среди своих сверстников в аккуратной черной форме с белыми погонами, в бескозырке и с пристегнутым к широкому флотскому ремню личным оружием – палашом в черных блестящих ножнах.

В 1913 году из 300 мальчиков, прошедших строгий медицинский отбор и допущенных к экзаменам, приняли лишь 60 человек.

Как и в прежние годы, конкурсные экзамены перед Первой мировой войной проходили торжественно. В огромной столовой зале с бронзовым памятником Петру I, украшенным боевыми знаменами, расставили 150 небольших столиков, а не парт, более привычных для учащихся гимназий и реальных училищ. Первым кандидаты сдавали письменный экзамен по алгебре. Каждый получал пронумерованный конверт с заданием и информировался о времени, отпущенном на его выполнение. В это же время в картинной галерее – широком коридоре, идущем из столовой залы параллельно 12-й линии Васильевского острова, ожидали своих отпрысков взволнованные родители и репетиторы.

Письменный экзамен по русскому языку проводился уже по группам в зале третьего этажа, занимаемого 6–й кадетской ротой. Писали изложение рассказа Станюковича. И так в течение нескольких дней юные абитуриенты должны были последовательно сдать около 10 вступительных экзаменов.

С каждым днем число конкурентов постепенно уменьшалось. Получивший неудовлетворительную оценку по любому предмету автоматически выбывал из «соревнований». В 1913 году основная масса из 60 принятых в Морской корпус кадет являлась потомками известных морских династий – моряков, чьи имена прославили отечественный флот.

Зачисленных в корпус воспитанников разделили на 2 отделения (61-е и 62-е). Первая цифра обозначала наименование учебной роты – 6-й, самой младшей, цифры 1 и 2 – номера отделений.

Каждый воспитанник получал персональный номер, соответствовавший сумме его проходного балла среди общей массы конкурсантов, выдержавших все экзамены (с номера 1 по номер 60). Теперь на весь период обучения этим персональным номером будут помечаться одежда воспитанников, ящики конторок, увольнительные билеты и рундуки для обмундирования. Это представлялось довольно удобным нововведением. Например, при увольнении в отпуск, являясь к дежурному офицеру, воспитанник четко рапортовал: «Господин лейтенант, кадет 6–й роты, 2-го отделения (имярек) просит разрешения идти в отпуск, номер билета – 21». Офицер протягивал руку к висевшему на стенке ящику с увольнительными билетами и в ячейке номер 21 сразу же находил билет отправлявшегося в отпуск кадета.

6–я кадетская рота в 1913 году размещалась в отдельном трехэтажном доме на 12-й линии Васильевского острова, примыкавшем к крылу основного корпуса здания, выходившего своими фасадами на 11–ю линию, Николаевскую набережную и 12-ю линию. В первом этаже здания, разделенного сводами на два помещения, находились спальни воспитанников. В одной из двух половин, с окнами на улицу, располагались койки 1-го отделения, на другой – с окнами во двор – 2-го отделения. Койки были железными, с мягкой панцирной сеткой и матрасами. В головах каждой кадетской койки располагались стойки с синей овальной табличкой, на которой указывалась фамилия кадета. Таблички унтер-офицеров окрашивались в красный цвет. На этих же стойках висели и полотенца. Койки обычно расставлялись голова к голове, со свободным проходом между ними.

Второй этаж считался ротным помещением, расположенным в большом зале с окнами на улицу. В нем располагались комнаты дежурного офицера, командира роты, унтер-офицерские помещения, цейхгауз (комната, где находились рундуки с одеждой и располагался карцер).

На третьем этаже здания находился небольшой зал и три класса: два учебных, а третий – для практических такелажных и столярных работ. В зале проходили занятия по фехтованию, гимнастике и практике в ручном семафоре флажками.

Каждый кадет наделялся индивидуальной конторкой и табуретом В конторках обычно хранились учебники, тетради, книги для чтения, бумага и т. п. Внутри конторки выкладывались цветной промокательной бумагой. Порядок и чистота в конторке не только строго соблюдались, но и являлись своеобразной гордостью хозяина.

В классе кадеты рассаживались строго по алфавиту. Произвольное пересаживание категорически запрещалось. Новички, прежде чем получить право ношения формы, обязательно проходили курс первоначальной строевой подготовки, позволявшей им иметь должную военную выправку, уметь отдавать честь на ходу и в положении «во фронт». Они также обучались четкому подходу и отходу от офицера, рапорту при увольнении и возвращении из отпуска и другой обязательной воинской премудрости. Кадеты 6–й роты выучивали на память имена, отчества и фамилии всех прямых начальников, от унтер-офицера до морского министра, имена и отчества всех членов императорской фамилии. Новичок не выпускался в увольнение и не получал полного комплекта форменного обмундирования до тех пор, пока не сдавал зачет по этой своеобразной и обязательной матросской «словесности».

Кадет должен был без запинки ответить своему унтер-офицеру на вопросы, при встрече кого следовало становиться во фронт, как себя вести на улице и по каким из них в Петербурге и в какие часы запрещается ходить (солнечная сторона Невского проспекта и левая сторона Большого проспекта Петербургской стороны после шести часов вечера), как себя вести в трамвае, в театре и многое, многое другое.

Во время обеда кадеты 6–й роты в общем зале занимали пять столов, на каждой половине которых сидели 6-7 воспитанников во главе с унтер-офицером, а на первом столе – во главе с фельдфебелем. Унтер-офицеры строго следили за правилами приличия, хорошего тона и порядком за столом. Они являлись официальными помощниками штатных офицеров-воспитателей. Как правило, унтер-офицер подмечал все огрехи и недостатки в поведении кадетов (как они стоят, сидят, здороваются), указывали им на малейшую небрежность в одежде, на грязные руки, плохо заправленную койку или сложенные наспех на ночь белье и одежду, на то, как воспитанники обращаются со столовыми приборами, правильно ли они держат нож, вилку и т. п. Любое нарушение распорядка и элементарных правил поведения сразу же пресекалось.

Дежурный офицер мог подойти к построенной роте и приказать: «Первая шеренга, пять шагов вперед, шагом марш! Первая шеренга, кру-у-гом! Поднять руки до уровня плеч!» Затем он медленно проходил вдоль леса вытянутых ладоней и записывал воспитанников с грязными руками. Возмездие наступало неотвратимо. В субботу грязнуля лишался отпуска.

Подобные меры быстро прививали будущим офицерам правила личной гигиены и хорошего тона. Кадеты с этого момента начинали очень тщательно мыть руки перед едой, причем эта привычка оставалась у них на всю жизнь. Родные часто подсмеивались над морскими офицерами и считали причудой мытье ими рук по всякому случаю и поводу.

В столовую залу кадеты входили строем в два ряда. Встав у столов на свои места, поворачивались кругом лицом к проходу. Когда все 6 рот занимали свои места, дежурный офицер давал знак горнисту, и по его сигналу все одновременно садились. Перед обедом и после него на середину залы обычно выходил запевала, становился лицом к иконе, висевшей в углу зала, и запевал: «К тебе, Господи, прибегаю…» – перед обедом и «Благодарим тебя, Создатель…» – после традиционного фирменного корпусного третьего блюда – чая с пирожным. Пока запевала возвращался на свое место, горнист давал сигнал отбоя.