— Это нечестно, — твердо выговорил Комаров, — я не могу пойти на это. Я тебя очень прошу, ты все можешь, пусть Никитин оперирует Элидочку.

— Попробую, — сказал Погарский, — только для Элидочки, ты не стоишь внимания, ты — математическая функция, а не человек.

Спустя два дня он явился мрачный и злой.

— Тупица твой Никитин, ученый осел. Представь себе, тетка моей абитуриентки, продмаг, пришла к нему по поводу какой-то пустяковой операции и положила перед ним почтовый конверт с вложенной туда сторублевкой. Он взял конверт, посмотрел его на свет, вскрыл, достал сторублевку и кинул в лицо тетке. Это еще не все. Лежал у него директор ресторана из Сухуми. И вот однажды Никитин получает телеграмму: «Шлю вам здоровье Бек Алиева ящик мандаринов. Надеюсь успешный исход операции. Целую». Никитин дождался ящика, роздал мандарины больным, а Бек Алиева отдал другому врачу. Первобытный человек! Дикарь! Я отказываюсь иметь дело с ним.

Профессор Комаров, и без того бледный, сделался еще бледнее.

— Прошу тебя, Виктор, придумай что-нибудь.

Погарский долго и тяжело думал и наконец сказал:

— Есть еще один первобытный способ: ты должен лично отправиться к профессору Никитину и поговорить с ним как профессор с профессором, как муж с мужем. Надеюсь, что у этого барбоса есть хорошая жена, таким обычно везет в семейной жизни.

— Боюсь, что у меня не хватит убедительности, если бы речь шла о бесконечно малых…

— Не сможешь, — грустно посмотрел на него Погарский, — а еще муж одной из самых красивых женщин. Другого пути я не вижу.

Несколько дней Константин Константинович Комаров бесплодно искал встречи со знаменитым хирургом. То Никитин где-то читал лекции, то консультировал молодых хирургов, то встречался с зарубежными гостями.

В это тревожное время Комаров, навещая жену каждый день, говорил, что операцию будет делать Никитин, а не какой-то там Лукьянченко.

— Ну, пусть будет Лукьянченко, — с легкомыслием, свойственным молодым женщинам, говорила она, аппендицит это вроде насморка.

В день операции Лукьянченко на работу не вышел, он заболел гриппом.

Никитин негодовал:

Мальчишки, все они сейчас такие хлипкие! Чуть ветер подул, уже не держатся на ногах. А в паше время мы штормы, шквалы, ураганы все переносили, оперировали в такой обстановке.

Немало молодых специалистов предложили заменять Лукьянченко, но Никитин сказал:

— Он мой ученик, я должен заменить его, надеюсь, справлюсь не хуже.

Все свободные хирурги собрались в операционной, наблюдая, с каким мастерством и изяществом работает их шеф.

Комаров, навещая жену после операции, восхищался тем, что Элидочку оперировал Никитин.

— Да, конечно, он мастер, — соглашалась Элида Георгиевна, и как-то сказала, что его нужно отблагодарить.

— Нет, нет, — замахал руками Комаров, — он ничего не берет.

— Теперь, когда операция сделана, можно. Купи бутылку коньяка, только хорошего.

Комаров никогда не возражал жене. Он купил бутылку «Отборного» коньяку, положил ее в левый карман пиджака и отправился к Никитину. Ему повезло. Бдительной секретарши не было. Он постучал в Дверь и, услышав низкий, хрипловатый голос: «Войдите», — вошел в кабинет. За столом сидел мужчина лет пятидесяти с гривой седых волос. Лицо его показалось Комарову чем-то знакомым.

— Садитесь, — сказал он, показывая Комарову на кресло напротив себя.

Комаров сел, продолжая вглядываться в знаменитого хирурга, и думал: «Где же я его видел, когда?» Тот, прищурив близорукие глаза, внимательно изучал посетителя. И вдруг вскочил с кресла, выбежал из-за стола, легко поднял Комарова в воздух, опустил на пол, крича:

— Котя!.. Честное слово, Котя Комаров!.. А где твои кудри русые до плеч?

— Облетели, как осенние листья, а тебя разменяло время: был золотым, стал серебряным. Сколько же прошло лет?

— Без малого тридцать.

— Да, пожалуй, так.

— Да ведь ты сбежал со второго курса Медицинского. Садись, что мы торчим друг против друга.

Бывшие студенты-медики уселись за стол. Комаров придерживал бутылку «Отборного», чтобы она не выскользнула из кармана.

— Так, — сказал Никитин, — нужно отметить такую встречу, — и вынул из шкафчика, висевшего на стене, бутылку «Отборного» коньяка, рюмки и вазочку с конфетами.

— Так, — как-то странно посмотрел Комаров на бутылку, на донышке которой была золотистая жидкость.

— Ты что? — подозрительно спросил хирург. — Думаешь, подношение? Нет, братец, не беру ни борзыми щенками, ни коньяком. Приношу из дома и чуть пью для укрепления сердца. Ну, выпьем немножко.

Они тихонько потягивали коньяк и вспоминали прошлое, но больше говорили о настоящем.

— Так, так, Котик, — басил Никитин, — в математики пошел. Жаль. Мог бы из тебя выйти хороший врач. Для хирурга ты, пожалуй, жидковат, а в терапевты годишься.

— Математика — это наука всех наук, гордо сказал Комаров. — Теория — это все.

— Понимаю, — задумчиво сказал Никитин, — математика, чистая теория, это красиво, а потом из этой теории — нейтронная бомба.

— Так это же у них, Андрей.

— Понимаю, я и говорю, что у них.

Друзья немного помолчали, потом Никитин стал повторять:

— Комаров, Комаров… Где я слышал эту фамилию недавно?

— Фамилия распространенная. Вот я тоже где-то читал о хирурге Никитине и не думал, что это ты.

— Врачей Никитиных тоже очень много. Комаров, Комаров… Стоп, я недавно делал операцию аппендицита одной женщине, красивая, молодая, это случайно не твоя родственница, может быть — дальняя?

— Нет, — гордо сказал Комаров, — не родственница, она моя жена.

И он чуть не выпустил бутылку из кармана.

— Вот даешь! — как теперь говорят ребята. На сколько лет ты ее старше?

— На двенадцать лет и семь месяцев.

— Хорошо, что не на тринадцать, — засмеялся Никитин. — Тебе повезло. Она красивая и мужественная женщина. Я ей такой ювелирный шрамчик сделал. Впрочем, увидишь сам.

Бутылка коньяка выскользнула из кармана Комарова, он растерянно поднял ее и поставил на стол.

— Что это? — уставился на старого друга Никитин.

— Коньяк «Отборный», — не нашел ничего лучшего сказать Комаров.

— Ясно, — улыбнулся Никитин, — хочешь отпраздновать возвращение красавицы жены.

— Нет, это я тебе, — смущенно признался Комаров.

— Подношение? — угрюмо сказал хирург.

— Нет, — смущенно сказал Комаров, — это в знак старой дружбы.

— Не ври! — рассердился Никитин. — Этого ты никогда не умел. Ты не Андрюшке, а знаменитому хирургу в знак благодарности принес.

— Это же после операции.

— Сначала после возьмешь, потом до, так и втянешься. Бери свой снаряд.

Комаров спрятал в карман пиджака бутылку.

Зазвонил телефон.

— Слушаю, — сказал Никитин, — молодец.

Он положил трубку на аппарат и сказал:

— Федор звонил, младший сын. Он сдал экзамены в Механический институт, все на пятерки.

— Ну и слава богу, — искренне сказал Комаров.

— Ты что, в бога веришь? Ну, не стесняйся, теперь физики и математики в бога верят, а хирурги — ни во что.

— У тебя, значит, и второй сын есть?

— Есть. Геолог, я его раза два в год вижу, а то он все в экспедициях. И жена есть, — тепло улыбнулся он, — не такая красивая, как твоя, но есть, угадай кто? Не можешь? Помнишь Лену Пивоварову, хирургическую сестру в нашей академии?

— Она, кажется, постарше тебя, — некстати сказал Комаров.

— На два года. Но я ей в подметки не гожусь.

Снова зазвонил телефон.

— Слушаю, — сказал Никитин, понимаю, сейчас еду.

Он положил трубку на аппарат, встал из-за стола и протянул руку Комарову, сказав:

— Звони, если понадобится.

— И ты, пожалуйста, — передал свою визитку Комаров.

Через несколько дней после того, как Элида Георгиевна вернулась из больницы, Комаровы устроили маленький прием. В центре стола стояла бутылка «Отборного» коньяка. Кроме супругов, был только Погарский со своей абитуриенткой в жены.