«22 (4 декабря). Воскресенье.

…беспокойство за Ангела —он болен… Рюль [1919], матушка очень обеспокоена латинским бюллетенем Виллие [1920], у Ангела желчная желудочная лихорадка;Рюль уходит; говорили; курьер в Таганрог, уходит; говорили… Рюль с переводом бюллетеня, читали, плохих признаков нет, но болезнь тяжела; да сохранит Бог нашего Ангела!Уехал обратно; у детей, Julieночует у Марии [1922]; у жены, говорили, у себя с нею; уходит, переоделся, ужинали, лег спать» [1923].

Стоит обратить внимание на мелочную подробность всех этих записей: «переоделся, лег спать». Но, может, будущий Николай I уже понимал, что каждая минута этого времени и каждый его шаг принадлежат Истории? Заметим и то, что муштровка войск проводилась ежедневно и неукоснительно…

«23 (5 декабря). Понедельник.

Встал в 9… смотр 2-го батальона Семеновского полка, — великолепно; постоянно беспокойство за Ангела; поехал снова с Деллинсгаузеном [1924]в Инженерный замок, сделал обход… Потапов [1925], новости об Ангеле от Дибича от 12-го — то же… у себя, читал, разделся, лег спать.

25 (7 декабря). Среда.

Встал в 9… смотр 2-го батальона Павловского [полка], — посредственно; провел учения конных пионеров, два эскадрона; недурно…» [1926]

«25 ноября, вечером, часов в 6, я играл с детьми, у которых были гости. Как вдруг пришли мне сказать, что военный генерал-губернатор граф Милорадович ко мне приехал. Я сейчас пошел к нему и застал его в приемной комнате, живо ходящим по комнате, с платком в руке и в слезах; взглянув на него, я ужаснулся и спросил:

— Что это, Михаил Андреевич, что случилось? Он мне отвечал:

— Il у а ипе horrible nouvelle.

Я ввел его в кабинет, и тут он, зарыдав, отдал мне письмо от князя Волконского и Дибича, говоря:

— L'empreur se meurt; il n'y a plus qu'un faible espoir.

У меня ноги подкосились; я сел и прочел письмо, где говорилось, что хотя не потеряна всякая надежда, но что государь очень плох» [1929].

«Я был коротко знаком с действительным статским советником Федором Петровичем Опочининым [1930]… Он мне сказал, что, получив известие, привезенное фельдъегерем, великий князь Николай пригласил к себе председателя Государственного совета князя Петра Васильевича Лопухина, князя Алексея Борисовича Куракина [1931]и графа Михаила Андреевича Милорадовича, бывшего, как известно, тогда военным генерал-губернатором Санкт-Петербурга и, по случаю удаления императора от столицы, облеченного особой властью.

Великий князь объявил им свои права на престолонаследие, известные им по желанию Александра, чтоб он вступил после него на престол, и по отречению Константина Павловича по случаю бракосочетания его с польской девицей Грудзинской, потом княгиней Ловичевой.

Граф Милорадович ответил наотрез, что великий князь Николай не может и не должен никак надеяться наследовать брату своему Александру в случае его смерти; что законы империи не дозволяют государю располагать престолом по завещанию; что притом завещание Александра известно только некоторым лицам и не известно в народе; что отречение Константина также не явное и осталось необнародованным; что Александр, если хотел, чтоб Николай наследовал после него престол, должен был обнародовать при жизни своей волю свою и согласие на нее Константина; что ни народ, ни войско не поймет отречения и припишет все измене, тем более что ни государя самого, ни наследника по первородству нет в столице, но оба были в отсутствии; что, наконец, гвардия решительно откажется принести Николаю присягу в таких обстоятельствах, и неминуемое за тем последствие будет возмущение. Совещание продолжалось до двух часов ночи. Великий князь доказывал свои права, но граф Милорадович их признать не хотел и отказал в своем содействии. На том и разошлись» [1932].

Вот оно, «утаенное завещание»! Александра I в народе любили, списывая его грехи на Аракчеева и прочих, а потому вывод был бы один: «извели», благо примеров тому в минувшем веке было более чем достаточно. Кстати, очень видно, что Николай Павлович желал царствовать!

А в тот же самый день, 25 ноября, в Варшаве, где пребывал великий князь Константин Павлович, было получено известие о кончине государя.

Официальная версия развития событий: «Излив в объятиях любимого брата первые терзания жестокой печали и не дав даже себе времени объявить горестную весть своей супруге, цесаревич послал за Новосильцевым [1933], за дежурным генералом Кривцовым, за начальником своей канцелярии Гинцом и за состоявшим при нем князем А.Ф. Голицыным [1934].

— Теперь, — сказал он Михаилу Павловичу, — настала торжественная минута доказать, что весь мой прежний образ действия был не какой-нибудь личиной, и продолжать его с той же твердостью, с которой я начал. В намерениях моих, в моей решимости ничего не переменилось, и воля моя — отречься от престола — более чем когда-либо непреложна…» [1935]

Неофициальная версия: «Константин не приводил никого к присяге и в тот день, когда получил известие о смерти императора, заперся и видеть никого не хотел… Необъявление известия о смерти государя, полученного Константином прямо из Таганрога, доказывало, что он или ожидает дальнейших известий из Петербурга, или не желает наследия. Но после принесения ему присяги он только один имел власть разрешить от нее своих подданных» [1936].

На следующий день цесаревич отписал своей матушке: «По собственному моему побуждению, просил я блаженной памяти государя императора Александра Павловича об устранении меня от прав наследия императорского престола, на что и удостоился получить от 2 февраля 1822 года собственноручный высочайший рескрипт, у сего в засвидетельствованной копии прилагаемый, в коем его императорское величество изъявил на то высочайшее свое соизволение, объявив, что и ваше императорское величество на то согласны, что самое и лично изволили мне подтвердить. Притом воля покойного государя императора была, дабы помянутый высочайший рескрипт хранился у меня в тайне до кончины его величества» [1937].

«Одними письмами семейными не мог быть изменен основной закон империи. Чтобы облечь содержание их в полную и обязательную силу такого же закона, необходим был еще акт государственный…» [1938]

Утаенные бумаги вызывают сомнение, но «…опочивший император не открыл своего царственного завета и на смертном одре» [1939]. Почему?! Нет ответа…

Впрочем, загадочная смерть Александра I — не тема нашего повествования.

«27 (9 декабря). Пятница. Ужасный день.Встал в 8… Бенкендорф, с ним на смотру 1-го батальона Семеновского [полка]; поднялся к матушке; жена; на лестнице догоняет Милорадович, все в порядке; у матушки, она спокойнее, уходил и возвращался несколько раз… идем к обедне; служба, как вчера; во время молебна Гримм [1940]стучится в дверь, выхожу тотчас; в библиотеке батюшки; по фигуре Милорадовича вижу, что все потеряно, что все кончено, что нашего Ангела нет больше на этом свете! Конец моему счастливому существованию, которое он создал для меня! Служить ему, его памяти, его воле, вот чему посвящаю я остаток моих дней — все мое существование! Да поможет мне Бог и да пошлет мне его в ангелы-хранители!