– На это нечего возразить, – сказал Бруно наставительно, когда фон Редер, не ответив, бросил за окно тоскливый взгляд исподлобья. – Ведь вы сами видите, что он прав.

– На вас, – продолжил Курт, вновь слыша в ответ молчание, – надавил выскочка-инквизитор, наорал грубиян-инструктор, вам не подчинился своенравный мальчишка, да еще и применил грязный приемчик, причем в присутствии ваших подчиненных, что уж совсем удар ниже пояса… Понимаю, после всего этого мысль принять мнение, навязанное грубияном, выскочкой и шантажистом, вам кажется слабостью. Однако не принять его будет глупостью.

– Здесь все будут на глазах друг у друга, – снова поддержал помощник, – все на виду. Думаю, майстер Хауэр согласится с тем, что занятия следует на время отложить; стало быть, Его Высочество будет оставаться в комнате под надзором вас и ваших людей, не рискуя ничем.

– И сколь долго? – разомкнул наконец губы барон. Курт пожал плечами:

– Пока я не изобличу преступника.

– Вы?

– Я. В создавшемся положении расстановка следующая. Альфред – хозяин здесь, но он все же только инструктор и властен лишь над своими подопытными. Вы – гость. Ваш подопечный – он подопечный и есть. Ваши люди просто бойцы. И все присутствующие, пока не доказано обратное, подозреваемые. И лишь я один в этой крепости тот, кто есть: инквизитор при исполнении.

– И сколь долго? – повторил фон Редер хмуро. – Сколько времени ваше расследование продлится? Сколько мне держать Его Высочество взаперти? Неделю? Месяц? Уверены вы, что вообще сумеете вычислить виновного?

– Я сумею, – отозвался Курт убежденно. – Вопрос времени.

– Вот именно, майстер инквизитор, вопрос именно во времени.

– Другими словами, – подытожил он, – вы все же согласны с тем, что покидать стены лагеря идея опасная?

– Согласен, – кивнул фон Редер. – Нам не уберечь Его Высочество на незащищенной местности и… не доверяя тем, кто рядом; однако же это будет куда проще сделать, когда окружать его будет не четыре человека, а сорок.

– Это к чему? – настороженно уточнил Хауэр, и барон пояснил подчеркнуто доброжелательно:

– Я поясню вам, майстер инструктор, и вам, и всем присутствующим. Да, подумав, я соглашаюсь с вашими опасениями. Да, полагаю, лучше будет переждать здесь. И даже считаю, что расследование силами майстера Гессе – неплохая идея; я даже отвожу существенную долю вероятности на успех его действий. Наслышан; и весьма хочется верить, что это не было просто слухами, молвой, приукрашиванием или как это называли вы сами. А самое главное – я уверен: если даже это задумка вашего начальства, вы в этом не участвуете, майстер инквизитор.

– Я похож на праведника?

– Вы похожи на разумного человека, – без заминки ответил фон Редер. – И кое в чем Его Высочество был прав: нам в Карлштейне известно о вас поболе, нежели всем прочим в Германии… Но. Но я немедленно отсылаю Его Величеству письмо, где изложу события сегодняшнего дня; к слову, если таково будет его желание (а оно наверняка будет), он свяжется с вашим начальством и поставит их в известность о вершащихся в вашей цитадели делах.

– А вот это идея совсем негодная, – заметил Курт. – Поверьте.

– Я не верю никому, майстер инквизитор.

– Отличное качество характера, – искренне отметил он. – И я снова воззову к вашей рассудительности. Вообразите, господин фон Редер, что я найду вам вашего предателя…

– Вашего.

– Здешнего… предателя уже к завтрашнему утру. Или послезавтра днем, когда Император получит вашу эпистолу и впадет в бешенство. К тому времени, когда он поставит на уши Конгрегацию и пошлет сюда армию в сопровождении десятка наших особо уполномоченных следователей, я уже буду развеивать пепел изменника с крыши главного корпуса.

– И что же вы мне предлагаете, майстер инквизитор? – нахмурился тот. – Солгать Его Величеству?

– Что вы, такой жертвы я от вас не жду. Я просто хочу, чтобы вы дали мне время во всем разобраться.

– Вас не интересует возможность связаться со своими?

– Откровенно говоря, не очень, – подтвердил Курт невозмутимо. – Primo, такая передача сведений через десятые руки – слишком медленна. А secundo… Не знаю, осознаете ли вы, насколько невероятно все, что случилось; если нет, я поясню. Люди, обитающие в эти дни по соседству с вами, – это избранные. Проверенные сотни раз, десятки раз подставлявшие себя под удар, рискующие жизнью в местах и событиях, при одном упоминании о которых могут поседеть излишне впечатлительные слушатели. Это люди, в чьей преданности до сих пор было невозможно усомниться. Вы не можете не понимать, что это значит для Конгрегации. Сейчас о столь досадном casus’е известно мне, известно моему помощнику и инструктору, а еще – вам (постороннему человеку) и вашим людям (для нас и вовсе чужакам); и в любом случае, это станет известно многим из присутствующих в лагере. Об этом рано или поздно узнает Император, а там – и какое-нибудь его доверенное лицо. Секрет, известный целой толпе. Сведения об этом, разумеется, попадут к моему начальству, однако, если это произойдет при посредстве императорского двора, знать о случившемся будет половина Германии. А я не хочу давать нашим противникам в руки столь удобное оружие против нас, не хочу подрывать веру молодых следователей. Не хочу, чтобы хоть один лишний человек был в курсе этого incident’а. Тем более не хочу, что вина нашей стороны еще не доказана, и раздувать провокацию, которая уже не раз случалась в истории Конгрегации, я не желаю.

– Откровенно, – одобрил фон Редер, – и я вас даже понимаю. Не хочу и думать о том, как бы я себя чувствовал на вашем месте. Однако я не могу поступиться своим долгом ради сохранения иллюзии единства в душах вашей братии.

– Если вы не станете поднимать волну сейчас, это будет на руку не только мне, но и пойдет на пользу дела.

– Да неужто, – скептически отозвался барон. – И каким же образом?

– А вы вообразите себе, господин фон Редер, – предложил Курт настоятельно. – Просто представьте дальнейшее развитие событий в этом случае. Вы станете запрещать мне активные действия, ссылаясь на то, что вскоре прибудет «подкрепление», которое, говоря правдиво, таковым не является. Но оно прибудет, и прибывшие будут вмешиваться в дело, о котором не имеют понятия и при завязке которого не присутствовали. Меня отодвинут от ведения расследования и попытаются провести его своими силами. Не хочу порочить служителей Императора, но, думаю, вы понимаете, что служители Конгрегации все же более опытны в подобных вещах. Это первая причина, весьма немаловажная, но не единственная. Есть и вторая. Наследника попытаются увезти; мало того, это даже может получиться. И тогда, если я прав, если со стороны за происходящим наблюдают, эти сторонние наблюдатели исчезнут отсюда, не только поняв, что их план сорвался, но и потеряв надежду на его воплощение позже. И даже если свершится чудо, если прибывшие сюда люди сумеют вычислить виновника, если он расколется и выдаст всех и всё, половина полученных от него сведений не будет иметь смысла. И уж тем более скверно обернется дело, если виновный все-таки среди ваших, а не наших людей. Он просто покинет лагерь вместе с прочими, и тогда уже никто и ничего не узнает… Позвольте мне сделать мою работу, господин фон Редер, – повторил он, замолкнув на миг, дабы дать барону время осознать сказанное. – Просто дайте мне возможность – и я найду вам убийцу.

– Ваши суждения звучат малоубедительно, – не сразу отозвался тот и, вздохнув, повторил: – Малоубедительно. Но не бездоказательно вовсе. Скрепя сердце, соглашусь с вами в том, что на вас, вне зависимости от моего к вам отношения, у меня больше надежды, чем на сколь угодно приближенных к Его Величеству людей. Как я уже говорил – уверен, молва достаточно правдива в отношении ваших талантов дознавателя. Однако вы хотите поставить меня в весьма сложное положение, майстер инквизитор. Я не могу промолчать или солгать Его Величеству, а потому решим дело таким образом. Четыре дня назад я отослал письмо, в своем роде доклад о ситуации, где было написано, что все идет как задумано, что все в порядке. Через три дня наступает срок, когда должен быть составлен и отправлен мой следующий отчет, в котором я опишу все, что случилось в этом лагере, и для нас обоих будет лучше, если мне найдется, чем оправдать мое молчание в течение этих трех дней.