-- Жить будет,-- вынес он вердикт и отвернулся, тут же потеряв к спасенному всяческий интерес. Господин Могилко пошевелил ожившими пальцами, судорожно выдохнул, все еще чуя смердящий запах разрубленной плоти. Все еще чувствуя холод душащих пальцев на горле.

  На туалетном столике не виднелось ни единого признака розовой записки. Лис окинул взглядом пыльное зеркало, затем пробежался пальцами по книгам, приподнял газету и почесал недобритый подбородок. Послания убийцы здесь не было. А, следовательно, он прикончил обычного суккуба.

  -- Про вас рассказывали, что в прошлом году вы отрубили голову такому же существу. Убивавшему людей. Это правда?

  -- Правда,-- выдохнул Лис. Он вытер саблю о мятые простыни у самых ног господина Могилко и отправил оружие в ножны. Нори продолжала неотрывно следить за каждым его движением, столь пристально, что Лис чувствовал буравчики ее взгляда кожей спины.

  -- Я могу пригласить вас на чай? - робко поинтересовалась девушка, утирая рукавом капли крови со лба.

  Буквы сливались в единую строку, своенравно плясали перед глазами, не донося ни капли смысла до склонившейся над ними Диа. Наконец, устав бороться с собственной рассеянностью, она откинулась на спинку кресла и уставилась в потолок. Трещины змеились по штукатурке, рисуя над столом тонкие ветви и паутину.

  О, этот охотник! Он сводил ее с ума своей грубостью, прямолинейностью и даже спокойным до безразличия выражением глаз. Диа хотелось впиться в его обветренное лицо ногтями и расцарапать до крови, чтобы тот наконец понял, что именно до него пытаются донести. Она хотела помочь,-- именно для того господин Меззанин прислал ее,-- умела принимать непростые решения без колебаний и старалась выполнить работу с максимальной быстротой и эффективностью. Как делала всегда, когда дело касалось нарушения правил и опасности для множества жизней.

  Ее внимание привлекла стопка потрепанных папок, колонной возвышавшаяся на краю стола. Дел у Кристиана всегда было достаточно, чему Диа искренне удивлялась снова и снова. С его методами работы и биографией она бы не доверила ему даже разносить документы. А теперь еще и охота на чокнутую "розовую фею", и каждый работник Общества знает, что от действий молодого осла зависят их жизни и жизни подопечных. Замечательно, ничего не скажешь...

  Ослепленная внезапной догадкой, Диа приоткрыла рот, прекратив дышать. Затем выгнулась в кресле и резким движением подтащила кипу к себе. Выбрав одну из папок, она просмотрела ее титульный лист по диагонали, свернула в трубочку и выскочила из комнаты.

  Времени не оставалось.

Гонка на время

  Инспектор рвал и метал.

  Клочья бумаг с бесчисленными отчетами разлетались под его пухлыми волосатыми пальцами, ящики стола с силой грохали, а подчиненные старались не стучать в дверь его кабинета и вообще не проходить лишний раз мимо. И правильно,-- увидь Докопайц сейчас хоть одного констебля, тот точно отправился бы в больницу.

  Его люди (глупые, бестолковые, нерасторопные!) упустили Кристиана Фэя. Инспектор просил, нет -- умолял их смотреть в оба, не есть, не пить, ходить под себя и не сводить с парня глаз. Но утром один из констеблей ожидал его на верхней площадке лестницы, у двери кабинета, и его виноватый, как у побитой собаки, вид сказал Докопайцу все.

  Днем ранее юноша зашел в заброшенное здание в Козьем переулке. Двое следивших за ним констеблей остались ждать снаружи, укрывшись в относительном тепле экипажа. Но шли часы, на Петрополис опустилась ночь, затем из-за горизонта вышло солнце, а господин Фэй все не показывался. Терпение констеблей иссякло, и, изрядно повозившись с тугим замком, они все же взломали входную дверь. Однако внутри их ожидали лишь пыль, проломы в стенах, да сновавшие по ногам толстые крысы.

  Кристиан Фэй ушел от слежки и, вероятнее всего, сейчас готовил очередное преступление. А глупый инспектор Докопайц снова остался с носом, сидел за столом в каморке с дырявой крышей и бессильно кусал локти.

  Он сдавленно рыкнул и запустил карандашницей в оклеенную графиками и таблицами стену. Деревянные цилиндры разлетелись в стороны, с треском покатились по неровным половицам.

  Но он не дослужился бы до инспектора, если бы не знал пару нужных людей. Докопайц задумчиво глянул на здоровенный аппарат на краю стола и потянулся к трубке.

  На утро следующего дня Айвори решил почтить своим присутствием пятую фабрику. После ночного визита он был просто обязан показать прежнее спокойствие и хватку. Со всеми свалившимися неприятностями ему только не хватало, чтобы Фэй посчитал слабость босса за знак и принялся строить планы свержения Айвори с насиженного места. Он знал таких, как Кристиан. Они работали очень шустро и так же шустро продирались на вершину пищевой цепи, с любезной маской на лице и не гнушаясь любых подлостей.

  Солнце еще не поднялось над линией горизонта, и сад за окнами был погружен в предрассветный сумрак. Где-то в недрах ровного как шар куста жасмина заливисто пел соловей.

  Наконец справившись с последней пуговицей шелковой рубашки,-- проклятая мода, почему нельзя было восхвалять пуговицы с колесо размером?-- Айвори завязал удавку галстука. Собственное отражение в высоком тусклом зеркале его отнюдь не радовало. Серое, как утро за окном, смятое, как простыня на еще теплой кровати в спальне, с усталыми пятнами глаз, оно совсем не походило на прежнего Айвори. Зачесав волосы тонким гребешком, он снова одернул бархатный пиджак, на фоне которого его лицо стало еще бледнее, и вконец пал духом. Но времени для наведения лоска больше не оставалось,-- за окном раздался рык мотора, и по стенам заплясали лимонные зайчики автомобильных фар.

  Перестук по паркету заставил Айвори остановиться. Фабрикант вышел из комнаты и пристально всмотрелся в туннель коридора, в добрый десяток закрытых дверей, по мере удаления утопавших во мгле. Лишенные окон стены и узкое пространство между ними создавали собственный вид темноты: густой, непроглядный, клубящийся, словно пятна чернил в прозрачной воде. Тьма в этой части дома была особой.

  И она шевелилась.

  В ушах Айвори зазвенело, а ноги отказали, превратившись в бесполезные культи. Паркет заскрипел под весом неведомого огромного тела, затрещали, будто кости, хрустящие на сотнях крепких зубов.

  На мгновение ему показалось, что он различил знакомое лицо. Белым пятном оно вынырнуло из сумрака вдали, выхваченное светом фар подъехавшего автомобиля, и тут же оказалось вновь поглощено тенью. Айвори сжал похолодевшие от пота ладони, заставил себя повернуться к видению спиной и бодрым шагом двинулся к лестнице. Сердце в его груди закололо, так быстро оно билось о клетку ребер, но фабрикант продолжил спускаться с прежней скоростью, не позволяя себе бежать. Он, Левиафан Айвори, акула бизнеса, миллионер, больше не носился по лестницам, словно перепуганный тьмой, одиночеством и невесть чем еще мальчишка. Те моменты остались далеко в детстве.

  -- Господин Айвори,-- приветствовал его невозмутимый водитель. Фабрикант сдержанно кивнул и надел шляпу.

  Вдруг он замер, вслушиваясь в могильную тишину лабиринта комнат. Водитель терпеливо ожидал, рассматривая покрытые росой бутоны цветов. Когда же Айвори медленно снял шляпу и повесил ее обратно на вешалку, тот лишь моргнул обрамленными длинными ресницами глазами, раскланялся и ретировался. Чихая и мигая подслеповатыми фарами, экипаж скрылся за ведущей к воротам аллеей.

  Айвори закрыл дверь. Замок хищно щелкнул, отрезав его от окружающего мира. Фабрикант повернулся лицом к сумрачным внутренностям особняка, к скалящимся со стен портретам и густому мраку, скопившемуся за десятками открытых дверей. От страха в нем просыпалась невиданная агрессия.

  -- Попробуй еще раз заговорить, и я найду тебя и вырву то, что осталось от твоего поганого языка! Понял меня, шлюхин сын?!

  Дом ответил ему безразличным молчанием, уставился на Айвори сотней глаз с картин и статуэток. Его стены впитали выкрикнутые слова, и осталась лишь тишина.