я плакала но это было вчера а сегодня нет я как-то и забыла о тебе с этим чемоданом потом снова пошел снег

смотрела на его губы страдальческая усмешка и как всегда без шапки дуэлянт

у него перчатки а у меня варежки как у ребенка

дурочка и есть

слезы или снег неужели плакала хочется поцеловать кажется так говорят когда не знаешь что дальше

и чемодан в руке такой же нелепый как у меня чемоданное настроение чемоданное объяснение

— ты прогулял историю

— как видишь

— а я и не знала, что ты способен на такое

сказать ей пошлость: ты, дескать, и в самом деле не знаешь, на что я способен

дурочка с переулочка завела светский разговор — ну что за манера острить невпопад

— с сегодняшнего дня я тебе не разрешаю есть снег

это он или мне послышалось звонок трещал над самым ухом из дверей посыпалась малышня нас почтительно обходили

появилась Нефедова и получила свою конфету — беспрепятственно

глупости никого не было мы одни

шел снег и мы пошли в школу — это армейский юмор

на урок начальной военной подготовки

учиться перевязывать раны задерживать дыхание и падать на снег

Сбежала. Испугалась-таки чудовища.

Что будешь делать? Караулить под дверью, разъяснять — ты же сама, твоя идея была. Я тут ни при чем. Я не виноват.

Ты, надо сказать, приложил руку. Показал себя в лучшем свете. Нет, я не Байрон, я другой, и ничего мне вашего не надо. Про Левку зачем-то вспомнил, отелло местного разлива.

Всегда знал, что дружба у них невинная, школьная, а злился. Левка мне все как есть выкладывал, и про киношку, и про коньки, как она его зимой по утрам тащила кататься, а он упирался, и солнце вставало красное, и лед был щербатый, и коньки тупые.

Велено ждать, однако. С другой стороны, польза налицо — теперь можно курить на балконе. Звездами любоваться.

Кажется, это мы уже проходили.

…

— Эй, Ромео.

Это она мне?

— Выходи.

Сейчас весь двор на ноги поднимет.

— Лик его прекрасен. Глаза… глаза… страшно сверкают. Короче говоря, он ужасен.

— А я и не надеялся.

— Идешь или нет?

— Мне, конечно, говорили, что женщины опаздывают. Но не на десять же часов.

— Не ворчи, пожалуйста.

Она пришла совсем другая, очень веселая. На лестнице взяла меня под руку и это почему-то насмешило ее еще больше. В конце концов я тоже начал смеяться.

— Что у тебя там?

— Вино.

— За мной еще никто так не ухаживал.

— У тебя хотя бы штопор есть в доме?

— А кто его знает.

— Он еще и непьющий.

— Я практически лишен недостатков.

— Протестую. Плагиат.

— Почему же. Чистая правда.

— Это не ты сказал.

— Конечно, я — ты же сама слышала.

— Знаешь что…

На этой ступеньке она вдруг перестала хохотать и мы поцеловались.

Вот так просто.

он сказал — и не надейся, нас в покое не оставят

сколько вокруг любопытных, передайте билетик, пожалуйста

я знаю его улыбку хотя никогда не видела его лица

он улыбается мы оба думаем об одном — темная комната три ступеньки над водой ветки в окно то чего никогда еще не было этой ночью с завязанными глазами огибая неподвижные

в трамвае много людей сосредоточенных зацепившихся за камни чтобы не унесло и нам не выбраться разделенная надвое вода ты говоришь значит мы еще живы а окружающие смеются им кажется это шутка потому что в трамвае давка и духота как под землей с единственным деревом уходящим вверх

веточки легких корни папоротников неглубоко тихо так легко

в толпе в поисках свободного места у окна сама не знаю как это случилось я положила голову ему на грудь и слушала ветер только удивилась что рубашка белая он же не служащий не клерк хотя почему бы и нет он может быть любым он может быть всем

люминесцентный белый жужжание ламп пустые столы следы от чашек ряды мониторов на экранах ступеньками растет индекс сейсмической активности и обваливается вниз и снова растет

автоматическая обработка данных провода идут к огромному телу земли суточные колебания температуры зубцы кардиограммы

ровно как у тебя ровно бьется сердце

что бы ни происходило он всегда уже здесь

это к нему я выходила ночью на лестницу с сигаретой в руке он отбирал — не надо

непохожий на отца — и все-таки кажется что у него есть дети

из-за стола когда только что было весело и вдруг до полной глухоты одиночество снег

но каждый раз кто-то обнимал меня полные карманы снега полярная шуба он говорил оленья доха клубился пар мы падали в сугроб сириус голубыми иглами пробовал не больно ли нет не больно уже не больно

он всегда был

насмешливо — твои мужчины — особенно красивые и высокие пассионарные оторвать и бросить рвать мясо зубами полусырое с запахом пороха и болот жесткое утиное мясо на осенней равнине

помнишь тот октябрь необычайно теплый я думала это предел большего быть не может желтая трава длинные дни его виски черные с проседью граф грэй ему не надо было даже похваляться своей родословной достаточно взглянуть на руки на сухие губы

все время пересыхали хотелось пить поближе к огню железу преследовать отсекать пути вывешивать флажки и в открытом поле за сто шагов уже знать

у него было необыкновенное острое зрение и каждое живое существо для него было заранее помечено крестиком там где душа

и я стояла в ванной перед зеркалом всматривалась в заплаканное лицо розовое бессмысленно молодое со злостью думала ну и пусть не доставайся же ты никому это уже твой голос твой обычный комментарий ты всегда надо мной посмеивался

я хватаю с подзеркальника его жиллет чтобы запустить в тебя но дело сделано вещи собраны а на улице очередной температурный рекорд ранняя весна брызги зелени солнца хрустящий салат горячий хлеб и я в какой-то забегаловке со всеми вещами за стойкой и ты напротив а руки все-таки замерзли но кофе какой здесь кофе

на другом берегу уже в августе некто говорил дай мне поспать я не обгорю не беспокойся иди поплавай и я знала что он не обгорит куда там это хорошая копия бронза тело всех возможных подвигов отдыхающий герой одна часть к девяти согласно канону и локоны которые не берет ни морская вода ни расческа я накрываю ему лоб газеткой и иду вдоль тел и как ты думаешь почему мне смешно

твои мужчины

смейся ведь ничего нельзя поделать это кажется врожденное называется animus

но ты же никогда не видела меня — я и сейчас не вижу я только дышу — жарко

я почему-то думала что это должен быть трамвай

синие молнии петли ремни свисающие с потолка и кроме нас еще два пассажира и водитель

а это автобус — и пока все не выйдут мы тоже — значит они жили долго и счастливо и умерли в один день

трамвай едет по Москве а Москва это лес и вот уже вышли те двое — так и должно быть если долго живешь на свете

они машут рукой издалека и сворачивают на боковые дорожки а я все не могу решиться посмотреть на тебя какой ты но это воспоминание о том что было единственный раз пока душа тряслась в автобусе

проехали остановку может быть это экспресс-автобус без номеров ты заметила нет я не смотрю в окно я обнимаю тебя я не смотрю в окно

мы еще живы потому что впереди ночь она обещала единственная ночь когда можно попасть в ту часть города закрытую освещенную безлюдную два пожилых человека в автобусе это передается только теплом а не глаза в глаза