– Лилея!

Он был невысок и очень худ словно недавно перенес тяжелую болезнь, впрочем именно так он выглядел каждый раз, когда начинала расти алая луна. Внешность его была бы совершенно невзрачной и даже заурядной, если бы не глаза. Они выдавали в нем кого-то иного, совсем не того, кем он мог или хотел показаться на первый взгляд, а еще по ним можно было прочитать его истинный возраст. Или скорее истинное отсутствие какого-либо возраста вообще. Пожалуй, ни одна вещь на свете не могла так сильно не соответствовать его внешнему виду, как свет его зеленых глаз. В серо-зеленых радужных кругах, обращенных теперь на Лилею, плескалось нечто необъяснимое, сильное и древнее, как все существовавшие когда-либо поверья людей, вся их вера, все опасения и тревоги, все суеверия, пороки и радости. И еще там была пустота. Абсолютная пустота. Готовность жить и погибнуть в любое возможное мгновение. И больше там не было совсем ничего, ничего, что могло бы делать его человеком. Потому что на самом деле он им не являлся уже очень и очень давно. В его повадках и манере держаться, в каждом самом незначительном движении и сказанном слове подспудно чувствовалась даже не сила, а истинное безграничное могущество Бога. Им веяло от него за сотни парселей кругом и не почувствовать это было попросту невозможно ни единому живому существу на земле.

– Ты звала меня?

Лилея стояла на каменной лестнице, обратив лицо к солнцу, медленно садившемуся за черту леса, отсюда казавшегося абсолютно бесконечным. Морозное небо, совершенно лишенное туч, было раскрашено всеми цветами зимнего заката от нежно желтого до кроваво-красного. Подобной практически волшебной красотой можно было любоваться бесконечно. Вильгельм посмотрел вперед и подумал, что того, что ему дано увидеть, наверное бесконечно сильно не доставало его родному брату Фледеру. А Лилее еще даже в сотни и тысячи раз больше, чем им обоим.

– Скажи, красив ли закат?

Он подошел к ней сзади и осторожно обнял за плечи. Внимательно обшарив глазами горизонт, не щуря глаза от яркого света, он коротко ответил.

– Невероятно красив!

Лилея загадочно улыбнулась. Она чувствовала эту красоту сердцем, только чувствовала, потому что теперь ей больше не дано было ее увидеть. Ее незрячие глаза навеки скрывала повязка из мягкой белой ткани. И никто, даже всемогущие Боги были не в силах этого изменить.

– Я боюсь Вильгельм! – внезапно сказала она, вздрогнув всем телом.

– Боишься? Чего?

– Того, что должно случиться в самое ближайшее время. Со всеми нами.

– Я никому не позволю тебя обидеть, Лилея!

– Если бы все было так просто!

– Все и есть крайне просто.

– Не в грядущие времена, любимый.

– Времена всегда одни и те же. Потому что люди никогда не меняются, что бы не произошло. А вместе с ними не меняется и все прочее, что когда-либо было ими создано. И может быть скоро это впервые за долгие тысячелетия станет не так.

– На все воля Предвечного, – ответила она, покорно согласившись.

– Несомненно его и никого иного!

Они так и стояли обнявшись, пока солнце не село совсем, напоследок раскрасив потемневшее небо в цвет столь кровавый, что Вильгельм впервые порадовался от того, что Лилея не могла это увидеть. Это действительно не могло предвещать ничего хорошего, и не нужно было быть провидцем, что бы это почувствовать. Внезапно поднялся холодный ветер и Вильгельм поспешил увести Лилею внутрь поместья, опасаясь, что она простудиться. Погода в середине зимы в этих местах была очень обманчивой, как в прочем пожалуй и все остальное.

Внутри практические везде на территории всего древнего родового поместья Вильгельма было очень темно. Лилея, разумеется, не нуждалась в свете, а Вильгельм одинаково хорошо видел в любое время суток при любом освящении и погоде.

Он осторожно провел ее по темным каменным коридорам в один из малых залов северного крыла. Неподалеку от обеденного стола жарко горел камин, он усадил Лилею в высокое резное кресло возле огня. Несмотря на ее легкий протест он укутал ее в толстое очень теплое шерстяное одеяло, давно потерявшее всяческий цвет.

– Я приготовил тебе еду и достал из погреба немного довольно хорошего вина из запасов моего брата.

– Спасибо, любимый, только воды. Я еще не…– Она внезапно снова вздрогнула, словно от порыва ледяного ветра, внезапно ударившего ей в лицо. Она и правда почувствовала, как ее вдруг обдало могильным холодом и очевидно одновременно с ней это ощутил и сам Вильгельм.

Он резко развернулся всем корпусом, страшно, как хищный зверь, которому охотники пытались зайти в спину. И глаза его мигом превратились в два бездонных и темных колодца. Они совершенно потеряли цвет, став двумя сверкающими кусками черного пламени, которое не горело и не излучало свет. Страшно было даже подумать, что можно было увидеть подобными глазами, но еще страшнее было неотрывно в них смотреть.

– Тут кто-то есть, – прошептала Лилея, боязливо, будто птица, поворачивая голову в сторону, где стоял ее возлюбленный. Она слепо протянула руку вперед, пытаясь найти и коснуться своего единственного защитника, без которого уже давно не представляла себе свою жизнь полную тьмы.

– Выйди на свет! – Потребовал Вильгельм хриплым, словно бы сломанным и совершенно чужим голосом. Он при этом чуть пригнулся, улыбаясь чему-то или скалясь, шагнул вперед. Человеком, не смотря ни на что, он действительно не был. Немного позже, вероятно во второй раз за этот день, он порадовался про себя, что его любимую некогда накрыла тьма и она навеки лишилась возможности видеть, в первую очередь его самого. В эти мгновения он был слишком ужасен и противоестественен, чтобы кто-то и особенно она могли увидеть его таким. Он хорошо про это знал и очень давно не строил никаких иллюзий на свой счет.

Между тем, в ответ на приказ из сумрака зала, ближе к свету, вышла фигура в темной одежде и почтительно опустилась на одно колено.

– Прошу прощения за подобную бесцеремонность, владыка, – почтенно проговорил пришедший без приглашения гость.

– Мое имя Варойа-Хаб, я жрец дома Крейна и служитель культа Яростной крови. Меня прислала сюда правящая ныне венценосная принцесса Эреба-Халсай возвестить Вас о том, что нашему повелителю Фледеру вскоре придет наконец время пробудиться. Я послан сказать, что его преданные слуги с нетерпением ждут мудрого и могущественного владыку в храме в его западных владениях как только взойдет белая луна. А мы, жрецы великого дома Крейна, готовы к церемонии пробуждения и ждем лишь Вашего дозволения спуститься и вступить в священный альков нашего повелителя.

– Так скоро, – рассеяно пробормотал Вильгельм, скорее больше для себя самого.

Он обрел прежний вид столь же быстро, как некогда потерял. Затем осторожно взял Лилею за руку и своим прежним спокойным и совершенно человеческим голосом проговорил:

– Не бойся, милая. Это всего лишь вампир. Посланник семьи Яростной крови. Они пришли сказать, что скоро пора будет разбудить моего брата. Вновь настал его черед возглавлять правящую семью дома Крэйна в ближайшую сотню с лишним лет.

Затем он повернулся к жрецу и коротко и отрывисто повелел:

– Передай Эребе, что церемония пройдет сразу после окончания зимы. Жрецов я жду тут в это же самое время. И, Варойа, не вздумайте еще раз напугать мою возлюбленную. Что это вообще у вас, венценосных, за манера в самом деле выпрыгивать из темноты? Вы, если я не ошибаюсь, сейчас не на охоте!

– Прошу прощения, владыка!!! – Жрец склонился в глубоком поклоне, не вставая при этом с колен.– Клянусь, ничего подобного больше не повториться. Я повинуюсь Вашим словам, – сказав так, он поднялся и исчез, столь же стремительно и бесследно, как появился.

– Будь проклята чертова гемофилия венценосных и их отвратительные повадки вместе с ней. Впрочем, волка не отучишь быть диким зверем, сколько не корми его сладким печеньем, – Вильгельм покачал головой.