– Никто бы их не защитил! – повысил голос Йегер. – Мои жена и ребенок похищены, и где они теперь, не знает никто!

– И вы полагали, что вам их вернут живыми, если вы убьете меня?

– Я… – проронил Йегер и запнулся, снова опустив глаза. – Я не знаю, – устало отозвался боец. – И теперь это не имеет значения.

– Имеет, – возразил Фридрих убежденно. – Если есть надежда отыскать вашу семью – мы должны попытаться. Если же нет – отомстить. Или вы хотите, чтобы люди, лишившие вас жены и ребенка, и впредь безнаказанно топтали землю?

– Не имеет значения, чего я хочу. Так будет.

– Так не будет, – возразил Фридрих убежденно. – Если вам не все равно. Если вам не наплевать хотя бы на память собственной семьи. Я не майстер Гессе и не знаю, как надо забираться в душу, что надо говорить человеку, который уже знает, что осужден на смерть, что бы он ни сделал. И я не знаю, что надо говорить человеку, которого осудят за то, что он пытался убить меня; ведь это значит, что причину всех своих несчастий он должен видеть во мне.

– Это не так, – через силу выговорил бывший егерь, не поднимая взгляда. – Я понимаю, что сделал. Осознаю, какая вина на мне.

– Тогда я тем паче не знаю, что говорить. Я не знаю, что и как надо сказать человеку, который уже мучим совестью. Я знаю только, что я захотел бы отомстить тому, кто меня в это втянул, невзирая на степень собственной вины.

– Я не смогу этого сделать.

– Откуда вам знать? – возразил Фридрих твердо. – Вы этого знать не можете. И вы не даете даже шанса попытаться, выгораживаете их, беря на себя весь груз последствий того, что задумано было не вами и во вред пошло вам и вашим близким!

– Я ничего не могу изменить.

– Они вам сказали так? Они также сказали, что вернут вам семью, но ведь вы же знаете, что слова они бы не сдержали, даже если б вам удалось осуществить их план! Вы же это понимаете сами! Почему сейчас вы молчите, Хельмут? Потому что все еще надеетесь на то, что ваши жена и сын живы? Что им сохранят жизнь, если вы будете молчать? Да почему? Зачем это им? Просто ответьте мне на этот один вопрос – и я оставлю вас в покое. Зачем этим людям, кто бы они ни были, оставлять в живых вашу семью, если вам уже конец, и они, как вы говорите, об этом знают?

Йегер не ответил, по-прежнему сидя недвижимо и безмолвно, и наследник, вздохнув, сделал шаг назад.

– Незачем, – тихо ответил Фридрих сам себе. На мгновение он умолк, подбирая слова, и продолжил все так же негромко: – Мне никогда и никому еще не приходилось говорить таких вещей, и мне неприятно говорить это вам, потому что я от души вам сострадаю. Несмотря на то, что случилось, на все, что было сделано. Потому что даже мысленно не могу представить себя на вашем месте и даже предположить, какой выбор сделал бы я. Но знаю, что я не оставил бы все как есть. Хельмут, мы не можем ничего изменить, но мы можем хотя бы воздать им по заслугам.

– Мы?.. – переспросил Йегер тускло; наследник кивнул, твердо повторив:

– Мы. Вы все еще по нашу сторону. Оступились, сделали неверный выбор, совершили то, что совершать было не должно, но ведь на самом деле вы не с ними. Вы против них…

– Они сказали, что за мной будут следить, – внезапно оборвав Фридриха на полуслове, произнес боец чуть слышно. – Когда я прощался с женой, я сказал ей, что вернусь, как только для этого мне найдут возможность. Она засмеялась и сказала, что я могу не торопиться – ведь с нею уже есть любимый мужчина… и поцеловала сына в щеку… Они пересказали мне все это слово в слово. Наш разговор нельзя было услышать, только если слушал тот, для кого расстояния не важны. Быть может, они слышат нас и теперь, прямо сейчас, в эту самую минуту.

– Кто они? – уточнил Фридрих осторожно, когда тот снова умолк. – Откуда они взялись, откуда узнали, кто вы?

– Этого мне не сказали, а я не спрашивал, – ответил Йегер, по-прежнему опустив глаза и не глядя ни на кого вокруг. – Просто по дороге обратно, в группу, мне попался попутчик. Невзрачный тип, похожий на торговца или крестьянина при деньгах. Мы ехали вместе весь вечер, а наутро за трапезой он завел со мной разговор… Я едва его не убил. Еле сдержался. Тогда он сказал, что с ним я могу сделать что угодно, но это ничего не изменит, потому что обо всем, что происходит со мною, будет известно тем, кто стоит за ним. Мои жена и сын были похищены его сообщниками почти тотчас после моего отъезда. К ним явились люди с фальшивыми Знаками и увезли, сказав, что у меня неприятности, связанные с моей службой, что они в опасности, а потому их доставят в тайное место для защиты. Жена поэтому не сопротивлялась, а ее родители отпустили ее…

– Это тот человек вам сказал так?

– У него был малахитовый листок, – пояснил Йегер тихо. – Жена болела перед родами, и ее мать надела на нее малахитовый амулет своей бабки. Я тогда не препятствовал, чтобы не разжигать бессмысленных ссор, а потом она так и продолжила его носить, никогда не снимая. Он показал мне тот амулет. Его, а не похожий, я бы его из тысячи узнал… Чтобы убедиться, я вернулся домой. Я не стал говорить ее родителям, что случилось, и они решили, что все так, как им и было сказано, а я лишь явился для того, чтобы проверить работу «наших людей»… Моя семья похищена. Это известно доподлинно. Найти тех, кто это сделал, невозможно: я не знаю настоящего имени того, кто говорил со мной, я не видел больше ни одного из них, я не знаю, что им нужно и чего они хотели добиться вашей смертью, почему они хотели гибели именно вас, а не Императора. Но они много знают. Очень много.

– Что именно? О чем?

– Они знали, когда, в какой день вы прибудете в лагерь. Что майстер Гессе будет здесь. Я должен был совершить… это в день его приезда и именно тогда, когда он будет рядом.

– А потом и его убить?

– Нет, – болезненно поморщившись при последнем слове, качнул головой Йегер. – Его смерть была не нужна. Мне не говорили этого, но я думаю – все это ради того, чтобы опорочить Конгрегацию. Смерть наследника в тайном лагере на глазах у лучшего следователя… Я сказал тому человеку, что в лагере меня не будет, ибо я не так давно уже посещал его, и тогда он предложил план, в результате которого сюда меня должны были направить принудительно и не в мой черед. Вскоре после того, как я возвратился в группу, внезапно появились сведения о том самом малефике, которого я избил на глазах у остальных… То ли они сдали нам своего, то ли просто кого-то, о ком имели сведения, этого я не знаю… Я вообще не знаю больше ничего. Ничего больше не могу вам сказать.

– Арбалет, – вмешался Курт, и зондер вздрогнул, будто лишь теперь вспомнив о том, что, кроме него и наследника, в этой комнате есть кто-то еще. – Чей арбалет был у тебя? Откуда он?

– Арбалет мне дал тот человек. Я хранил его в своей дорожной суме и в ней же привез с собою сюда. Утром я дал голубям отравленного зерна и заранее перенес арбалет на крышу. Я должен был спрятать его после… убийства, – с усилием выговорил Йегер, на мгновение осекшись, – но когда увидел, что промазал, что-то щелкнуло у меня в голове, и я не смог действовать так, как было надо. Я…

Он снова запнулся, и Фридрих, выждав мгновение, тихо договорил вместо него:

– …испугался?

– Ужаснулся, – так же едва слышно поправил Йегер. – Я до последнего мгновения не верил в то, что делаю, и лишь тогда осознал, что все происходит в реальности, а не в моем воображении или в страшном сне. Глупо; такого не бывало со мною прежде никогда… Но прежде никогда и не приходилось стрелять в детей.

Наследник поджал губы, однако возражать не стал, лишь вздохнув:

– Просто вы человек, Хельмут. Со слабостями и достоинствами человека. И стыдиться этого достоинства глупо.

– Достоинство? – переспросил тот. – Я предал то, чему должен был и давал клятву служить. Я опозорил себя, соратников, Знак и Конгрегацию. Я убил безвинного человека и едва не пустил прахом будущее Империи. О каком достоинстве вы говорите?

– О способности это понять, – просто пояснил Фридрих.