— Мне непонятно, и до сих пор волнует одна фраза, сказанная Жуковым на Президиуме ЦК во время работы по поводу антипартийной группы Маленкова, Молотова. Жуков тогда сказал: «Если будет принято решение, предложенное Маленковым (о снятии Хрущева. — Ред.), то он, Жуков, не подчинится этому решению и обратится к армии. Как это понимать?»

Я тут же ответил: да, это было оказано, но я говорил, что обращусь через парторганизации армии к партии, а не к армии.

— Значит, вы сознательно об этом говорили, — сказал Микоян, — а я думал, что вы тогда оговорились.

— Вы что, забыли обстановку, которая тогда сложилась? — ответил я Микояну.

Затем выступил Брежнев. Он наговорил, что было и чего никогда не было, что я зазнался, что я игнорирую Хрущева и Президиум, что я пытаюсь навязать свою линию ЦК, что я недооцениваю роль военных советов.

Затем выступил Хрущев. Он сказал:

— Есть мнение освободить товарища Жукова от должности министра обороны и вместо него назначить маршала Малиновского. Есть также предложение послезавтра провести Пленум ЦК, где рассмотреть деятельность товарища Жукова (по словам кандидата в члены Президиума ЦК КПСС Н. Мухитдинова, разговор о назначении министром Р. Малиновского состоялся после ухода Г. Жукова с заседания Президиума ЦК. — Ред.).

Предложение было, конечно, принято единогласно.

Вся эта история, подготовленная против меня как-то по-воровски, была полной неожиданностью. Обстановка осложнялась тем, что в это время я болел гриппом. Я не мог быстро собраться с мыслями, хотя и не первый раз мне пришлось столкнуться с подобными подвохами. Однако я почувствовал, что Хрущев, Брежнев, Микоян, Суслов и Кириленко решили удалить меня из Президиума ЦК. Видимо, как слишком непокорного и опасного политического конкурента, освободиться от того, у кого Хрущев остается в долгу в период борьбы с антипартийной группой Маленкова — Молотова. Эта мысль была подтверждена речью Микояна на Пленуме, где он сказал:

— Откровенно говоря, мы боимся Жукова.

Вот оказалось, где зарыта собака! Вот почему надо было отослать меня в Югославию и организовать людей на то, что было трудно сделать при мне».

Мы ждали возвращения отца на нашей квартире на улице Грановского, — продолжала свой рассказ Элла Георгиевна. — Сели за обеденный стол, но есть не могли, только пили кофе. Строили предположения о том, что же происходит там, в Кремле. Мы не исключали и самого плохого. От этого не было никаких гарантий. Мама даже извлекла из-под кровати маленький коричневый чемоданчик со сменой белья и туалетными принадлежностями, который хранился на случай ареста. С тех пор, как я себя помню, он всегда был наготове. (Может, это был «тревожный чемоданчик», иметь который полагается каждому военному? — Ред.)

Шли томительные часы ожидания, казавшиеся вечностью, наконец — звонок в дверь. С порога отец говорит: «Ну вот, сняли…» Пока собирались на дачу, он рассказал о том, как все происходило. На дачу ехали молча, каждый думал о своем. Вошли. Отец несколько удивился, что на квартире правительственные телефоны отключили, а тут оставили в неприкосновенности. Он сразу же набрал номер квартиры Хрущева.

— Никита Сергеевич, я не понимаю, что произошло за мое отсутствие, если так срочно меня освободили от должности министра и тут же ставится вопрос на Пленуме ЦК. Не пони-ма-ю…

Хрущев сухо ответил:

— Ну вот будешь на Пленуме, там все и узнаешь.

На Пленуме ЦК с докладом выступил М. А. Суслов, который сформулировал основные обвинения. Маршалу Жукову вменялось в вину:

— попытка вывода Вооруженных сил из-под контроля ЦК (действия по ликвидации Высшего военного совета, ограничение функций военных советов округов, флотов, групп войск, сокращение политорганов в армии и на флоте. Запрещение Главному политическому управлению информировать ЦК КПСС о состоянии войск и т. д.);

— стремление сосредоточить в руках Министерства обороны необъятную власть с целью установления диктатуры (желание подчинить себе пограничные войска КГБ и внутренние войска МВД, создание разведшколы без санкции ЦК);

— культ личности Жукова (преувеличение своей роли в Великой Отечественной войне и в борьбе с «антипартийной группой», личная нескромность);

— жесткий стиль руководства и грубость по отношению к подчиненным;

— авантюризм во внешней политике, проявляющийся в том, что маршал подчеркивал свое особое мнение, расходящееся с генеральной линией партии и т. д.

Были отмечены и многие другие недостатки, якобы присущие Георгию Константиновичу Жукову. А главным был сложный клубок ведомственных и личных противоречий между министром обороны, с одной стороны, и Хрущевым с его приближенными — с другой.

После ареста Берии и июньского Пленума ЦК 1957 г. влияние Вооруженных сил в стране возросло. В результате разгрома «антипартийной группы», в котором Вооруженные силы проявили себя самостоятельной политической силой, а маршал Жуков стал одной из самых влиятельных и авторитетных фигур, на партийном «Олимпе» содрогнулись и стали искать способ, чтобы поставить военных на место, а самого знаменитого из них примерно наказать.

Помимо докладчика Суслова, Хрущев и партийный аппарат ЦК подготовили 27 выступающих, среди которых особое значение придавали маршалам Советского Союза. Как было принято в те времена, маршалы принесли в ЦК свои тезисы, а доводили их «до ума» аппаратчики.

Первым в прениях выступал начальник Главного политического управления генерал-полковник Алексей Желтов, который не пожалел черной краски при характеристике маршала Жукова. От него Георгий Константинович другого и не ожидал. Его волновало, как выступят боевые друзья — бывшие командующие фронтами и армиями, руководители Генерального штаба.

Стенографический отчет октябрьского (1957) Пленума ЦК сохранил для истории выступления военачальников — и с сожалением приходится констатировать, что никто из выступавших полководцев не нашел в себе гражданского мужества подняться выше прошлых обид. Один лишь маршал К. К. Рокоссовский попытался хоть чуточку по-человечески поддержать министра. Остальные выступали в соответствии с установками Старой площади. Военачальники 1957 года были уже психологически не те, что в июне 1946 года, когда они, выступив единым фронтом, отмели обвинения министра госбезопасности и не позволили партийной элите расправиться с Жуковым на заседании Высшего военного совета…

Существует несколько версий того, как Георгий Константинович перенес внезапную отставку. Константин Михайлович Симонов со слов маршала Жукова описал этот эпизод в книге «Глазами человека моего поколения»:

«Мне пришлось пережить в своей жизни три тяжелых момента. Если говорить о третьем из них, то тут в чем-то, очевидно, виноват и я, — нет дыма без огня. Но пережить это было нелегко.

Когда меня в пятьдесят седьмом году вывели из состава Президиума ЦК и из ЦК я вернулся после этого домой, я твердо решил не потерять себя, не сломаться, не раскиснуть, не утратить силу воли, как бы ни было тяжело.

Что мне помогло? Я поступил так. Вернувшись, принял снотворное. Проспал несколько часов. Поднялся. Поел. Принял снотворное. Опять заснул. Снова проснулся, снова принял снотворное, снова заснул… Так продолжалось пятнадцать суток, которые я проспал с короткими перерывами. И я как-то пережил все то, что мучило меня, что сидело в памяти. Все то, о чем бы я думал, с чем внутренне спорил бы, что переживал бы в бодрствующем состоянии, все это я пережил, видимо, во сне. Спорил и доказывал, и огорчался — все во сне. А потом, когда прошли эти пятнадцать суток, поехал на рыбалку.

И лишь после этого написал в ЦК, попросил разрешения уехать лечиться на курорт.

Так я пережил этот тяжелый момент».

«Могу точно сказать, что никакого следствия, никакого дела Жукова не было. Потому что вся эта вещь была чисто политически превентивной. Жуков был человеком самостоятельным. Он не хотел вписываться в ту структуру, что существовала тогда. Он, не спрашивая разрешения у ЦК, принимал решения об организации полков, дивизий, этих штурмовых школ. Это можно характеризовать как заговор, а можно и как самостоятельность.