Сама идея снятия первого секретаря ЦК стала возникать в Кремле весной 64-го года, когда отмечалось его 70-летие. К осени члены Президиума ЦК укрепились во мнении, что «Никиту надо менять». Историки склоняются к мнению, что ключевую роль в свержении Хрущева сыграли секретари ЦК Леонид Брежнев и Николай Подгорный. Хотя Брежнев вплоть до заседания Президиума ЦК 12 октября старался быть в тени.
Интересны в связи с этим воспоминания члена Президиума ЦК, председателя Совета министров РСФСР Геннадия Воронова:
«Незадолго до октябрьского (1964) пленума Брежнев позвонил мне и говорит, что затеял, мол, в Завидове охоту на уточек и неплохо бы пострелять вместе. Признаюсь, занятие это любил, охотником был страстным и согласился сразу. В Завидове, кроме Брежнева, меня встретили Полянский, Андропов, Громыко… После охоты застолье было против обыкновения кратким. Когда засобирались домой, Андропов (в то время секретарь ЦК, отвечавший за социалистические страны. — Ред.) предложил мне ехать в Москву с ним и с Брежневым. Едва вырулили на трассу, Андропов поднял стекло, отделяющее в салоне заднее сиденье от шофера с охранником, и сообщил мне о готовящемся свержении Хрущева… Брежнев вставлял в разговор только реплики. Нацепив на нос очки, всю дорогу он шелестел листами со списком членов ЦК, против одних фамилий ставил плюсы, против других минусы, подсчитывал, перечеркивал значки, минусы менял на плюсы и бормотал: «Будет, баланс будет беспроигрышный»…»
Дворцовый переворот имеет шансы на успех, если в него удастся завлечь главу военного ведомства и шефа тайной полиции. С последним у заговорщиков проблем не было: председатель КГБ Владимир Семичастный, бывший комсомольский работник, без колебаний согласился на предложение оказать содействие в свержении Хрущева, которому он был обязан своей карьерой. Такая «нравственная щепетильность» Семичастного достаточно объективно характеризует и его, и других заговорщиков, которых «вытянул» наверх сам Никита Сергеевич.
С министром обороны Родионом Малиновским тоже сложи лось благополучно, хотя, видимо, некоторые сомнения у Брежнева были. Неслучайно беседа с Малиновским, по словам Александра Шелепина, состоялась только 10 октября. Тот сразу же дал согласие. Военное руководство, в принципе, можно было понять — Хрущев неоднократно проводил значительные сокращения Вооруженных сил, при этом оргштатные мероприятия (по «национальной традиции») не сопровождались заботой об увольняемых в запас сотнях тысяч военнослужащих. Офицеры вынуждены были уходить на низкооплачиваемую работу токарями, свинопасами, шоферами. Престиж профессии офицера падал. Генералитет устал от демагогии и грубости правителя и не видел в нем политика, способного обеспечить поддержание обороноспособности страны.
С присоединением к заговору Малиновского Хрущев был обречен. Но сам Брежнев, которого единомышленники наметили на пост первого секретаря ЦК (члену Президиума ЦК со сталинских времен Алексею Косыгину предназначалась должность председателя Совмина СССР), продолжал колебаться буквально до последнего дня. Он побаивался Хрущева, хорошо зная его бойцовские качества. Поэтому он не торопился проявлять инициативу: видимо, помнил о печальной участи Молотова и Маленкова.
Единого плана действий у оппозиционеров не было, многое рождалось экспромтом. Выступление наметили на середину октября, когда Хрущев с председателем Президиума Верховного Совета СССР Анастасом Микояном отдыхал на черноморском побережье Кавказа. В первой декаде октября Леонид Ильич улетел на несколько дней с визитом в ГДР, но медлил с возвращением и прилетел в Москву только после телефонного звонка единомышленников. 12-го вечером на совещание в Кремле собрались все члены, кандидаты в члены Президиума и секретари ЦК. Решено было позвонить по ВЧ Хрущеву и сообщить о созыве 14 октября пленума ЦК «по сельскому хозяйству». Брежнев, остававшийся в отсутствие Хрущева «на хозяйстве», долго не решался на звонок в Пицунду и связался с первым секретарем только под давлением соратников.
Хрущев согласился не без колебаний и в ночь на 13 октября все же вызвал в Адлер самолет для возвращения в столицу. Информация об интригах членов Президиума доходила до него, и при желании он мог предпринять контрмеры, тем паче, что у него было немало сторонников и в Москве, и в региональных парткомитетах, особенно на Украине. Мог первый секретарь рассчитывать и на поддержку преданных ему 50–60 сотрудников КГБ, осуществлявших его охрану.
Однако кремлевский вождь предпочел предаться в руки Провидения и прибыл в Москву в середине дня 13 октября в сопровождении всего пяти личных охранников. Возможно, он надеялся на поддержку Семичастного и Малиновского. Но, скорее всего, пожилой Никита Сергеевич просто устал от нескончаемой борьбы за власть — что, впрочем, является уделом любого правителя.
Заседание Президиума ЦК, па котором решалась его судьба, вел сам Хрущев. Основным докладчиком выступил Брежнев. Никита Сергеевич пытался поначалу огрызаться, по скоро понял, что проиграл. Участники заседания были единодушны в критике вождя, они говорили об ошибках первого секретаря ЦК, его грубости. Под их психологическим давлением Хрущев подписал уже подготовленное за пего заявление об уходе на пенсию. Прощаясь, оп заметил: «Это не вы меня сняли, это я сам подготовил почву для своего снятия — Сталин бы вас всех расстрелял». Наверное, он был прав…
(13 и 14 октября 2004 г.)
Из воспоминаний С. Н. Хрущева.
Однажды в редакции «Красной звезды» раздался звонок: «Вас беспокоит Никита Сергеевич Хрущев, — сказал незнакомый голос. — Если вас интересуют воспоминания моего отца о моем деде, то я могу их вам передать». Воспоминания, в которых «опальный» первый секретарь ЦК КПСС предстал совсем не тем человеком, чей образ создали досужая молва и официальная советская пропаганда, нас действительно заинтересовали.
В марте 1963 года на Совете обороны в Филях, проходившем на территории бывшего Мясищевского, а теперь Челомеевского конструкторского бюро, отец выступил со своим видением будущего советских Вооруженных сил. К этому времени он окончательно сформулировал позицию, к которой шел начиная с 1954 года, со своего первого столкновения с адмиралом Николаем Кузнецовым. Никита Сергеевич не раз возвращался к этой теме при подведении итогов учений-показов новой военной техники, которые начали регулярно проводиться с 1958 года, но там он касался то одного вопроса, то другого: авиации, флота, артиллерии. Теперь все собралось воедино, и отец впервые решил поделиться своими планами. В 1963 году я попал на заседание Совета обороны только потому, что оно проходило в КБ Владимира Челомея, где я работал.
До того, как приступить к подробному изложению происходившего на Совете обороны, я хотел бы кратко остановиться на истории учений-показов новой техники, которые сыграли немалую роль в формировании военного мировоззрения Никиты Хрущева. Все началось с совещания в Севастополе в октябре 1955 года, где выяснилось, что большинство генералов имеют смутное представление о современном вооружении, особенно ядерном и ракетном.
По настоянию Никиты Сергеевича, решили устраивать раз в два года смотры последних достижений военной техники, с тем чтобы генералы (до командиров корпусов) и лица, отвечающие за развитие вооружений, могли ознакомиться с тем, чем в случае возникновения войны придется воевать. Такие выставки-учения состоялись в 1958 и I960 годах в Капустином Яре, в 1959 году — в Севастополе, в 1962 году — в Североморске и Архангельске, в 1964 году — на Байконуре и в подмосковной Кубинке.
К слову, именно в Капустином Яре в сентябре 1958 года в моем присутствии военные буквально вымолили у Хрущева согласие на возобновление ядерных испытаний. Последней каплей послужила тщательно подготовленная сравнительная демонстрация состоящих на вооружении громоздких ядерных зарядов и их требующих испытаний миниатюрных аналогов. Военные напирали: если американцы безответно завершат свою серию взрывов, они оставят нас далеко позади. Никита Сергеевич оставаться в хвосте не пожелал.