— Чем в этом отделе занимались лично вы?

— В моем ведении были Сухопутные и Ракетные войска, Генштаб и главные управления, к нему примыкающие, Главное управление кадров, служба вооружения, вузы… Если взять общую численность номенклатуры, которая на этот отдел замыкалась, у меня было две ее трети — по Союзу. Я уж не говорю о зарубежных объектах… Все самые сокровенные, тонкие вопросы шли через меня.

— Однако ведь вы не касались тайн Комитета госбезопасности?

— Да нет, у нас все было переплетено теснейшим образом… В ЦК был отдел оборонной промышленности, в ведении которого находились и министерства оборонных отраслей, и подчиненные им предприятия. Задачи по созданию образцов вооружения, по оснащению ими армии государство дает., через армию, и оплата шла по двум линиям — по линии самой «оборонки», а главное — по линии Министерства обороны… В оборонной области любое государство не только использует собственные наработки, но и отслеживает, что делается у противника. Этим, в частности, занимается научно-техническая разведка, которая добывает образцы вооружения, техническую документацию… Информация, поступающая по линиям ГРУ и КГБ, шла в Военно-промышленную комиссию при Совмине. ВПК поручала освоение образцов министерствам, те должны были реализовывать это задание. Иногда получалось: разведчики «костюм» добыли, кое-кто из «оборонки» только «пуговицы пришил», но кричал, что это они все сделали, понимая, что по известным причинам никто их утверждения оспаривать не может. За это шли деньги, награды, премии. Мы знали эти тонкости и поддерживали государственные интересы… Но это так, в общих чертах.

— Так вы занимались какими-то техническими вопросами или…

— В первую очередь — кадры! А техника — это приложение, кто какими средствами владеет.

— Вы можете привести пример какой-то вашей конкретной работы?

— Пример перед вами — 12-томная «История Второй мировой войны». За эту работу я даже награжден орденом. Моей фамилии нет в списке авторов, но на всех томах — благодарственные надписи министров обороны Гречко, Устинова. Я был в группе по подготовке издания, читал весь текст, мог кого угодно подключить к работе, а если мы говорили, что нужно что-то изменить, меняли без возражений. Кстати, «Генеральный штаб в годы войны» генерала армии Сергея Матвеевича Штеменко, написан по моей инициативе и с моим участием. Хотя писал один хороший журналист, но Штеменко диктовал сам… Когда он был начальником Генштаба, там был создан военно-исторический отдел, где копились все важнейшие документы по Великой Отечественной войне, и этим материалом он был «наполнен». Штеменко пришел ко мне посоветоваться: а пройдут ли такие мемуары через наш «дом»? Тут и Генштаб, и Ставка, оценка войны, операций, командующих — сложнейшие вопросы! Говорю, что сразу я не отвечу. Связался с отделом пропаганды, с издателями, потом с помощником Брежнева… И Штеменко начал работать. Когда материал был подготовлен, еще до печати, его дали «наверх» посмотреть… Книга получила огромный резонанс — объективностью, масштабностью и т. д. Нол недоброжелатели всполошились: да кем он в войну был, фронтом не командовал — берется Генштаб оценивать!

— А почему у Штеменко недоброжелатели были?

— Это был единственный из известных военачальников, который страдал из-за своего ума! Он пришел в Генштаб майором после Академии бронетанковых войск и дошел до генерала армии… Он был у Антонова правой рукой, тот без него никуда не ходил. Культурный, воспитанный человек, большой умница. А поскольку он превосходил многих, то ему за это и мстили, могли подставить ножку…

Мы с ним познакомились в Сибирском округе, когда я был начальником политотдела дивизии. Его из Генштаба услали начальником штаба в Группу войск, оттуда — начальником ГРУ. Там Штеменко начал формировать бригады особого назначения — те самые, которые мы потом высаживали в Афганистане, но он не знал, что об этом нужно доложить в Генштаб. На него и «стукнули», он был понижен до генерал-лейтенанта и отправлен начштаба в СибВО. К нам он приезжал проводить учение, и мы с ним два дня мотались… С годами у нас с Сергеем Матвеевичем завязалась настоящая дружба: он звонил, приезжал, и я к нему ездил. Кстати, читал все его рукописи, проверял через кого-то, находил для него документы, которые были в 1-м секторе общего отдела, в Кремле…

— Обратный путь «к вершинам» у Штеменко был достаточно долгий. Вы в это время у же работали в ЦК. Могли вы ему помочь?

— Много всего было… Когда его поставили начальником штаба на Сухопутные войска, то главкомом был маршал Чуйков. Это были совершенно разные люди, различные характеры, и отношения у них не сложились. Штеменко приходит ко мне: «Не могу!» Мне надо было подработать это дело. При посещении начальника Генштаба маршала Бирюзова я говорю: «Ну что вы Штеменко там держите? Это же кладезь оперативной мысли, ему масштабы нужны!» Тот посмотрел: «Ты что, за него агитируешь?» — «Не агитирую, просто вы нерационально используете его потенциал». Бирюзов его взял заместителем по оргмобвопросам, и Штеменко за полтора года перевернул всю эту работу…

— Вам приходилось встречаться со многими известными военачальниками, причем как представителю высшего партийного органа…

— Каждый из них был человеком очень сложным, заслуги у всех перед страной были огромными, каждый уже при жизни вошел в историю. Это следовало понимать, а потому быть скромным, держать соответствующую дистанцию. Общаться аккуратно, не наставительно, не проявлять навязчивости. А главное — вникать в обстановку и досконально знать проблему. Даже самый большой начальник, если почувствует, что ты ему помогаешь, что по каким-то сложным, щекотливым вопросам общаешься один на один и говоришь то, чего другой никак не скажет, обязательно воспримет это должным образом, по-деловому.

— Но были ведь и какие-то совершенно принципиальные вопросы, затрагивая которые просто было нельзя не обидеть человека…

— Можно! Если с умом делать… Вот, главкому Сухопутных войск Чуйкову было 62 года, пора уже было освободить его от этой должности. Чтобы это сделать, министр обороны Родион Яковлевич Малиновский пошел к Генсеку, а он редко ходил, он очень самостоятельный человек был, я его называю мудрым министром, и он пошел… В результате Чуйкову предложено было возглавить Гражданскую оборону. Узнав, что в ГО было порядка двадцати двух тысяч человек, Чуйков заявил: «Я сделаю из них 22 тысячи генералов!» И начал всех начальников на генеральские должности назначать, сам ходил «наверх», звания «доставал»… А нам, мне, в частности, приходилось все улаживать. Конечно, мы его сдерживали — заматерится иногда, но у меня и с ним отношения были отличными. Нужно было учитывать его характер… Кстати, вы знаете, что у памятника на Мамаевом кургане — бойца с автоматом и гранатой и надписью на постаменте «Стоять насмерть» — лицо Василия Ивановича Чуйкова?

— Нет… С министрами обороны вам по службе тоже общаться приходилось?

— Да, особенно с Дмитрием Федоровичем Устиновым. При необходимости он ко мне обращался как к исполнителю. Во-первых, он много занимался оборонной промышленностью; во-вторых, если он уверовал, что ты честный и не будешь подстраиваться, то он нуждался в таком общении. Он болел за дело, переживал и, как неспециалист в военной области, очень боялся допустить какую-либо ошибку. Нередко он присылал в отдел проекты своих принципиальных приказов… Бывало, меня к себе домой приглашал и долго со мной разговаривал, буквально вытягивая из меня мои взгляды… Устинов и сам мне много всего рассказывал — в то время он работал над воспоминаниями, однако в книгу вошло информации в два, а то даже и в три раза меньше, чем Дмитрий Федорович мне поведал…

— Жаль… Но обратимся непосредственно к ЦК КПСС. Понятно, что здесь, как в любой государственной структуре, постоянно происходили какие-то изменения…

— Конечно! В начале 1970-х годов в ЦК работали порядка двух тысяч оперативных работников и примерно столько же обеспечивающих — не только здесь, но и в хозяйственных службах. Л при Сталине вначале работников ЦК было порядка 300 человек и структура была совершенно иная. Такого отдела, как наш, не было — он, как и отделы сельского хозяйства, оборонной промышленности и другие, входил в управление кадров, и во время войны, в самый напряженный период, в нем было около 120 человек. Ну кто там с фронта представлял на утверждение в ЦК командиров дивизий? Решения принимались позже…